Люди сороковых годов
Шрифт:
Естественно, что все мы, военные корреспонденты, с величайшим энтузиазмом устремились из района Ельца к рубежу реки Суховерейки, куда прорвались наши танковые соединения. Вопреки своему названию эта река изобиловала мокрыми, болотистыми поймами, труднодоступными для танков, но мы тогда этого не знали и были уверены, что танки с ходу форсируют ее и устремятся на юг, ломая сопротивление гитлеровцев и дезорганизуя их тылы.
Поначалу контрудар развивался как будто бы нормально, хотя генералы, командовавшие танковыми соединениями, были серьезно озабочены отсутствием должной артиллерийской, авиационной и пехотной поддержки. При обычном развитии операции пехота, артиллерия, авиация должны были бы расчистить дорогу танкам, тогда мощные танковые соединения вошли бы в прорыв и помчались вперед, громя гитлеровцев, как это и происходило много раз в последующие годы. Теперь же танкам приходилось воевать самим, подменяя собой и артиллерию, и пехоту и подставляя свои башни
Однако приказ есть приказ, и руководители танковых соединений дисциплинированно и творчески его осуществляли, стремясь выжать максимум возможного из своих собственных сил.
1-й танковый корпус Катукова перешел в наступление точно в назначенный час после огневого налета одного лишь артиллерийского полка — это было все, чем располагала приданная танкистам стрелковая дивизия. Пошли в атаку и другие танковые корпуса. Они столкнулись грудь с грудью с немецкой танковой группировкой, прикрывавшей непомерно растянутый левый фланг наступавших гитлеровцев.
Первая схватка танкистов с немецкими мотомеханизированными частями длилась около суток. Расставив противотанковые орудия в глубине деревенских улиц, сараях и домах, гитлеровцы пытались задержать советские танки. Но тщетно. Гитлеровцам пришлось оставить одну деревню, за ней другую, потом третью.
А на следующий день начался бой за тот самый лес, в котором несколько дней спустя мы нашли командный пункт наших танкистов. Атаку наши танкисты предприняли сразу, без всякой передышки, чтобы не дать гитлеровцам оправиться от первого удара, не дать им организовать прочную оборону. Быстро пополнив боеприпасы и залив баки горючим, даже не смахнув с лиц пороховой копоти, танкисты снова бросались в бой.
Сражение за лес продолжалось целый день, У гитлеровцев было много хлопот, они едва успевали закапывать убитых. Мертвецов, словно по конвейеру, оттаскивали за реку, в деревню, и там укладывали в могилы. Когда гитлеровцев выбили из деревни, обнаружили тысячу свежих, только что поставленных деревянных крестов. И как ни удобна была для обороны эта дубрава, иссеченная овражками, раскинутая на скатах высот, гитлеровцы и суток не удержались в ней.
Они отошли за реку, заняли командные высоты, на которых стояли высокие неубранные хлеба, служившие им прекрасным укрытием. Там, среди хлебов, они зарыли свои танки, превратив их в долговременные огневые точки, расставили противотанковые артиллерийские батареи, сосредоточили команды истребителей танков. И в довершение ко всему стянули отовсюду на этот участок свою бомбардировочную авиацию, которая набросилась на наши танковые корпуса, фактически лишенные воздушною прикрытия.
Продвижение резко замедлилось. Танки горели, словно гигантские факелы. Лишь левый фланг корпуса, находившийся у самого берега Дона, смог отбросить фашистов на четыре километра. Доблестно дрались здесь вместе с танкистами и пехотинцы 4-й отдельной стрелковой бригады полковника К. В. Гаранина.
Поистине тяжело складывалось положение у соседа Катукова: бывший командующий только что расформированной 5-й танковой армии, ныне командир 2-го отдельного танкового корпуса Лизюков, герой обороны Москвы и человек беззаветной личной храбрости, не смог выполнить поставленной перед ним задачи.
Анализируя уроки этих драматических событий, Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своей книге «Дело всей жизни» написал:
…5-я танковая армия задания не выполнила. Ее командование, не имея опыта в вождении таких танковых объединений, на первых порах действовало не совсем уверенно, штаб фронта ему не помогал и фактически его работу не направлял; не было поддержки со стороны фронтовых средств усиления — артиллерии и авиации. Поэтому одновременно мощного удара танков по флангу и тылу ударной группировки врага достичь не удалось. Правда, 5-я танковая армия отвлекла на себя значительные силы врага и тем самым позволила другим войскам Брянского фронта выиграть несколько дней, необходимых для организации обороны Воронежа.
Говоря здесь о 5-й танковой армии, я не могу не сказать несколько теплых слов об ее доблестном командарме генерал-майоре А. И. Лизюкове. Моя личная встреча с ним 4 июля 1942 года была первой, но он был хорошо известен руководству Вооруженными Силами как энергичный, волевой, быстро растущий военачальник. Это и позволило Ставке уже в июне 1942 года поставить его во главе одной из первых формируемых танковых армий, возложив к тому же на него выполнение ответственнейшего задания.
А. И. Лизюков — один из первых Героев Советского Союза, получивших это звание в начальный период войны. К великому сожалению, описываемые сражения на воронежской земле были последними в его славной полководческой деятельности. С 6 июля 1942 года он находился в непрерывных боях, в передовых порядках танковых бригад. 24 июля Александр Ильич героически погиб. [35]
35
А. М. Василевский.
О том, что произошло с армией Лизюкова, очень ярко и убедительно рассказал военный писатель Александр Кривицкий в своей взволнованной и искренней книге «Не забуду вовек» — его связывала с этим выдающимся полководцем личная дружба, и ему довелось быть рядом с ним в трагические часы, когда корпуса, входившие в состав 5-й танковой армии, тщетно пытались в крайне неблагоприятной обстановке продолжать наступление, выполняя приказ Ставки Верховного Главнокомандования. Помнится, мы встретились с Кривицким в частях Лизюкова. Пока не разобрались в обстановке, нас радовало то, что мы видели, — танки наступали. В своем дневнике я спешил записать:
«Недавно в этой дубраве были немцы. На сочной примятой траве — обрывки берлинских газет. Бумажные пачки эрзац-сигарет. Рассыпаны узкогорлые немецкие патроны. Обглоданные гусеницами танков, деревья плачут последними соками, распространяя густой терпкий аромат.
Фашистов выбивали отсюда упрямо, настойчиво. Жаль было дубраву, такую тенистую, пригожую, живописную. Но за каждым дубом был гитлеровец, а в каждом логу — противотанковая пушка или крупнокалиберный пулемет. Надо было бить. И били. Так били, что сейчас приходится идти зигзагами, лавируя между воронками, по сплошному ковру сбитых осколками ветвей.
Гитлеровцы — за бугром. Вот здесь, внизу, речка, на ее берегу деревня. Дальше ржаное поле, на котором еще копошатся фашистские автоматчики. Только что туда понеслись наши легкие танки, — сейчас они прочешут рожь, и дорога пехоте будет открыта. А наши тяжелые танки уже ушли вперед. Вот они, их видишь невооруженным глазом. Они ползут и ползут вперед, стреляя на ходу. Вокруг них вздымаются черные столбы земли — это бьет тяжелая немецкая артиллерия.
Под высоким тенистым дубом — свежий блиндаж. Полковник в каске с автоматом через плечо, с биноклем на шее только что передал через радиста приказ командиру тяжелого танкового батальона, который в эти минуты ведет в бой те самые танки, которые видны на гребне высоты. Жестокая схватка в самом разгаре. Поэтому полковник предельно скуп на слова. Да, удар развивается в заданном направлении. Да, с момента начала боя заняты четыре населенных пункта, форсированы две речки с исключительно топкими берегами. Сейчас танки выдвигаются дальше на юг.
Бои на этом участке фронта отличаются большим напряжением. Гитлеровцы, прорываясь к Воронежу, все время опасливо оглядывались на свой непомерно растянутый фланг. Стремясь его обезопасить, они бросили сюда мощную мотомеханизированную группу, в состав которой входило свыше двухсот танков. Эта группа рвалась на север. И вдруг совершенно неожиданно для гитлеровцев она напоролась неподалеку отсюда, за тихой степной заболоченной речкой, на советские танки. Так началась большая и упорная танковая битва…»
Да, все это было так. Наши механизированные войска продолжали свои атаки. К переднему краю шли и шли танки, много танков. Правда, они были разнокалиберны и неравноценны. Среди них было много английских машин типа «матильда» — какие-то приземистые, тщедушные, они и внешним видом своим не внушали большого доверия, и танкисты их не любили. Много «матильд» увязло в топких, заболоченных поймах злосчастной Суховерейки. Те же, которым удалось переправиться, вспыхивали под ударами противотанковых снарядов, словно солома.
Штабные офицеры были сумрачны и избегали разговоров с военными корреспондентами — верный признак того, что обстановка складывается неважно. Лизюков снова, как и при первой встрече в Ельце, отказался разговаривать с корреспондентом «Комсомольской правды». Но Кривицкому повезло больше — Лизюков взял его с собой и уехал в войска. Там Кривицкому и довелось быть свидетелем драматических событий, которые он описал в своей книге без малого четверть века спустя. Генерал Чибисов публично обвинил командарма в трусости, и 5-я танковая армия по решению Сталина была расформирована, а Лизюков был смещен и назначен командующим 2-го танкового корпуса. [36]
36
Свидетель этих событий А. Кривицкий рассказывал мне: Лизюков действовал смело и самоотверженно. Единственное, чего он требовал от командования фронта, — это авиационного прикрытия: «Прикройте нас с воздуха, и мы сделаем все, что необходимо. Вы не дали мне нанести удар железным кулаком, заставили вводить армию в бой по частям, так хоть теперь сделайте по-моему — дайте авиацию, иначе все погибнет», — говорил он Чибисову. В ответ на это Чибисов и назвал его, без всяких к тому оснований, трусом. А. Кривицкий снова подчеркнул: «Главной идеей Лизюкова было выступление. Он постоянно помнил и всех убеждал в том, что танковые армии создаются не для обороны, а для стремительного наступления».