Люди в сером (Трилогия)
Шрифт:
Так непринужденно разговаривали они, подходя к дверям небольшого деревянного строения, огороженного высоким забором, за которым, слыша их голоса и шаги, передаивались собаки. У входа, освещенного ярким фонарем, их встретил дежурный милиционер. Поскольку Георгий не раз бывал здесь, дежурный ничуть не удивился позднему визиту. Он узнал Волкова и козырнул. Видимо, парень только что вышел покурить, но спичек у него не оказалось: держа папиросу в руке, милиционер попросил огонька.
– Извини, бросил, – ответил ему Георгий. С досадой: ощущение было такое, что события последних дней вполне могли заставить его вернуться к дурной привычке.
А вот у Лазаренко нашлась зажигалка.
– Разве вы курите? – удивился Георгий.
– Нет, но всегда ношу с собой. На всякий случай. Когда-то дымил напропалую, а привычка осталась.
– Вот это я понимаю! – обрадовался дежурный. – А вы, очевидно, за Лаймой? – спросил он Георгия.
– За ней самой.
Когда они перешли во внутренний двор питомника, Лазаренко признался, что с детства побаивается крупных служебных собак.
– У вашей дочери собака тоже не маленькая.
– Она только на цепи рвет и мечет. А стоит и вправду сорваться – сама тут же в угол жмется.
– Да я это сразу понял. Так что вам бы не удалось ее на меня спустить, как хотели. Ведь хотели?
Лазаренко потупился, улыбнулся виновато:
– А вы, значит, и с собаками умеете обращаться?
– Так еще в армии на границе служить довелось. Наряд на страже Родины, видали такие фотки в газетах?
Старик показал на решетчатые ограждения, за которыми сверкали клыками лающие морды:
– Дальше не пойду. Что-то в них, знаете, есть такое чересчур грозное. Я уж лучше тут подожду.
– Не переживайте, Михаил Исаакович, Лайма вам понравится. Она еще никого не оставляла равнодушным.
Вскоре Георгий вернулся с собакой. На удивление Лазаренко, она и впрямь оказалась редкостно красивой, в чем он поспешил признаться: немецкая овчарка небольшого росточка, с огромными высокими ушами и необыкновенно смышлеными глазами, смотрящими из-под остро очерченных, как будто «все знающих» бровей. Она одарила старика рассудительным взглядом, обнюхала колени и туфли, вежливо вильнула хвостом и, проявив свой добродушный характер, дала себя погладить.
– Знаете, у нее в глазах больше человеческого, чем у многих людей, с которыми я знаком, – улыбаясь, как ребенок, заявил старик.
– Я же говорил. Она редкостная умница. Да, Лайма?
И собака, негромко тявкнув, радостно потянула Георгия к выходу. Видно было, что ей не терпится скорее заняться делом.
Когда они подходили к машине, водила буквально выпрыгнул из своей двери навстречу:
– О собаке мы не договаривались! У меня чехлы!
– Ничего с твоей машиной не будет! – сказал Георгий. – Она сука интеллигентная. Ей даже маникюр регулярно делают. Когти подрезают.
Водила усмехнулся. Поняв, что перед ним люди не простые, он сдался.
– Ладно, уговорил. А вообще, это неплохо сказано – сука интеллигентная… Надо запомнить.
Едва Волков открыл дверь, как Лайма прыгнула в салон и заняла не сиденье, а устроилась на полу, строго посмотрела на водителя, словно говоря: мол, не о чем беспокоиться.
– Смотри ты, какая умница! – подивился мужик.
Подойдя к больничному скверу, они прошли через ворота, сутки напролет открытые нараспашку. Чтобы ни с кем не объясняться на вахте за поздний визит, Лазаренко повел Волкова к отдельному входу, от которого у него были ключи. Оттуда они вошли в полуподвальный коридор. Сейчас здесь было необычно тихо – Георгий помнил, каким шумом он был наполнен вчера днем. А теперь отчетливо слышны были даже негромкие звуки – например, как тянет воздух носом принюхивающаяся Лайма.
– Давай, девочка, нужно постараться. Ты у нас лучшая, покажи класс, – говорил с ней Волков, ожидая, пока Лазаренко откроет дверь покойницкой.
– Сегодня никто не дежурит, – сказал старик.
В зале отделения было темно, и, после того как Михаил Исаакович исчез в этой темноте и, слышно было, щелкнул выключателем, свет зажегся не сразу. Но Георгия поразило, что Лайма содрогнулась всем телом, едва только открылась дверь. Как полагалось бывшему инструктору, он хорошо разбирался в собачьих повадках, а Лайму и вовсе знал лучше прочих розыскных собак, с какими ему приходилось общаться. Обычно, если где-нибудь поблизости прятался чужак, которого Лайма могла учуять, она тоже дрожала всем корпусом, но скорее в нетерпении, готовая в любую же секунду по команде кинуться вперед и превратиться из добродушного существа в опасную фурию. Но сейчас она была встревожена. Сильнее, чем когда-либо. Не испугана, однако близка к тому.
– Лайма, ты чего? – спросил Волков.
Постепенно зажглись все лампы, и стало видно, что в большом квадратном зале-коридоре, двери из которого вели в другие помещения, кроме Лазаренко никого нет. Да и не могло быть.
– Что-то случилось? – спросил заведующий.
– Михаил Исаакович, вы уверены, что здесь никто не остался из сотрудников?
– Едва ли, – немного задумавшись, но все же уверенно произнес Лазаренко. – Обычно, когда кто-нибудь остается, на два замка не запирают.
Меж тем Лайма осторожно просочилась через порог – только такую аналогию мог провести Георгий, наблюдая за ней. Собака принюхивалась к каждому стоявшему в зале предмету, но казалось, осторожничает и не решается подойти близко.
– Успокойся, девочка, – сказал Волков и погладил овчарку по голове. От его прикосновения она опять вздрогнула.
– Разволновалась, – тоже подметил Лазаренко.
Он провел их поочередно по всем комнатам. Георгий заставлял Лайму тщательно обследовать каждый угол, как будто кто-то незримый мог прятаться за стеллажами, на стеклянных или железных шкафах и под ними. Вошли в прозекторскую. К тому моменту Лайма постепенно успокоилась, словно убедившись, что бояться нечего. Теперь можно было переходить к делу. Волков достал из пакета оба свертка. Из одного вытащил кед, принадлежащий Коле Чубасову. Дал понюхать собаке. Натасканная на рефлексах, псина тотчас встрепенулась. К ней сразу вернулась живость. Она покрутилась по комнате, встала возле окна и гавкнула.
– Ну что ж, – обрадовался Георгий. – Мы можем с полным основанием считать, что Коля Чубасов был здесь не так давно, а значит, уже после своего увольнения.
Георгий развернул второй сверток. Это был плащ лысого незнакомца. Георгий еще не успел подать его Лайме, как овчарка снова отреагировала с беспокойством. Отступая от протянутой ей вещи, поджала хвост, заскулила точно так же, как в первый момент пребывания здесь.
– Что ты? – Георгий присел с ней рядом и погладил. Лайма поджала уши и прижалась к нему, норовя спрятать нос под мышку человеку.