Людовик и Елизавета
Шрифт:
— Какой вы милый, Анри! Всегда-то у вас найдется совет, выход, путь!
— Ну, я вмешался в это дело далеко не бескорыстно. Однако я все сказал и теперь лечу. Поручаю себя вашим святым молитвам, будущая виконтесса де Вентимиль!
— Да куда вы летите, Анри? Вот чудак! Сорвется с места и бежит, точно его гонят! Посидите минуточку, расскажите мне, были ли у Жанны, сообщали ли ей про Шуази, что она сказала, как ваши дела?
— У Жанны был, все ей рассказал, она осталась очень довольна. До свидания, Полетт, некогда!
— Ну, Бог с вами! Спасибо вам, милый Анри, — за все! — сказала Полина, протягивая
— Ах, Полетт, Полетт! — вскрикнул Анри, хватая девушку за обе руки и принимаясь весело кружить ее по комнате. — Я так счастлив, так доволен, я точно снова на свет родился!
— Да пустите меня, сумасшедший! — пищала Полетт. — У меня голова кружится, я не могу больше!
Анри докружил Полину до кушетки и опустил там девушку, которая, словно сноп, упала на подушки. Тогда, весело напевая что-то, Суврэ бросился к дверям, чуть не сшиб с ног входившую в комнату де Майльи, даже не извинился перед ней, не заметив ее, стремглав вылетел во двор, вскочил на лошадь, которую держал наготове конюх, и помчался по направлению к Парижу.
— Да что он, взбесился, что ли? — спросила Луиза, подозрительно посматривая на сестру.
— Нет, я думаю, что Жанна сменила гнев на милость, вот он и безумствует! — охая, ответила Полина. — Но что за сумасшедший! Можешь себе представить, Луизетт, я только назвала Жанну по имени, как он от восторга принялся крутить меня по комнате до тех пор, пока я не упала!
XI
"ВАРИСЬ, КАША, ПОКРУЧЕ!"
Прошло около месяца. День уже начинал склоняться к вечеру, и невыносимый жар, томивший парижан с самого утра, понемногу спадал, когда к очкасовскому садику в Клиши подъехала стройная амазонка, великолепно сидевшая в седле и мастерски правившая породистой гнедой лошадью. Трудно было признать в этой амазонке, в этой пышной, нарядной, гордой женщине прежнюю скромненькую Полетт. Она на редкость похорошела, как хорошеет даже дурнушка в первые месяцы счастливой, удовлетворенной любви. Придворные парфюмеры пустили в ход весь арсенал своих чудодейственных косметик, чтобы загладить, исправить и смягчить некоторые недостатки лица Полины. Костюм, над которым потрудились первые артисты портняжного цеха, счастливо подчеркивал грациозную округлость ее форм, а выдающееся положение, которое она занимала при дворе, придало ее манерам изящную развязность и величие.
Подъехав к решетке сада, Полина услыхала доносившиеся оттуда голоса. Как будто кто-то учился. Ученик неуверенным голосом произносил слова, а старческий голос учителя ворчливо поправлял его. Полина даже приподнялась на стременах, чтобы посмотреть, в чем там дело. Но деревья, посаженные вдоль решетки, которые в начале этого рассказа мы застали почти обнаженными, теперь покрылись густой, непроницаемой для взоров листвой, а внизу пышно разрослись цветочные кусты.
Отдав поводья выбежавшему к ней со двора слуге, Полина толкнула калитку и вошла в сад.
Ей представилась довольно комическая картина. Старик Очкасов, нацепив громадные очки, водил пальцем по раскрытой перед ним французской книге, а долговязый Столбин с робким видом читал вслух, вздрагивая каждый раз, когда Николай Петрович
— Что я вижу! — весело воскликнула Полина. — Мсье Столбин учится французскому языку, а мсье Николя с добросовестностью, которая равна разве только его нетерпеливости, посвящает его в эту премудрость!
— А, стрекоза-трещотка! — весело заворчал старик. — Что давно не бывали? Мне без вас как-то скучно! Ну, совсем как однажды в моем петербугском доме сверчок завелся. Сначала из себя трескотней выводил, а потом, когда я попривык, даже скучно стало от его молчания!
— О, у вас для меня всегда найдется какое-нибудь лестное сравнение! — засмеялась Полетт. — Учитесь-ка вы поскорее французскому языку, мсье Столбин, тогда хоть вы меня в этом доме защитите!
— Учусь! Стараюсь! — не без некоторого усилия выговорил Столбин.
— И успехов не делаю! — ворчливо договорил старик. — Тоже, защита вам понадобилась! Это от вас всякому защищаться надо!
— А Жанна дома? — спросила Полетт. — Да не у вас ли маркиз Суврэ?
При этом вопросе лицо старика сразу омрачилось, седые брови угрюмо опустились, в углах старческого рта появилась скорбная, мрачная складка.
— Там! — сердито, почти невежливо ответил он, показывая рукой на дом, и сейчас же накинулся на Столбина: — ну, а вы чего уши развесили? Рады, что можно поротозейничать? Беритесь за книжку, мсье лентяй! Учиться надо!
— Будем учиться! — с милой улыбкой ответил по-французски же Столбин.
Полина с недоуменной улыбкой прошла в комнату Жанны. Действительно, маркиз Суврэ был тут.
— А, прелестная виконтесса де Вентимиль! — воскликнул Анри.
— Милочка! Но как ты дивно похорошела! — удивилась Жанна, бросаясь целовать подругу.
— Ладно уж, ладно! — засмеялась в ответ Полина. — Нечего мне комплименты говорить! Все равно вижу, что сидели и нежничали! Вот что весна-то значит! То, бывало прежде моя Жанна все нет да нет и слышать об Анри не хотела, а теперь — на-ко поди! Кстати, — продолжала неугомонная болтушка, — какую трогательную картину застала я в саду! Этот Столбин, такой долговязый и такой покорный да тихонький…
— Да, — сказала Жанна, — он удивительно старателен и делает поразительные успехи. Просто на глазах видишь, как он все свободнее начинает говорить!
— Хотя ваш батюшка делает все, чтобы затруднить ему усвоение предмета! — насмешливо заметил Суврэ.
— Да, — согласилась Полина, — мсье Николя уж чересчур ворчит на него. Но скажи, Жанна, это он сам захотел?
— И сам захотел, да и нужно это по некоторым соображениям…
— По каким?
— Да неужели тебе никогда не приходило в голову, Полина, что Столбин будет нам крайне полезен в России?
— Ну, конечно, приходило, но причем в России французский язык?
— А разве может он вернуться в Россию под своим обличьем? — спросила Жанна.
— Ну, конечно, нет, но и за француза ему тоже не удастся выдать себя…
— Да это и не нужно…
— Особенно, — продолжала виконтесса, — при таком учителе, который в произношении и сам-то не очень силен. Кстати, Жанна, что это значит: когда я спросила твоего отца, где ты и не здесь ли Анри, то он сначала посмотрел на меня свирепыми глазами, а потом сразу стал сердитым и хмурым!