Людовик IX Святой
Шрифт:
Поучительная история и красноречивый комментарий одного из монахов Сен-Дени, рупора королевской политики, который не удержался от преувеличений, противопоставляя знатного и влиятельного Ангерана де Куси и его баронов жертвам, представленным как «бедные люди», хотя речь идет о знатных юношах, родственниках коннетабля Франции, приближенного короля. Но верно и то, что на этом деле, врезавшемся в историческую память хронистов и миниатюристов, лежит печать своеобразных принципов и позиций Людовика Святого-судьи: свести к минимуму феодальную судебную процедуру в пользу королевского правосудия (то, что арест был произведен королевскими сержантами, а не рыцарями, говорит о многом), заставить относиться к верховной королевской власти, выносящей решения, с таким же уважением, как к кутюмам, приравнять правосудие к суровости, а затем смягчить ее снисходительностью, что точно так же соответствовало и королевскому идеалу милосердия, и благосклонности короля по отношению к баронам. Напрашивается вывод, что Людовик Святой разыграл спектакль, прикидываясь непреклонным, чтобы еще больше унизить баронов, а самому еще раз продемонстрировать свою доброту.
Но здесь обозначаются и противопоставляются две системы ценностей (социальных и юридических): феодальное правосудие, творящее произвол тогда, когда преступление, пусть даже незначительное, представляет угрозу potestas, власти сеньора, обладающего или полагающего, что он обладает высшим правосудием на своей земле, и королевское правосудие, в конечном счете тоже пристрастное, но выступающее в силу верховной власти правосудием государя, a fortiori [387] в случае Ангеррана, поскольку тут король лично проявил неколебимую
387
Тем более (лат). — Примеч. пер.
388
Именно этому посвятили одно серьезное исследование о преступлении оскорбления величества Ж. Шиффоло и А. Томас.
389
«Государственный разум» (raison d’Etat) — введенное в XVI веке итальянским философом и правоведом Дж. Ботеро (его трактат «Delia ragione de Stato» («О государственном разуме» — Примеч. ред.) появился в 1584 г., французский перевод — в 1589 г.) и активно воспринятое, особенно в ХVII — ХVIII вв. французскими философами и правоведами понятие, означающее систему действий и систему аргументации этих действий, направленных не на личные, религиозные и иные цели, а на укрепление государства, понимаемого как высшая ценность, и обоснование этих действий рациональными (а не моральными или религиозными) доводами. Ж. Ле Гофф, говоря о Филиппе Красивом, имеет в виду, вероятно, следующее. В 1296 г. разгорелся конфликт между Филиппом и Бонифацием VIII по поводу уплаты духовенством королевских налогов и поборов. С целью разрешения этого конфликта Папа послал в 1301 г. в Париж для переговоров епископа Памье Бернара Сессе. Вспыльчивый по натуре Бернар, уроженец Южной Франции, ненавидевший северян вообще, столь дерзко говорил с королем, что был арестован. Следственная комиссия выяснила, что у себя на родине епископ в проповедях употреблял неподобающие выражения в адрес короля и вообще настраивал прихожан против королевской власти. Епископ был обвинен в оскорблении величества и государственной измене. Папа заявил о неподсудности епископов королевскому суду и потребовал к своему суду самого короля. Конфликт перешел в борьбу Папы и короля, привел к отлучению французского монарха, аресту Папы французским отрядом в 1303 г. и, наконец, к перенесению Папского престола в Авиньон в 1308 г. и установлению французского господства над Святым престолом.
390
Этот термин, используемый, например, Ж. Ришаром (Richard J. Saint Louis… P. 310), красноречиво говорит о том, что целый ряд новых юридических законов ХIII века и их применения на практике возник из контаминации возрождающегося римского права и права канонического (церковного), которое быстро развивалось после «Декрета» Грациана (Болонья, 1140), первого компонента Свода канонического права, которое складывалось вплоть до XIV века.
Дача показаний, введенная римским каноническим правом, коренным образом отличается от прочих судебных традиций: ордалий, или Божьего суда. К последним (испытаниям огнем или водой, из которых обвиняемый должен выйти целым и невредимым, поединкам («gages de bataille»), на которых победителем становился обвиняемый или его соперник), хотя они и были запрещены IV Латеранским собором (1215), все-таки прибегали, особенно в среде знати [391] . Церковь заменила их «рациональными» доказательствами и, в частности, показаниями свидетеля (свидетелей). В свою очередь, в том же направлении вместе с Людовиком IX пошло и государство. Один королевский ордонанс 1261 года запрещает «gages de bataille», заменяя их процедурой дачи показаний и свидетельскими показаниями. Анонимный хронист конца XIII века так говорит о короле:
391
Об ордалиях см.:
Baldwin J. W. The Intellectual Preparation for the Canon of 1215 against Ordeals;
Barthelemy D. Presence de l’aveu dans le deroulement des ordalies (IXe — ХIII siecles) // L’Aveu. P. 191–214;
Bartlett R. Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal. Oxford, 1986;
Gaudemet J. Les ordalies au Moyen Age: Doctrine, legislation et pratique canonique // La Preuve. Bruxelles, 1965. XVII/2. P. 99–135 (Recueils de la Societe Jean Bodin);
Radding Ch. Superstition to Science: Nature, Fortune and the Passing of the Medieval Ordeal // American Historical Review. 1979. Vol. 84. P. 945–969.
И да будет вам известно, что всю свою жизнь он терпеть не мог поединков во Французском королевстве между соперниками или рыцарями, причиной которых было убийство или предательство, или наследство, или долги; но все эти вопросы он заставил решать с помощью показаний безупречных людей или людей, верных данному слову [392] .
Одновременно с рационализацией судебной практики Людовик добивался и оздоровления практики ростовщической.
В ордонансе, относящемся к 1257 или 1258 году, упоминается комиссия, которой было поручено исправить злоупотребление мерами, предпринятыми ранее против евреев [393] .
392
Guilhiermoz P. Saint Louis, les gages de bataille et la procedure civile // Bibliotheque de l’Ecole des chartes. 1887. T. 48. P. 11–120. Текст анонимного хрониста содержится в изд.: Recueil des historiens… T. XXI. P. 84.
393
Ordonnances des rois de France… T. I. P. 85.
Не буду вдаваться в детали, но уже одни слова, характеризующие ростовщиков, кажется, свидетельствуют о заметных переменах в королевской политике, направленной теперь не только против ростовщиков-евреев, считавшихся главными знатоками в этом деле, но против растущих рядов ростовщиков-христиан, чьи ссуды в целом представляли собой суммы гораздо большие, нежели ссуды евреев. Соответственно, они и вычитали предварительно большие проценты в абсолютной стоимости, а иногда в цифровом выражении, чем проценты, получаемые евреями. Последние в общем ограничивались ссудами на потребление малых ценностей, но сопровождали их мерами, которые воспринимались как оскорбление: залогами служила одежда, движимость или скот.
Распространение мер против ростовщиков неевреев в то же время, вероятно, ограничивалось иноземными ростовщиками-христианами. Согласно ордонансу 1268 года из королевства изгонялись ростовщики-ломбардцы (то есть итальянцы), кагорцы [394] и прочие ростовщики-иноземцы. В трехмесячный срок они подлежали выдворению из страны, и за это время долговую сумму следовало выплатить сеньору заимодавца. Во всяком случае, купцам разрешалось торговать во Франции при условии, что они не будут заниматься ростовщичеством или иными запрещенными делами. Мотивировка в пользу узаконения этого ордонанса была не морального, а экономико-политического порядка: король рассудил, что вымогательства ростовщиков «сильно разорили королевство», также необходимо было покончить с тем злом, которое, как гласила молва, эти иноземцы творили в своих домах и лавках [395] . Первое, вероятно, знаменует собой начало осознания «национальной» экономической вотчины и экономических границ королевства, — то, что заставит внука Людовика Святого учредить таможни и запретить экспорт некоторых коллективных ценностей, например благородных металлов. Второе тревожит, ибо во имя государственных интересов король предлагает превратить слухи в обвинение. Однако государственный разум уже пробивается [396] . Во всяком случае, эти два ордонанса свидетельствуют, что осуждается именно ростовщичество, а не купцы, будь они иноземцами или даже евреями.
394
В целом термин происходит от названия города Кагора, представлявшего собой крупный деловой центр. Кагор был сеньорией епископа. В то же время я не согласен с именованием жителей Кагора иноземцами, как об этом безапелляционно говорится в ордонансе 1268 года. См.:
Wolff Ph. Le probleme des Cahorsins // Annales du Midi. 1950. P. 229–238;
Renouard Y. Les Cahorsins, hommes d’affaires francais du XIIIe siecle // Transactions of the Royal Historical Society. 1961. Vol. XI. P. 43–67.
395
Ordonnances des rois de France… T. I. P. 96.
396
Тем не менее эта позиция объясняется юридической ценностью того, что соответствовало тогда «репутации» (fama) (молва (лат.). — Примеч. пер.).
Конец правления Людовика IX был ознаменован важными денежными реформами. Эти реформы были прежде всего вызваны экономическим развитием и распространением денежного обращения. Не буду вдаваться в детали этой стороны дела, чтобы не отвлекаться от личности короля. Остановлюсь на психологических, нравственных и идеологических аспектах этих мер, составлявших часть программы по оздоровлению королевства в религиозном плане. Вернемся к тому моменту, когда речь шла о комплексе идей и действий Людовика Святого как «короля третьей функции», к проблеме того, как население Франции середины XIII века (в том числе король, правящие круги и интеллектуалы) воспринимали то, что мы называем «экономикой».
Денежные реформы [397] короля претворялись в жизнь на протяжении 1262–1270 годов. К ним относился, во-первых, ордонанс 1262 года, запрещавший подделку королевских денег и устанавливающий монополию на денежное обращение в королевстве в пользу королевских денег, кроме денег сеньоров, обладающих правом чеканки монет, которые отныне имели право обращения исключительно на принадлежавших им землях. Далее следовали два ордонанса, запрещавшие хождение во Французском королевстве английских денег «эстерлинов» (стерлингов), — первый, не дошедший до нас, был обнародован между 1262 и 1265 годами и требовал от королевских подданных, в том числе и людей Церкви, клятвы не пользоваться стерлингами, и ордонанс 1265 года, устанавливавший крайнюю дату их обращения — середина августа 1266 года. Другой ордонанс 1265 года вновь оговаривал меры 1262 года, запрещавшие подделку королевских денег, и отводил королевским деньгам привилегию обращения во всем королевстве, но на этот раз с оговоркой в пользу региональных денег — нантских, анжуйских и мансских, чтобы «народ не думал, что имеется достаточно королевских турских и парижских денье». Согласно ордонансу от июля 1266 года (от него сохранился всего один фрагмент) возобновлялась чеканка парижского денье с новыми весовыми характеристиками и содержанием благородного металла и создавался турский гро; наконец еще один утраченный ордонанс, изданный между 1266 и 1270 годами, говорил о создании золотой монеты экю [398] .
397
Говорили даже: «Денежная реформа короля». Но и в комплексе эти меры не являются ни «какой бы то ни было» последовательной реформой, ни систематической монетарной программой.
398
Blanchard L. La reforme monetaire de Saint Louis // Memoires de l’Academie des sciences, lettres et arts de Marseille. 1833;
Lafaurie J. Les Monnaies des rois de France: De Hugues Capet a Louis ХII. P.; Baie, 1951;
Fournial E. Histoire monetaire de l’Europe. P., 1970;
Bloch M. Esquisse d’une histoire monetaire de l’Europe. P., 1954.
С современной «экономической» точки зрения эти меры важны по трем причинам.
Возобновление чеканки парижского ливра большего по сравнению с прежним веса (1,2882 г против 1,2237 г парижского ливра Филиппа Августа), но с более низким содержанием благородного (или более низкой пробы) металла (0,4791 г чистого серебра против 0,5009 г в парижском ливре Филиппа Августа) фактически говорит о девальвации. Это более или менее сознательный отклик на процесс, который мы именуем инфляцией, на порчу денег, начавшуюся, по крайней мере, с XII века. Этот процесс был вызван растущей потребностью в золотых и серебряных монетах, что отвечало бы развитию денежной экономики и растущему количеству денег, которые чеканились королем и сеньорами, имевшими на это право. Такое увеличение денежной массы вызвало одновременно и требование экономического роста, и желание увеличить бенефиции права сеньора, права на чеканку монет [399] . На протяжении XIII века доля права сеньора в доходах королевской казны не переставала расти [400] . Запрещение подделки королевских денег и ограничение обращения денег сеньоров отчасти отвечало и намерению если не покончить с инфляцией, то хотя бы снизить ее.
399
Об инфляции см.: Bisson Th. N. Conservation of Coinage: Monetary Exploitation and its Restraint in France, Catalonia and Aragon (c. 1000–1225 A.D.). Oxford, 1979.
400
Favier J. Les Finances de Saint Louis // Septieme centenaire… P. 135.
Но особенно памятны для финансовой истории Франции две другие меры. Самой яркой является возобновление, спустя пятьсот лет, чеканки золотых монет, возврат к биметаллизму античности и Высокого Средневековья, благодаря чему латинский христианский мир вошел в узкий круг биметаллистских экономико-политических комплексов: Византии и мира ислама. Король Альфонс VIII Кастильский в 1175 году, последние нормандские короли Сицилии и император Фридрих II и его августали в 1231 году в Южной Италии действовали, скорее всего, ради престижа; экономическое значение этих денег было весьма невелико. Совершенно иначе обстояло дело с крупными итальянскими купеческими городами. Незадолго до 1246 года Лукка, в 1252 году Генуя (дженовино) и особенно, начиная с 1253 года, Флоренция с ее флорином, а с 1284 года Венеция с дукатом дали прекрасное начало длительного хождения золотой монеты, сыгравшей огромную роль в развитии международной торговли и сбора налогов в западноевропейских государствах. Два крупнейших среди них — Англия и Франция — пытались войти в эту группу коммерческого и банкирского могущества преимущественно из политических соображений престижа монархии. Генрих III отчеканил в 1257 году «золотой пенни», который постигла неудача. Его чеканка и обращение прекратились около 1270 года, и лишь в 1344 году в Англии вновь появилась золотая монета — флорин. В 1266 году Людовик Святой ввел в оборот золотой экю — и опять неудача. В конце того же века экю уступил место различным золотым монетам, популярность которых до нового экономического подъема в 1330 году была средней.