Люди среди людей
Шрифт:
– Мистер Хавкин, куда вы девались?
Голос звучал спокойно. Так хозяин дома призывает гостей занять места за обеденным столом. Странно: Датт только что прошел по той же аллее и никого не встретил. Разбрызгивая лужи, рискуя выколоть глаза о сучья, Хавкин мчался по черному коридору. Он вскоре нагнал доктора и с разбегу чуть не сбил его с ног. Датт принял очередной толчок судьбы с обычной невозмутимостью.
– Мистер Хавкин? Я уже решил, что вы заблудились. Вот ворота. Входите, мы дома.
В темноте брякнула металлическая ручка, заскрипели, поворачиваясь, петли, и мир обрел наконец свои естественные, формы. В глубине сада светились окна двухэтажного дома. В их свете серебрилась мощенная камнем дорожка,
– Простите, дорогой Хавкин, но я так и не понял, куда это вы вдруг исчезли посреди разговора?
– Какого разговора?
– Да нашего же! Я крикнул, что мы у цели, а вы ответили, что здесь не Гайд-парк и лучше бы мне разговаривать потише. Я спросил, из-за чего такие строгости, но вы вдруг исчезли, как сквозь землю провалились, а потом налетели на меня в темноте.
Хавкин даже остановился, чтобы получше рассмотреть лицо врача.
– Вы ясно слышали, как я говорил про Гайд-парк?
– Ну конечно. Вы, правда, произнесли это несколько странным голосом, будто у вас во рту была трубка, а потом куда-то запропастились. Но я своими ушами слышал вас.
Доктор Датт говорил об этом так, как обычно говорят о мелком недоразумении, но Хавкина это сообщение насторожило до крайности. Значит, в лесу действительно был человек. И они оба столкнулись с ним. Но почему этот незнакомец, который явно желал скрыться, когда его встретил Хавкин, за минуту до этого открыл себя доктору Датту? Зачем сделал он это странное замечание о тишине?
– Мы говорили с вами по-английски, доктор?
– Ну конечно. Ведь мы всю дорогу говорим по-английски. Неужели вы уже забыли, как только что обучали меня британской сдержанности?
Они поднялись на несколько ступеней и остановились перед дубовой, изящно отделанной медными украшениями дверью. Датт стал звонить, и это избавило Хавкина от немедленного ответа. Но пока за дверью осведомлялись о том, кто пожаловал, пока гремели засовы и слуга-индиец в классической белой одежде с поклоном принимал у них в вестибюле мокрые плащи и зонты, пз головы не шло странное обстоятельство: в Париже, в пустынном ночном Булонском лесу, нашелся остроумец, который изволил шутить по-английски…
Их разговор пресекся само собой. Слишком резким был переход от сырой черной тьмы леса к белому мраморному вестибюлю с занавесями из алого бархата и золочеными многорукими богами в нишах. Молочно-розовое хрустальное солнце щедро заливало своими лучами мраморное великолепие. Но архитектору и этого показалось мало. В простенках он разместил высокие зеркала, которые отбрасывали падающий сверху поток света так, что розовым становился и потолок, и стены, и самый воздух полукруглого вестибюля. На какой-то миг Хавкин даже усомнился: по тому ли адресу они попали. Подобный жемчужной раковине, вестибюль - преддверие, очевидно, еще более помпезных внутренних покоев - мало походил на жилище революционера. Но доктор, не раз тут бывавший, уверенно зашагал по отлогой, покрытой пушистыми коврами лестнице, нашептывая по пути, что хотя Кришнавар-ма богач, но в Индии нет человека более преданного делу освобождения и более ненавистного англичанам. Что же до пышного особняка, то он служит «индийскому Оводу» отличной конспиративной квартирой. В такой дом полиция не станет лишний раз посылать своего комиссара. Да и вообще парижские власти куда почтительнее относятся к эмигрантам, проживающим во дворцах, нежели к борцам за справедливость, обитающим в трущобах.
Приемная или кабинет, куда их ввели, была выдержана в зеленых тонах. Зеленый с выделкой шелк обтягивал стены, в углублениях между невысокими книжными шкафами - диванчики светло-зеленой кожи, зеленые портьеры и абажуры. Низкая мебель и ковры придавали «зеленой комнате» восточный колорит, но обилие книг и массивный, заваленный бумагами письменный стол свидетельствовали, что хозяину мила не только нега восточного безделья.
А вот и он. О том, что вошел сам Кришнаварма, не могло быть сомнений. Только хозяин, в том смысле, как это понимают на Востоке, мог войти в комнату с такой сияющей, благожелательной улыбкой, так радушно приветствовать гостей, с такой заботой рассадить их. Восточное и западное странно смешивалось в манерах «главного бунтовщика Индии». Высокий, грузный, с красивым, несколько изнеженным лицом, Кришнаварма был величествен, даже монументален. Если бы не европейский костюм, он походил бы на одно из бесчисленных, расставленных по дому изображений Будды. Но за годы, проведенные в Европе, привычки этого богоподобного гиганта подверглись, очевидно, значительным переменам. Он приветствовал Хавкина и Датта по-европейски, приказал поставить на чайный столик сигары, а когда слуги на индийский манер подали фрукты, сладости и чай, Кришнаварма отпер стенной шкафчик и без обиняков дополнил угощение бутылками вина и виски. Пить никто не стал, но зато Хавкин почувствовал, что хозяину дома равно чужды предрассудки Востока и условности Запада.
Быстро покончив с «обязательными» любезностями, Кришнаварма заговорил о том, ради чего пригласил к себе ученого. Он давно следит за тем, как мистер Хавкин отстаивает свою честь в глазах индийской и мировой общественности. Индийская эмигрантская колония с глубоким сочувствием относится к ученому. Но сочувствие в политике - дешевая вещь. Борьба требует действий, и индийское национальное движение решило начать активные действия, чтобы вернуть противочумной вакцине и ее творцу честь, доверие и любовь народа Индии.
Честь… Хавкин впервые услышал это слово с тех пор, как предпринял борьбу с чиновниками. До сих пор только Росс в своих письмах рисковал обращаться к этой щекотливой стороне дела. Ни Эмиль Ру, ни даже самые доброжелательные английские коллеги не хотели или не могли уразуметь, какое, собственно, отношение научный спор о склянке номер 53 и попавших туда столбнячных микробах имеет к такому субъективному понятию, как честь. А между тем это так важно, чтобы миллионы людей, которые завтра придут на прививочные пункты, сегодня верили в него, в его дело. Да что говорить: если не удастся восстановить свою честь в глазах индийского народа, бессмысленно возвращаться в Бомбей. Конечно, прежде всего нужна реабилитация от правительства. Но, кроме официального «оправдания», необходимо вернуть и все то, что утеряно из-за трехлетней публичной травли. Доброе слово любимца Индии - Кришнавармы - едва ли не лучший мандат для всякого, кого «индийский Овод» возьмет под свое покровительство.
Беседуя, хозяин дома на ходу развивал планы оздоровления страны, особенно деревни. Речь его текла свободно, уверенно. Видно было, что ему часто приходится выступать и он хорошо знает то, о чем говорит. Но стоило Хавкину напомнить о неизбежном противодействии со стороны администрации, как от спокойной уверенности Кришнавармы ничего не осталось. Он буквально взвился. Отбросив кресло, активно жестикулируя, начал гигантскими шагами мерять кабинет, ораторствуя так, будто перед ним сидели не два человека, а по крайней мере весь подпольный революционный штаб.