Людоед, который объелся (сборник)
Шрифт:
Он выстрелил автоматически и без малейшего колебания. Впервые выстрелил в человека, к тому же стоявшего к нему спиной. Но его рука не дрогнула. Пуля вошла точно между лопатками девушки. Она выстрелила почти одновременно, но пуля Клинга отбросила ее на середину комнаты, поэтому ее выстрел оказался неточным. Когда Клинг вбежал в комнату, она силилась приподняться. Ее оружие было снова повернуто в сторону Кареллы. Клинг успел ударить ногой ее кисть, пистолет подпрыгнул в руке девушки, но она не сдавалась и продолжала целиться. Она выкрикнула:
— Дай мне убить его, грязный ублюдок!
Клинг выстрелил еще раз.
Пуля попала в лоб девушки, она упала навзничь, но успела выстрелить.
Мейер уже был рядом с Клингом.
— Успокойся,— сказал он.
С тех самых пор, как почти четыре года назад была убита Клэри, Клинг не плакал. Но вот сейчас он стоял посередине залитой неоном комнаты, где у стены лежала мертвая девушка, а у радиатора дрожал нагой Карелла, его руки бессильно повисли вдоль тела и глухие рыдания сотрясали тело.
Мейер обнял Клинга за плечи.
— Ну, успокойся,— повторил он.— Все позади.
— Кукла,— невнятно проговорил Карелла.— Дайте куклу...
Глава 14
Кукла была ростом тридцать дюймов от макушки светлой головки до каблучков черных сафьяновых башмаков. На ней было кокетливое кружевное платьице с черным бархатным корсажиком и стоячим воротником, заколотым чем-то напоминающим поддельную золотую брошку. Куклу продавали под именем Болтунья,
В ее пластмассовый животик были вмонтированы две крохотные девятивольтовые батарейки. Все это прикрывалось целлулоидной пластиной телесного цвета, которая удерживалась на месте простым пластмассовым запором. Прямо над полостью для батареек имелось решетчатое отверстие, прикрывающее миниатюрный электронный прибор, скрытый в груди у куклы. Именно это устройство и подсказало создателям куклы ее имя.
Это был миниатюрный магнитофон. Брошь на воротничке куклы приводила в действие записывающий механизм. Для записи ребенку необходимо было повернуть брошку по часовой стрелке, дождаться сигнала, а потом можно было вовсю разговаривать с Болтуньей. До тех пор пока не пропищит новый сигнал. Тогда брошь поворачивалась в первоначальное положение.
Ну а чтобы проиграть записанное, брошку нужно было повернуть против часовой стрелки.
Когда Клинг и Мейер включили куклу на воспроизведение записи, они услышали три разных голоса. Один из них принадлежал Анне Сакс. Он был ясным и отчетливым, поскольку девочка все время держала куклу на руках, когда играла с ней в ночь убийства ее матери.
Тоненький голосок все время повторял:
— Не бойся, Болтунья!.. Пожалуйста, не бойся ничего!,. Болтунья, не пугайся, пожалуйста!.. и вновь то же самое, и еще раз, и еще...
Второй голос был менее отчетлив, поскольку он доносился сквозь тонкую перегородку, разделявшую детскую и спальню Тинки. Лабораторное исследование подтвердило, что магнитофон обладал необычайной для своих размеров чувствительностью,— он регистрировал голоса с расстояния 25 футов. Громкие голоса.
Но даже и при этом второй голос не был бы записан, если бы Анна не сидела вплотную к стене, прилегающей к спальне матери. Особенно те слова, которые произносились у самой двери.
От сигнала до сигнала вся запись длилась полторы минуты. На фоне детского голоска был слышен другой голос, полный тоски и муки. Голос Тинки Сакс. Сначала ее слова невозможно было разобрать. Слышно было только какое-то нечленораздельное бормотание, глухие стоны, мольба. Голос то утихал до шепота, то прорывался сквозь слова Анны очень явственно.
По мере того как Тинка все больше приходила в отчаяние, а ее убийца все более беспощадно гонял ее по комнате с ножом в руке, Тинкин голос раздавался все громче, и наконец слова стали отчетливыми:
— Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо!
Здесь же успокаивающий голос Анны:
— Пожалуйста, не пугайся!.. Не бойся, пожалуйста!..-
Крик матери:
— Пожалуйста! О, пожалуйста, не надо!
Далее голоса смешивались:
-- Я ведь истекаю кровью, ну, прошу тебя!.. Ничего,
Болтунья, не бойся!.. Фриц, остановись, прошу тебя'.. Не бойся, Болтунья, не пугайся!.. Фриц! Фриц! Ну, прошу тебя... Перестань, Болтунья, не надо!..
Третий голос принадлежал мужчине, но разобрать что-либо было невозможно, кроме глухого бормотанья. Лишь один раз прозвучало очень ясно:
— Шлюха!
В самом конце записи Тинка еще раз с мольбой выкрикнула имя: «Фриц» — после чего ее голос ослабел и перестал быть слышен. Только донеслось совсем тихо и глухо:
— Не плачь, Болтунья, постарайся не плакать...
Санитары вынесли на носилках Кареллу и Шмидта, который еще дышал. Детективы молча слушали еще раз запись куклы.
— Девушка мертва,— сказал медэксперт.
— Знаю,— ответил Мейер.
— Кто подстрелил ее? — спросил один из полицейских.
— Я,— ответил Клинг.
— Мне нужны будут подробности.
— Останься тут,— сказал Мейер Клингу,— Я поеду в госпиталь. Может, этот подонок захочет перед смертью сделать заявление?
«Не хотел я ее убивать...
Она была чертовски счастлива, когда я пришел. Смеялась, шутила. Считала, что покончила со всем этим... Я сказал ей, что она спятила, что она никогда от этого не избавится...
С трех часов дня я никак не мог раздобыть себе дозу. Я просто с ума сходил... Я сказал ей, что мне нужны деньги, чтобы кольнуться. Она ответила, что больше не станет давать мне деньги. Сказала, что больше знать меня не хочет... Меня и Пат, девочку, с которой я живу. Она не имела права со мной так обходиться. Только не тогда, когда я был так болен... Она ведь видела, что я готов был лезть на стенку, а сама сидела, потягивала этот чертов лимонад и все рассказывала, что не собирается мне больше помогать... Не собирается тратить половину своего дохода на то, чтобы я и мои друзья сидели по уши в дерьме...
Я сказал ей, что она мне обязана... Я ведь четыре года провел в Соледаде из-за этой сучки! Она должна мне помогать! Но она ответила, чтобы я убирался и оставил ее в покое... Что покончила со всем этим, со мной и такими, как я... Она сказала, что избавилась от этого. Избавилась от этого!..
...Я умру?..
Я взял... взял со стола нож. Я не собирался ее убивать. Просто мне необходимо было немного кольнуться. Разве ей непонятно было? Я умолял ее Христом Богом, хотя бы в память о тех временах, когда мы были вместе... И я ударил ее, не помню, сколько раз...
...Неужели я умру?..
Помню, со стены упала картина... Я взял все деньги из ее кошелька и из туалетного столика. Всего сорок долларов десятками... Выбежал из спальни, уронил где-то по дороге нож... Мне кажется... я ничего не помню!.. Я знал, что мне нельзя спускаться на лифте... Я вылез на крышу и перебрался на соседний дом, а уж оттуда вышел на улицу... Купил двадцать ампул. После этого мы с Пат почувствовали себя хорошо, очень хорошо...
Я не знал, что Тинкина девочка дома. Не знал до самого сегодняшнего вечера, пока Пат случайно... не стала... рассматривать эту распроклятую говорящую куклу...
Если бы я знал... что девочка там... я бы и ее убил... наверное... Не знаю!..»