Люди в погонах
Шрифт:
— Почему?
— Потому что я знаю Жогина. Это командир твердый, заслуженный.
— Но, к сожалению, индивидуалист.
— Ну и что же? Командиру нужны индивидуальные качества.
— Я, простите, не качества имею в виду, а индивидуализм.
— Допустим, — раздраженно сказал Ликов. — Но зачем вопрос поднимать на собрании? Можно, было иначе поправить.
Павлов хотел объяснить, но воздержался, чтобы не обострять разговора, ответил очень коротко:
— У нашей партии хорошее зрение.
Глаза у Ликова вспыхнули. Он заложил руки за спину и быстро заходил по широкой ковровой дорожке. Потом вдруг остановился, сказал резко:
— Ладно, разберусь на месте. У вас машина где?
— В гараже, — ответил Павлов:
— Попрошу вызвать! — Ликов подошел к вешалке и снял плащ.
Комдив посмотрел на часы:
— Уже скоро двенадцать. Может, поедете утром, а сейчас отдохнете?
— Нет, вызывайте сейчас.
— Слушаюсь.
Павлов позвонил шоферу, потом снова обратился к Ликову:
— Мне ехать с вами прикажете?
— Не надо, — послышался ответ.
Ликов уехал в полк. А Павлов еще долго сидел в кабинете, стараясь осмыслить цель приезда заместителя командующего. Он вспомнил разговор с самим командующим, состоявшийся несколько дней назад, и невольно сравнил его с тем, что услышал сегодня, сравнил и сразу почувствовал большую разницу и в тоне голоса и в словах.
С командующим Павлов говорил по телефону. Генерал-лейтенант слушал его внимательно, не перебивая. Он только изредка с досадой произносил: «Да-а-а, история грустная». Потом, как бы делая вывод, сказал: «По-моему, правильно. Парторганизация иначе и не могла поступить».
И чем больше Павлов вдумывался в слова командующего, тем сильнее удивлял его Ликов. «Может, верх берет старая дружба? — подумал он. — А может, это откровенная защита индивидуализма?» Лезли в голову и другие мысли, но Павлов старался их отогнать. Ему хотелось думать, что Ликов приехал затем, чтобы более тщательно разобраться в происшедшем.
Только начинало светать, когда Ликов подъехал к штабу полка. Выбежавшему навстречу дежурному сказал:
— Вызывайте Григоренко!
Замполит пришел минут через пятнадцать. Сурово поглядев на него, Ликов спросил:
— Где у вас протокол и резолюция последнего партийного собрания?
— У секретаря, — ответил Григоренко.
— Давайте сюда.
Прошло еще минут двадцать, пока прибежал секретарь парторганизации и открыл сейф. Стало совсем светло.
— Ну и оперативность, — сердито буркнул генерал. — Если бы мы так воевали, не носить нам сегодня голов своих.
Григоренко промолчал. Он уже чувствовал, что много подобных упреков предстоит ему услышать сегодня от заместителя командующего, и был готов к этому.
Ликов разложил перед собой бумаги,
— Мне можно идти? — спросил Григоренко.
— Подождите.
Сначала он читал молча. Только изредка вздыхал и возмущенно покачивал головой. Потом вдруг лицо его побледнело, на висках вздулись извилистые синие жилки. И вот на какой-то протокольной строчке он не, выдержал, хлопнул рукой по бумаге, со злостью заявил:
— Безобразие, форменное безобразие!
Григоренко только выпрямился, плотнее прижал к бедрам длинные руки.
— Вы не знаете своих функций, подполковник, — сказал Ликов не очень громко, но как можно внушительнее. — Ваша задача — оберегать и укреплять авторитет своего командира. Понятно? А вы что делаете? Разве так должен выступать политработник на партийном собрании? Вы могли, подполковник, поговорить с командиром наедине.
— Пытался, но не сумел, — признался Григоренко.
— А выступить на собрании сумели?
— Иначе поступить было нельзя, товарищ генерал. Партийная совесть подсказала мне выступить именно так.
Ликов долго сверлил замполита жестким немигающим взглядом, потом выдавил сквозь зубы:
— Очень странно.
И снова уперся глазами в лежавшие перед ним бумаги.
Вскоре пришел Жогин. Лицо усталое, глаза припухшие. Но, взглянув на Ликова, он сразу поднял голову, сказал бодро:
— Рад, очень рад, Тихон Семеныч. Ждал вас на учения.
— Не смог, — ответил Ликов, протягивая полковнику руку. — Но вы справились, кажется, неплохо? Вот после учений... — Тут он повернулся к Григоренко, сказал: — Вы свободны, подполковник, идите!
Оставшись наедине с Жогиным, Ликов вышел из-за стола и укоризненно покачал головой.
— Эх, Павел Афанасьевич, и как ты мог допустить? Это же форменный курьез. — Он взял со стола бумаги, потряс ими перед полковником и бросил обратно на стол. — В голове не укладывается, понимаешь?
— Я-то понимаю, Тихон Семеныч, — хмуро пробасил Жогин. — Но как другим доказать...
— А что доказывать? Собрание все доказало. Лучше некуда.
— Но вы-то меня знаете, Тихон Семеныч. Сколько лет совместно службу несли, и все было нормально. А теперь демократии много стало.
— Что верно, то верно, — вздохнув, согласился Ликов. — Демократию развели, как в профсоюзах. Да, кстати... — Он посмотрел на дверь, на окна и вдруг притушил голос до шепота: — Тебе тут каких-нибудь запросов на того самого Травкина, которого мы из армии вышибли, не поступало?
— Вроде нет, — сказал Жогин.
— Ну, может, приезжал кто по этому вопросу?
— Нет, никого не было. А что, слухи какие есть?
— Да теперь мода пошла возиться с разными обиженными. А они жалобы шлют во все инстанции.