Людоедка
Шрифт:
Мы видели, что решение это было приведено в исполнение.
XXII
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Обе женщины: генеральша Глафира Петровна Салтыкова и Дарья Николаевна Иванова несколько мгновений молча глядели друг на друга. Первая была, видимо, в хорошем расположении духа. Этому, отчасти, способствовало произведенное на нее впечатления порядка и чистоты, царившие в жилище Дарьи Николаевны, тем более, что это жилище генеральша представляла себе каким-то логовищем зверя. Встреча с лучшим, нежели предполагаешь, всегда доставляет удовольствие. Она глядела теперь во все глаза и на самою хозяйку.
Эта «Дашутка-звереныш», это «чертово отродье», эта «проклятая» стояла перед ней в образе красивой, здоровой, а, главное, более чем приличной, скромной девушки. Несколько резкие черты лица скрадывались прекрасным, чистым, девственным взглядом темносиних глаз, во всей фигуре была разлита та манящая к неге женственность, далеко не говорящая о грубом нраве и сатанинской злобе, которыми прославили Дарью Николаевну Иванову.
«Уж она ли это? — мелькнуло в голове старушки. — Не подослала ли кого-нибудь одурачить ее? Может быть это какая-нибудь подруга или знакомая?»
— Я бы желала видеть Дарью Николаевну Иванову! — под впечатлением этой мысли сказала Глафира Петровна.
— Она перед вами, ваше превосходительство, и приветствуя вас в ее доме, выражает глубокую благодарность за честь и удовольствие, которые вы ей оказали своим посещением.
Дарья Николаевна сделала глубокий, грациозный реверанс.
— Так это вы сами?..
— Я, ваше превосходительство! — тоном, в котором слышалась горькая усмешка, отвечала Дарья Николаевна.
— Я очень рада…
— Вы позволите?.. — приблизившись к одному из кресел Иванова и указала на него глазами.
Глафира Петровна даже вскочила от полного недоумения. Так понравилась ей эта почтительность со стороны девушки, которая не могла не знать, через влюбленного в нее Глебушку, — как мысленно снова в последнее время стала называть она племянника, — какие чувства питает к ней эта непрошенная гостья.
— Сядьте, сядьте, милая, мне о многом надо с вами переговорить…
Генеральша снова уселась в кресло, а в противоположное ему опустилась Дарья Николаевна.
— Вы и есть Дарья Николаевна Иванова? — снова с нескрываемым сомнением спросила ее генеральша.
— А вы не предполагали, ваше превосходительство, встретить меня такою? — уже в свою очередь спросила Иванова.
— Признаюсь откровенно, нет…
— Вы ехали, думая встретить чудовище, которое носит такие страшные прозвища, как «Дашутка-звереныш», «чертово отродье» и «проклятая», — со слезами нескрываемого оскорбления проговорила Дарья Николаевна.
— Простите… — принуждена была, против своей воли, сказать Глафира Петровна.
— Что вы, что вы, ваше превосходительство! Мне ли прощать вас, вы действовали, как большинство, которые понаслышке заклеймило меня, не желая и не давая себе труда познакомиться со мной поближе, встретиться в мою жизнь, понять причину кажущихся дикими моих поступков. Я сирота, ваше превосходительство, меня не воспитывал никто, я сама себя воспитала; родные, отец и мать, благодаря моему раннему физическому развитию, в котором не виновата я, по невежеству, сами отступились от меня и чуть ли не первые назвали меня «исчадием ада» и стали распространять обо мне преувеличенные басни в околотке… С самого раннего детства, как только я себя помню, я встретилась уже с подготовленным против меня людским предубеждением и людскою ненавистью… Меня травили, как собаку, как зверя… Не мудрено, что я сделалась такой собакой, таким зверем и удалилась от окружающих… Последнего снова не простили мне, и все, что я ни делала, от томящей скуки одиночества, все становилось мне на счет, все окрашивалось в темные краски и слава обо мне росла и бежала по Москве… Ваш племянник первый всмотрелся в меня и полюбил меня… Теперь решились тоже сделать вы; я не смею угадывать, как отнесетесь вы ко мне, но из ваших слов я заключаю, что вы думали встретить нечто более ужасное…
— Но почему вы меня знаете? Я не сказала у вас свою фамилию, — с удивлением, смешанным с страданием, вызванным словами молодой девушки, спросила Глафира Петровна.
— Я вас не раз видела в церкви Николая Явленного, мы ведь живем по близости с вашим превосходительством. «Проклятая» бывает в храме Божием…
Она горько усмехнулась.
— Я очень рада, что не встретила то, что предполагала… — как бы про себя в раздумье сказала генеральша.
— Я просила позволенья у Глебушки представиться вам, но он не дал его, заявив, что вы не желаете видеть не только меня, но и его.
— Я, действительно, погорячилась… Но это так понятно, я совершенно не знала вас.
— Я ничего и не говорю, ваше превосходительство, я только объясняю, что тогда вам бы нечего было беспокоиться заезжать сюда…
— Нет, теперь я в этом далеко не раскаиваюсь…
— Благодарю вас…
Глафира Петровна на самом деле окончательно размякла и смотрела на Дарью Николаевну добрыми, ласковыми глазами. Произведенное благоприятное впечатление, как окружающей обстановкой, так и самой хозяйкой, было так неожиданно, что Глафира Петровна не в состоянии была рассуждать и что-либо противопоставить наплыву чувств, с какою-то особою силою повлекших ее к сидевшей против нее девушки.
«Прав, тысячу раз прав генерал! — неслись в голове ее мысли, и прежде, нежели кого-нибудь осуждать, надо узнать… Господи, прости меня грешную… б какая она красавица… Не даром Глебушка так влюбился… Наши-то невесты, пожалуй, за нее действительно не угонятся… Выросла на воле, на свободе, как полевой цветок, во всей красе!..»
Генеральша молча любовалась Дарьей Николаевной, которая чувствовала это и сидела в скромной позе, лишь по временам вскидывая на свою гостью мягкий взгляд своих чудных глаз, взгляд, выражавший благодарность.
— Теперь я понимаю, что Глебушка от меня, старухи, отказаться хотел для вас… У него есть вкус, есть, одобряю…
Дарья Николаевна вся вспыхнула, что как мы знаем, очень шло к ней.
— Не знаю уж, чем я ему полюбилась… — скромно сказала она.
— Да как чем? Да всем, милая… Вы просто загляденье, а не девушка…
— Вы очень милостивы, ваше превосходительство…
— Только любите его…
— Денно и нощно молю Бога, чтобы он вразумил меня, как и чем могу я отплатить ему за любовь и ласку, которые оказал он мне, сироте…