Люди Солнца
Шрифт:
Если желаешь, – отводи поскорее глаза и мечтай, потому что я немедленно повествую о том, что увидели в невероятном шкафу Том и Эвелин.
Это было похоже на гипертрофированную клавиатуру фантастического клавесина. Тонкие полочки были устроены так часто, что расстояние между ними образовалось едва ли в пол-локтя. И эти пол-локтя, от правой стенки до левой, плотно набиты почти золотыми, цвета слоновой кости, матово поблёскивающими клавишами – обрезанными за кромками сегментов стволами бамбука. Строго подобранными по длине, покрытыми лаком. И представь, любезный читатель, в какое изумительное
Неуверенно протянув руку, я взял один. Перемычки сегментов плотно закрывали торцы бамбуковых цилиндров. Я качнул в воздухе. Мягкий и весомый шлепок внутри бамбуковой трубки. «Ага».
Секунду подумав, я крепко сжал концы цилиндра и крутнул их в разные стороны. Тихо щёлкнул, лопаясь, цветной ярлычок, и короткий край, выточенный на токарном станке на манер втулки, вышел из основного цилиндра. Я медленно протянул его Эвелин, положил в торопливо подставленную, трогательным ковшичком, на детский манер сложенную ладошку. Развернул плоско свою ладонь, перевернул над нею цилиндр…
С мягким шуршанием скользнув из тёмного жерлица, в ладонь мне ткнулась тугая коричневая сигара. Ударил по комнате резкий, неанглийский, неведомый аромат.
– Что это такое? – одними губами спросила Эвелин.
– Табак…
– Табак?!
– Да. Только не матросский, составленный из «лапши» и обрезков. А скрученный из больших целых листьев. Как правило, из дорогих, лучших сортов. Королевский табак.
– Дорогих? – с удивлением спросила Эвелин.
Я передал ей цилиндр, сигару и негромко ответил:
– Пара таких скруток по стоимости равна добротному пистолету.
И, оставив её удивляться, подошёл ко второму шкафу. Отомкнул замок, отворил тоненько провизжавшую дверцу.
– Пятьдесят! – послышалось восклицание Эвелин.
– Что? – я с готовностью посмотрел на неё.
– На одной полочке их пятьдесят!
Я кивнул:
– В этом шкафу – то же самое!
О, хотя и не очень. На одной из средних полок обнаружилась громоздкая, причудливая шкатулка. Я изъял её, отнёс и поставил на стол. Массивная, в зигзаг кованая рукоять вращала большую передаточную шестерню, которая в свою очередь вращала малую. И малая, вращаясь в сопоставлении с разницей диаметров стремительно, вращала стальное, с насечками, колесо. А оно скользило по неподвижно закреплённому булыжнику маслянисто-коричневого цвета: кремню. Я взялся и с силой двинул ручку. Колесо взвыло и вынесло из кремня длинный сноп искр. С шипением искры вошли в хлопковый, набитый угольной пылью фитиль. Он вспыхнул. И я, взяв у Эвелин сигару, пыхнув пяток раз, раскурил. Повернул кивающий на коротком коромыслице колпачок, который загасил фитиль.
Выпрямился. И, закрыв глаза, набрал полный рот вкуснейшего дыма. Мгновение подержав, открыл глаза и произнёс:
– Пхоффф!
Светло-синий клуб вылетел и рассеялся в столбах солнечного света. Сладкая судорога прошла по лицу. Эвелин, глядя на меня с изумлённой улыбкой, спросила:
– Это действительно так приятно?
Я торжественно развернул и подал ей сигару. Таинственным, заговорщицким тоном сказал:
– Только не вдыхай! Втяни несильно, как молоко сквозь соломинку, почувствуй вкус, и… Дальше ты видела.
С затаённым азартом Эвелин взяла такую невиданную, загадочную, такую заморскую сигару и поднесла к губам. Я с острым, до боли, уколом любви увидел её западающие, напряжённо-втянутые щёки.
Высокий, аристократический абрис скул. Жар румянца на них. Пальцами держат сигару точно как я только что. Дети, делящие друг с другом какой-то не очень-то секретный секрет! Сладость объединения хоть и незамысловатой, но тайной.
– Пхоффф!
И точно так же, на миг ассиметрично изломив губы, сладко вздрогнула.
– Что, милая? Хорошо?
– Это… Волшебно!
И тут в отдалении послышались шаги.
– Каблучки, – сказал я.
– Да, – кивнула Эвелин. – Это Власта.
Мы сделали ещё по два пхофффа, и наша гостья показалась в дверном проёме.
– Скорее! – мы приглашающее замахали руками и одновременно, прижимая пальцы к губам, объявили охватывающий нас секрет.
– Ч-что? – спросила Власта, подходя и заранее улыбаясь.
– Мы курим сигару.
– Вы курите сигару?!
– Ну да, да, да!
И ещё раз по пхофффу. Продемонстрировав, передали гостье тугой, быстро нагревшийся свиток заморского табака.
Иноземная красавица, стянув губы и спрятав за ними влажный оскальчик белых, отменно ровных зубов, «как через соломинку молоко», втянула щёки…
– Пхоффф!
– Алле! – воскликнул я, приветственно аплодируя.
– Это что же, табак? – восторженно спросила у Эвелин Власта.
И тут я, коротко поклонившись, быстро пошёл к выходу, поскольку услышал долетевшие от лестницы голоса и шаги. В дверях обернулся, и дамы отправили мне два лучика двух благодарных улыбок, сообщив, что поняли моё безмолвное обещание не допустить в апартамент всех, кто помешал бы их такому неженскому, странному, забавному, невозможному такому занятию.
Выйдя в коридор, я не сдержал отчаянно-широкой улыбки. Алис с Томиком, Луиза с Эдвином и Луис. Увидев меня, Луиза быстро передала Эдвина Луису и, стуча каблучками, как девочка во дворе, помчалась навстречу моим распахнутым объятиям.
– Милорд! – шептала она, и глаза её влажно блистали.
Подошёл Луис, раскрасневшийся, со счастливой улыбкой. Я схватил и крепко пожал его руку. А затем, взяв у Алис Томика, поманил Луиса назад, ко входу на лестницу, а дамам сделал знак поспешить к дальнему апартаменту. И удивлённому взгляду Луиса, пояснил:
– Там Власта и Эвелин совершают занятие, которое решительно предусматривает удаленье детей.
– Вот как? – вскинул брови Луис. – И какое это занятие?
Я небрежно кивнул и как можно равнодушнее произнёс:
– Они курят сигару.
Глеб и Фома
Кивком пригласив Луиса пройти в соседний с дамами апартамент, я вошёл сам. Стараясь ступать плавно, прошёл в спальню, осторожно положил спящего младенца на пространный, заправленный атласным одеялом одр. Луис положил рядом будущего пэра Англии. Отступил на шаг. Улыбнулся. Сказал весело: