Люди с оружием. Рассказы
Шрифт:
Ребячески взвизгивая, хохоча и гогоча, солдаты побежали в казарму. В дверях здания образовалась «пробка». Исхак с минуту безучастно наблюдал за шутливой возней солдат, но, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто не обращает на него внимания, подпрыгнул несколько раз, брыкнув ногами, пронзительно гикнул и бросился в барахтающуюся толпу.
Куприянов, со стороны наблюдавший за Хаджибековым, рассмеялся, покачал головой и направился в штаб батальона для уточнения некоторых деталей ночного учения.
Вскоре казарма затихла: солдаты легли спать. Дневальный погасил свет, оставив лишь дежурную лампочку, выкрашенную
Колышутся, шумят серебристо-шелковые разливы ковылей. Шушукаются камыши по берегам быстроводного Таласса. Издалека доносится громкое ржание; табун коней идет на водопой. Жеребята переплывают Таласс, катаются по траве, отряхиваются и, задиристо, согнув колесом лоснящиеся шеи, пускаются вперегонки. Призывно ржут айгыры — вожаки косяков, собирая свое семейство. И вот уже мчится табун… Гудит степь под копытами стройных рослых аргамаков. «Эгей-ей-ей!» — перекликаются пастухи. «Эгей-ей-ей!» — возбужденно кричит Исхак, прильнув к шее быстроногого аргамака. Вольный ветер подхватывает и разносит по сторонам оклики пастухов, ржание лошадей… Несутся серебристые кони по серебристой бескрайной казахстанской степи. Эх, степи, степи…
В степи уважали Исхака. Многие табунщики завидовали его мастерству. Собираясь в путь по бесконечным отгонным трассам, Хаджибеков не метался, как другие, по степи, сгоняя коней, а спокойно выезжал вперед и протяжным призывным криком оглашал степь; айгыры откликались на знакомый голос и послушно вели за табунщиком свои косяки. Табун его быстро увеличивался; жеребята росли крепкими и здоровыми. Правительство наградило молодого парня медалью.
В этот же год его призвали в армию. Здесь все не так, по-другому, непривычно строго. Иногда такая тоска нападет — убежал бы домой, не оглядываясь. Но нельзя: каждый батыр обязан отслужить свой срок. Что ж, он, Хаджибеков, готов служить честно и хорошо, но помкомвзвода и командир отделения не дают ему жизни. Особенно лейтенант: все ему не так — придирается на каждом шагу. Нехороший, совсем худой начальник!
Тут Исхак неожиданно вспомнил о рубце на виске Куприянова и открыл глаза. «Ранен или так? — подумал он. — Надо спросить у Пирогова, он служит уже два года, знает, наверное». Хаджибеков нетерпеливо дернул за руку соседа. Пирогов сразу прекратил посвистывать носом и открыл глаза.
— Ты что? — недовольно проворчал он.
— Слушай, Пирогов, — торопливо зашептал Исхак. — У лейтенанта рубец на виске. Ты не знаешь отчего?
— Ранен, стало быть, — сонно ответил Пирогов и закрыл глаза.
— Подожди, не спи маленько, — тормошил его Исхак. — Где ранен?
— Стало быть, на войне.
Исхак нахмурился, откинулся на подушку. Пирогов опять засвистел носом. «Как суслик!» — сравнил Исхак, Что-то припомнив, он снова дернул соседа за руку.
— Ну, что ты прилип как банный лист… Отвяжись… — пробормотал Петр.
— Скажи, Пирогов, а он рядовым был или сразу офицером стал, а?
— Был, — пробубнил Пирогов. — В нашем же взводе всю войну прослужил. Спи, стало быть.
Пирогов отвернулся.
— А почему он такой вредный, плохой? Придирается… — вслух высказал свои мысли Исхак.
Пирогов вдруг поднялся и сел в постели.
— Кто плохой? — переспросил громко он..
— Лейтенант.
— Сам ты плохой, лошадиный начальник. Служишь, стало быть, без году неделю, а туда же… в прокуроры, — презрительно проговорил Пирогов.
Солдаты подняли головы с подушек. Дневальный бросился к разговаривающим, зашипел и погрозил кулаком.
— Тьфу! Твоя голова набита бараньей шерстью, — огрызнулся Хаджибеков. Пирогов махнул рукой и натянул одеяло на голову.
«Лошадиный начальник», — негодующе возмущался Исхак про себя. — «Посадить бы тебя на дикого аргамака. Тьфу!».
Сосед мирно посвистывал носом, и это раздражало, злило Исхака. Он ворочался с боку на бок, перевертывал подушку. Сон не приходил.
В помещение вошел лейтенант. Хаджибеков увидел его и замер, даже не успев натянуть на обнаженные ноги сбившееся одеяло. Он прикрыл глаза и притворился спящим. Сквозь ресницы Исхак видел, как дневальный рванулся к командиру, намереваясь отдать рапорт, но Куприянов махнул рукой и приложил палец к губам. Он медленно прошел вдоль ряда коек и остановился у койки Хаджибекова. Исхак плотно смежил веки и почувствовал, что на его ноги легло что-то мягкое. Когда шаги командира удалились, Исхак осторожно приоткрыл глаза и удивился: ноги его были прикрыты одеялом. Тихонько повернувшись на грудь, Исхак спрятал горячее лицо в подушку. Чувство неприязни к командиру смешалось с каким-то другим, непонятным Исхаку чувством. Он старался разобраться в нем, но мысли спутались в голове. Солдат заснул.
Ночью объявили тревогу. Разом заскрипели койки. Потом несколько секунд слышалось только шуршание одежды: солдаты быстро одевались.
У столика дневального стоял командир и поглядывал на подчиненных. Хаджибеков заторопился. Пирогов уже успел надеть штаны и, натягивая сапоги, приговаривал: «Тревога, стало быть». Исхак старался не отставать. Кое-как одевшись, он побежал к оружейной пирамиде. Схватив автомат и противогаз, заспешил к ящику с боеприпасами, надевая на ходу противогаз. Но тяжелая сумка выскользнула из рук и запуталась лямкой в ногах. Исхак споткнулся и повалился прямо на сержанта, выдававшего боеприпас, чуть не сбив его с ног. Сержант начал громко отчитывать солдата. Хаджибеков, насупившись, понуро смотрел в пол, переминаясь с ноги на ногу.
— Отставить! Продолжать выдачу боеприпаса! — скомандовал Куприянов сержанту. — Рядовой Хаджибеков, ко мне!
«Опять», — мелькнуло в голове у Исхака. Он в смятении подбежал к командиру. Горькая обида, досада и злость отразились на его лице. Исхак не чувствовал за собой вины. Он хотел все сделать как можно лучше, но получалось наоборот. Просто ему не везет, и вообще… Взъерошенный, растерянный, стоял он перед командиром и, как затравленный, настороженно и недоверчиво поглядывал по сторонам, с тревогой ожидая насмешек солдат.