Людоедское счастье
Шрифт:
Да, да, знаю: вспыхнул как спичка. Спичка, которая чуть-чуть не сожгла сотню ребят. Но, «к счастью», в классе был только мой Жереми.
– К счастью, да?
– Простите?
– Вы сказали «к счастью», разве нет? И «слава Богу»…
– Извините меня, пожалуйста…
Его глаза внезапно расширяются до размеров его очков. Я замечаю, что уже стою над ним, перегнувшись через стол, а он сжимается в своем кресле.
В этот момент звонит телефон. Он поспешно берет трубку, не спуская с меня глаз.
– Алло! Да, да, я вас слушаю.
(«Я
– Понял, больница Святого Людовика, отделение неотложной помощи… Да, конечно. Благода…
Когда он кладет трубку, меня в кабинете уже нет.
Лоран приехал в больницу раньше меня. Он стоит в коридоре, перед ним – маленький чернявый врач с живыми глазами; они что-то горячо обсуждают. Еще издали пытаюсь прочитать хоть что-нибудь на их лицах и не различаю ничего, кроме того, что можно увидеть при встрече двух любых классных профессионалов: высокий блондин и маленький брюнет – друзья не разлей водой с первых же слов. Братство ученых. В таком вот духе. Это меня, впрочем, немного успокаивает: если Лоран так разговаривает с этим парнем, значит, Жереми в хороших руках.
– А, Бен! Познакомься, пожалуйста, это доктор Марти.
Рукопожатие.
– Не беспокойтесь, господин Малоссен, с вашим сыном все будет в порядке.
– Он мне не сын, а брат.
– Это, как вы понимаете, дела не меняет.
Он выдал это без всякой аффектации, без улыбки и не спуская с меня глаз. Но за его очками я вижу веселый отблеск, который меня слегка успокаивает. Изобразив улыбку, я спрашиваю:
– Мне можно его повидать?
– При условии, что вы измените выражение лица. Я не хочу, чтобы вы подрывали его моральное состояние.
Интересный мужик этот Марти. Он сказал это тем же флегматичным, чуть-чуть насмешливым тоном, но я сразу же проникся убеждением, что, если и вправду не буду смотреть веселее, Жереми мне не видать.
– Не могли бы вы мне сказать, что с ним?
– Ожоги разной степени, на правой руке оторван указательный палец, ну и испугался, конечно. Но упорно не хочет терять сознание, предпочитает трепаться с санитарками.
– Оторван палец?
– А мы его пришьем, минутное дело.
Любопытная штука – доверие. Кажется, потеряй Жереми голову, этот чувак, который так четко излагает свои мысли, так же запросто пришил бы ему ее. Живое воплощение профессионализма. И, пожалуй, еще кое-чего – человечности, что ли…
– Ладно, как теперь моя рожа – годится?
Он пристально смотрит на меня и затем поворачивается к Лорану:
– Как на ваш взгляд, Бурден?
Он лежит голый посреди пустого пространства. По всему телу змеятся полосы, покрытые коркой по краям. Губы и правое ухо распухли так, что кажутся накладными. Ему полностью выбрили голову. Когда я вхожу в асептическую камеру, сестра, которая дежурит при нем, хохочет как помешанная. Но если присмотреться, видно, что она в то же время плачет. Он же стрекочет со страшной скоростью, абсолютно не шевелясь при этом. Тельце у него удивительно маленькое, и видно, что весь он совсем еще маленький, если не считать длинного языка.
Мне приходится подойти к нему почти вплотную, чтобы он заметил меня. Он улыбается, но улыбка тут же переходит в гримасу боли. Затем его черты возвращаются в исходное положение, как будто с опаской.
– Привет, Бен! Смотри, у меня теперь морда, как у Эда Гробаньяра.
Сестра поднимает на меня глаза, в которых жалость и восхищение.
– Бен, я хотел бы поговорить с тобой наедине.
И, как будто он знает ее с незапамятных времен, говорит сестре:
– Маринетт, ты не сходишь купить мне какую-нибудь книжку? Почитаешь мне потом, когда он уйдет.
Не знаю, в самом ли деле ее зовут Маринетт, но она послушно встает. Я провожаю ее до двери.
– Не утомляйте его, – шепчет она. – Через десять минут его возьмут на операцию. – И добавляет с растроганной улыбкой: – Я ему почитаю, пока будут делать наркоз.
За дверным проемом – свет в коридоре. Дверь закрывается.
– Она ушла, Бен? Ты один?
– Один.
– Тогда иди сюда и сядь поближе. У меня важная новость.
Придвигаю стул вплотную к его кровати и сажусь. Он некоторое время молчит, наслаждаясь напряженностью момента, а затем не выдерживает:
– Все, Бен, теперь я знаю.
– Что ты знаешь, Жереми?
– Как преступник проносил бомбы в Магазин!
(Господи…)
Секунд десять я слышу только его затрудненное дыхание и стук собственного сердца. Затем спрашиваю:
– Ну и как?
– Он их не проносил, он их делал прямо в Магазине!
(В самом деле хорошо, что я сижу.)
– Кроме шуток?
Изрядное усилие потребовалось, чтобы это сказать, да еще игривым тоном!
– Кроме шуток. Я попробовал: получается.
«Попробовал»? Ну, все: чувствую, как на горизонте возникает Худшее. Худшее, чей тяжелый шаг мне теперь так хорошо знаком.
– Бен, в Магазине есть все, что нужно, чтобы взорвать Париж, если кому охота.
Это верно. Но надо, чтобы была охота.
– И в школе есть.
Молчание. То еще молчание!
– Ну, я и провел опыт.
– Жереми, какой еще опыт? Уж не хочешь ли ты сказать, что…
– Попробовал сделать бомбу во время уроков, да так, чтоб никто не заметил.
(Да нет, все правильно: именно это он сказал.)
– Берешь какую угодно дрянь, которая содержит хлорат натрия, например, гербицид, и…
И вот мой младший брат Жереми, которому недавно исполнилось одиннадцать, выдает мне точный рецепт самодельной бомбы, все больше и больше расходясь по мере изложения. И его голос накладывается на звучащий в моей памяти голос Тео: «Представляешь, тут один недавно целый день болтался с пятью кило гербицида в карманах!»
– Говори тише, Жереми, успокойся, тебе не надо утомляться!