Людовик и Елизавета
Шрифт:
Головкин вздрогнул и уже совсем иначе взглянул на маленького, кругленького, бело-розового, словно молочный поросенок, Мельникова. Он вспомнил, что рассказывал Манштейн о поведении поручика в прошлую ночь, как благодаря смелости, сообразительности и решимости Мельникова замысел Миниха был осуществлен быстро и без всяких осложнений. А ведь теперь действительно было странное, шаткое время, когда каждый час валил старых гигантов и неожиданно возносил новых. Момент принадлежит смелым; такие люди, как этот мальчик, могли многого добиться… Эй, не наплевать бы в колодец… Да и чем Мельников в сущности не жених для бедной сиротки?
И граф уже ласковее взглянул на молодого офицера, спрашивая:
— Да хочет ли тебя еще сама Наденька-то?
— Ох, ваше сиятельство! — всплеснув руками, воскликнул Мельников. — Так хочет, так хочет!..
И Миних и Головкин рассмеялись.
— Ну, ин быть по-твоему! — сказал последний. — Разве я могу такому свату, как его высокопревосходительство отказать? Только придется вам со свадьбой обождать; оба вы еще молоды, да и спешить некуда! Сначала покажи, что ты за человек!.. Да приходи к нам сегодня обедать! — уже совсем ласково кинул он.
Итак, приходилось ждать. Но это не пугало ни Мельникова, ни тоненькой, вертлявой, кокетливой Наденьки. Они были довольны и тем, что одна только ночь сделала возможным к утру то, что еще с вечера казалось неосуществимым, и надеялись, что впереди им предстоит еще много таких же счастливых неожиданностей… Они были молоды, могли ждать… Будущее представлялось им ровным, светлым, счастливым — то самое будущее, которое так трагически, так предательски обмануло их ожидания.
VII
"ЛОВИСЬ, РЫБКА, БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ"
Ванька Каин был немало сконфужен, когда преследуемый им купец внезапно исчез, словно растворился в сгущавшемся тумане. Он кидался с перекрестка по всем четырем направлениям, спрашивал прохожих и будочников, не видал ли кто-нибудь купца, но все отвечали, что им не попадались навстречу пешеходы. Наконец попался солдат, который мог дать необходимые разъяснения, так как видел, что высокий мужчина с коробом за плечами проехал, уцепившись за задок крытых саней. Это хоть объяснило Каину, как удалось скрыться преследуемому, но куда он скрылся — так и осталось загадкой.
Обескураженный неудачей, постигшей его на первых же шагах петербургской деятельности, Ванька закатился в кабак и жестоко пропьянствовал там чуть не до утра. Но на следующий день все-таки пришлось идти с докладом к Кривому…
Каин ждал насмешек, упреков, но Семен, казавшийся в этот день необыкновенно озабоченным, принял известие об исчезновении преследуемого совершенно спокойно.
— Сегодня мне некогда с тобой говорить, — сказал он, подумав немного. — У нас случились большие перемены, и хлопот у меня полон рот. То, что ты рассказал, наводит меня на мысль… Но об этом потом, теперь некогда. Пока прощай, приходи дня через три, у меня для тебя будет кое-что приятное: сразу, брат, сможешь барином стать!
Ванька стал уходить, рассыпаясь в выражениях благодарности.
Однако Кривой вернул его от порога.
— Да, кстати! — сказал он. — Твоя Милитриса Кирбитьевна готова: "владей, Фаддей, своей кривой Маланьей!"
— Как готова? — с испугом крикнул Ванька. — Да уж не очень ли отделали ее твои молодцы?
— И пальцем даже не тронули, — улыбнулся Кривой. — Я просто заставил ее посидеть да посмотреть, как других пытали. Теперь вот что: есть у тебя поп, который вас без дальних слов окрутит?
— Нет, ведь я в Питере — человек новый…
— Ну, так вот тебе записка к отцу Василию на Выборгскую у Сампсония. Сходи к нему сейчас же, сговорись, да и бери свою Алену прямо к венцу — иначе я ее не выпущу. Жена на мужа доносить не пойдет…
— Да согласится ли еще она? — спросил Ванька, который на первых порах никак не мог освоиться с нежданной радостью.
— Не беспокойся! — с тонкой улыбкой ответил Кривой, — чтобы отсюда выйти, твоя красавица даже за самого черта лысого замуж выйдет, а ты, хоть и немногим, да все же лучше черта… Ну, ступай, ступай, нечего время зря терять!
Кривой был прав. Когда Ванька, слетав на Выборгскую и столковавшись с попом, вернулся обратно к Кривому, его провели в маленькую комнату, где содержалась Алена. Увидев входившего Ваньку, Трифонова чуть ума не лишилась от радости и с воем кинулась ему на шею: после виденных ею ужасов бедной женщине действительно было слаще выйти замуж хоть за черта, только бы не оставаться в этой мучительной неизвестности среди вечных стонов, хруста ломаемых костей, свиста плетей и рыданий, доносившихся из пыточной камеры. Таким образом Ванька Каин стал обладателем желанного тела и еще более желанного капитала Алены.
Неделя медового месяца пролетела для новобрачного быстро и упоительно. Алена была покорна, покладиста и, казалось, спешила ловить на лету малейшее желание мужа. Но по мере того, как душа молодой женщины отходила от ужаса виденного и того, что могло ожидать ее, в ней медленно, но упорно стала нарастать какая-то двойственная работа. Алена понимала, что достаточно было желания Ваньки — и она очутилась на пороге к мучительной смерти, что достаточно было одного знака его руки — и все ужасы пролетели мимо, словно тяжелый сон. Это внушало ей священный трепет к мужу, уважение, преклонение, почти обожание, в котором явно нарастала непреодолимая ненависть. Так, ненавидя обожать должен был бы легендарный Фауст дьявола, во власть которого он волей судеб попал душой и телом.
Женщины инстинктивно хитры, инстинктивно дипломатичны. Алена открыто показывала свое уважение к мужу, но нараставшую ненависть прятала глубоко и искусно. И Ванька радостно потирал руки, благодаря судьбу за доставшийся ему клад.
Но восторги первой недели любви не заставили молодожена потерять голову и забыть о деле, а потому в назначенные день и час он в точности и аккурате явился к поджидавшему его Кривому.
— А, молодожен! — весело приветствовал сообщника Семен. — Ну что, блаженствуешь?