Люди со звезды Фери
Шрифт:
— Я все время чувствовал, что нам чего-то еще не хватает, — проворчал я.
Я предпочитал не думать, откуда там взялся этот дым. И что он для нас означает.
— Спорим? На то, кто раньше будет, Сен или дым? — предложил чуть погодя Гускин. — Я бы поставил на…
— Отцепись, — бросил я.
Он усмехнулся. Но тут же стал серьезным.
Прошла четверть часа. Стена дыма уже повисла над горами, отделяющими нас от прибрежной равнины. Она поднималась все выше. И приближалась. Наконец, фронт ее перевалил через гребень и начал стекать в долину. Верхние слои
И именно в этот момент мы заметили Сена. Собственно, только его огонь, вертикальный столб огня, вырывающийся из дюз главной тяги.
Он шел со стороны суши, а не с запада, как мы ожидали. И он дьявольски торопился. Корабль рос глазах. Ему приходилось творить чудеса, чтобы не утратить равновесие. Огромная сигара вздрагивала, невооруженным глазом были видны белые зигзаги молний, слетающие с ее заостренного носа. Горы наполнились протяжным громом, от которого лопались барабанные перепонки.
— Скафандр! — крикнул я.
Гус не услышал. Он продолжал сидеть на краю террасы, задрав голову к небу. Еще момент — и будет слишком поздно.
Я содрал с себя скафандр и, бросив взгляд на индикатор мощности передачи, побежал в одних плавках. Потряс за плечо и помог раздеться. Сен был совсем рядом, центр каменного пятачка, на который были нацелены дюзы, уже начинал дымиться.
В последнее мгновение, оставив на импровизированной посадочной площадке скафандры с непрерывно действующей аппаратурой, мы спрятались несколькими метрами дальше, на дне более глубокой в этом месте выемки. Должно быть, нам изрядно встряхнуло мозги, сперва возле этой проклятой пирамиды, и потом, когда мы тряслись на летуне, если мы сразу об этом не подумали.
Сен сел. Несмотря на все то, что нам еще предстояло, я смотрел на это как загипнотизированный. Так идут на посадку только пилоты Проксимы. На какое-то мгновение я почувствовал, что просто завидую.
Художник способен опьянеть от необычного пейзажа. Поэт поет от радости, найдя то единственное слово, без которого нет стихотворения. Для пилота нет ничего более прекрасного, чем по-настоящему трудная и по-настоящему блестяще выполненная посадка.
Он перешел на холодное топливо. Мрачные до тех пор стены каменных колоссов заполыхали ведьмовскими желто-фиолетовыми отблесками. Стена дыма, чернеющая в каких-то нескольких десятках метров, заколыхалась, ее прошили ломаные молнии. Грохот двигателей замолк, мы его не слышали, казалось, что горы сами сдвигаются со своих мест на скорлупе планеты.
Узкая и точная, как хорошо нацеленный выстрел, струя огня ударила в самый центр скальной платформы. Расстояние быстро исчезало. Пять метров… три… два… полтора… уже видны одни лишь полыхающие клубы дыма, но это другой дым, не тот, что идет от океана, а знакомый, светлый…
Сейчас. Сквозь грохот двигателя, стократно усиленный эхом, пробился пронзительный, металлический звук. Ракета стала на амортизаторы.
Я сглотнул слюну и посмотрел на Гускина. Не удивился, заметив слезы у
Я вытянулся на дне выемки. Закинул руки под голову. Надо подождать минутку. Не так долго, как следовало бы. Это не позволит молчаливое молчание наступление дыма. Пусть только ветер унесет с площадки остатки радиоактивных газов.
Жаль, что оставшись без скафандров, мы ничего не можем сказать Сену. Только, что, собственно, мы могли бы ему сказать?
О том, что нам не удалось, он узнает в свое время. Что касается него, то поспешность, с какой он покинул побережье, говорит сама за себя.
Я услышал знакомый звук. Лифт. Я и не заметил, когда он успел выпустить направляющие.
Отлично. Не будем терять время.
Я сделал знак Гусу, сорвался с места и, ни о чем не думая, не оглядываясь, бросился в направлении опустившейся на скалу металлической плиты. Задействовал автомат еще до того, как Гус успел оказаться возле меня. Я подхватил его под руку и поддержал.
Поднимаясь вверх, я невольно присматривался к покрытию корпуса. Оно было светлым, неповрежденным. Никаких полос, борозд, следов взрыва. Если они даже там сражались, то их не удалось прихватить как следует.
В шлюзе автоматы невыносимо долго крутились вокруг нас, пока мы не получили возможность облачиться в новые скафандры. Кислород, очищающий газ, снова кислород, какие-то химикалии. Их со всей тщательностью запрограммировали на сохранение здоровья человеческого. Хорошо, что нас самих не запрограммировали так же. Например, Сена.
Наконец, они закончили. Над дверью загорелся зеленый огонек, бесшумно отскочил люк. По коридору мы уже шли спокойно, как и пристало пилотам, которые через пару секунд усядутся за своими контрольными пультами.
Правда, там уже сидел кто-то другой. Я понял, почему Сену удалось так гладко опустить корабль на каменный пятачок. Он был не один.
В кабине царила толкотня. Стоя в проходе, словно окаменев, я возил глазами по лицам по меньшей мере десятка человек. Женщина. Ее я знал. Иба. Вторая женщина. Третья… нет, это опять Иба. Ту, другую, зовут Нися. Вон еще одна. Може, один из самых молодых специалистов на базе. Муспарт. Опять Може. И еще один Муспарт. Реусс. «Наш Реусс». Или не — «наш» — это тот другой, рядом?
Я почувствовал, что замерзаю. По моей спине пробежали холодные мурашки.
— Внимание, Реусс, главная тяга, — бросил Сеннисон. Он даже не смотрел в нашу сторону. Его взгляд был прикован к показаниям приборов.
— Есть, главная тяга, — отозвался Реусс.
4
Два коротких, приглушенных звука. Два часа.
Записывающая аппаратура работает бесшумно. Только лента, наползая на барабан, издает тихий, свистящий звук, словно где-то под полом выходит газ из прорвавшегося газопровода.