Людовик IX Святой
Шрифт:
Такова золотая легенда о том, как Людовик Святой и Этьен Буало совершили почти чудо, наведя порядок в Париже.
То же славословие, но более пространное, слышится и у Жуанвиля, который, впрочем, в данном случае заимствует свои сведения у Гийома из Нанжи и из «Больших французских хроник» через тридцать лет после смерти Людовика Святого.
В то время должность прево продавалась парижанам и бюргерам других городов; и если случалось, что ее покупали люди со стороны, то за счет своих беззаконий они содержали и своих детей, и племянников, ибо молодые люди полагались на родителей и друзей, занимавших должность прево. Вот почему простой люд испытывал сильные притеснения и не мог доказать свою правоту в тяжбе с богачами, подносившими дорогие подарки прево и дававшими им взятки.
В то время тому, кто говорил прево правду, и тому, кто хотел сдержать слово, чтобы не нарушить клятву, будь то долг или что-либо такое, за что он нес ответственность, прево выносил наказание — штраф. Из-за беззаконий и бессовестного грабежа, совершавшихся в превотстве, простой люд не осмеливался жить на земле короля, а уходил в другие превотства и сеньории. И земля короля так обезлюдела, что, когда прево вершили суд, то на него сходилось не более десяти — двенадцати человек.
К тому же Париж и его окрестности наводнило множество злодеев и разбойников. Король, всегда думавший о защите простых людей, узнав всю правду, не мог больше терпеть, чтобы должность прево в Париже продавалась, и назначил превосходное жалованье тем, кто отныне будет ее занимать. И он отменил все незаконные поборы, обременявшие народ; и повелел узнать, не отыщется ли во всем королевстве и во всей стране такой человек, который бы вершил правый и суровый суд равно как для богатых, так и для бедных.
И тогда ему указали на Этьена Буало, который так хорошо справлялся с должностью прево, что ни один злодей, разбойник или убийца не осмеливался появляться в Париже, ибо их тут же вешали или казнили: ничто не могло их спасти — ни родные, ни родословная, ни золото, ни серебро. Положение на земле короля начало исправляться, и народ одобрял те действия, которые здесь предпринимались.
373
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 390–393.
Одно замечание в скобках. Последнюю часть заключительной фразы можно понять двояко. Она может означать, что экономика Парижа производила вдвое больше, чем прежде, — таков, как мне кажется, ее смысл: порядок, наведенный в Париже королем и новым прево Этьеном Буало, привел к экономическому росту. Или же, если согласиться с переводом Н. де Вайи, Жуанвиль связал между собой два события, на самом деле совершенно не сочетаемых, и истолковал как признак прогресса подорожание вдвое предметов хозяйственной деятельности парижан, что, напротив, служило бы приметой кризиса. Не исключено и такое, так как известно, что великий кризис XIV века заявлял о себе уже в последние годы правления Людовика IX.
Так или иначе, но в 1260-е годы король в основном решил проблемы парижской администрации.
Он дал возможность буржуа организоваться или, что более правдоподобно, побуждал их к этому. Каждые два года выборщики избирали из «речных купцов» или «купцов ганзы Парижа» четырех эшевенов и прево купцов, которые, по выражению А. Серпе, «приступали к руководству муниципальными делами». Эшевены и прево должны были быть уроженцами Парижа. Они заседали в ратуше, которая называлась «приемная бюргеров». Прево председательствовал в суде, в который входили горожане и который принимал меры, необходимые для правильного управления городом на уровне, не зависящем непосредственно от короля и от сеньоров, обладавших правами в той или иной части города. Этот суд также осуществлял сеньориальную юрисдикцию на некоторых улицах, принадлежавших ганзе (корпорации) речных купцов. Но главной его прерогативой был экономический порядок. Суд разбирал дела, относящиеся к торговле и навигации, стоял на страже привилегий ганзы и вел процессы, касающиеся речных купцов. Он имел право арестовать нарушителей и конфисковать их товары, поскольку только речные купцы могли перевозить продовольствие по Сене, от моста Манта вниз по течению до парижских мостов. Караул бюргеров, который называли также «сидячий караул» или «спящий караул», неизменно пребывал на закрепленном за ним посту и внушал уважение к юрисдикции муниципальной власти на набережных, у фонтанов, водостоков, речек и портов. Купеческий прево также следил за соблюдением мер веса, длины и объема, за торговцами вином и мерильщиками. Названия субъектов, чья деятельность контролировалась горожанами, красноречиво свидетельствуют о том, что входило в сферу, вверенную муниципальной юрисдикции: сборщики или маклеры, мерильщики (mesureurs, jaugeurs), уличные торговцы, трактирщики и торговцы солью.
Как видно в дальнейшем, король не чуждался сферы, которую мы называем «экономической», но не она представляла для него наибольший интерес. В третьей функции, связанной с материальным благоденствием (уступающей по значению двум первым — религиозно-юридической и военной) [374] , его присутствие менее заметно, хотя Людовик IX все больше и занимается этими вопросами [375] .
Прево Парижа превратился из «функционера местного значения, с точки зрения домениальной и судебной, в функционера, обладающего компетенцией бальи». Во второй половине ХIII века он вершил правосудие, собирал налоги, надзирал за гильдиями и стоял на страже привилегий Парижского университета. Помимо того, что от прево зависели купцы и сеньоры «бургов и земель», занимавшие небольшие территории, в его руках была сосредоточена также военная и финансовая власть и полиция. Караул представлял собой важную составную часть полиции. Королевский караул, учрежденный Людовиком IX в 1254 году, имел более широкие полномочия и больше силы, чем караул бюргеров. Он не стоял на посту, но при необходимости перемещался с места на место. В 1254 году в него входили двадцать всадников и сорок пехотинцев, получавших жалованье от короля. Командовал ими рыцарь караула, королевский функционер под началом королевского прево. Местом пребывания прево был величественный укрепленный форт, Шатле, расположенный в двух шагах от королевского дворца, на правом берегу Сены.
374
Французский этнолог Ж. Дюмезиль на большом мифологическом и фольклорном материале показал, что устройство древних индоевропейских обществ базировалось на выделении трех функций, необходимых для существования этих обществ: административно-сакральной (управление, суд и ритуал не разделялись), военной и хозяйственной. Первоначально эти функции воплощались в возрастных группах — старейшины, молодежь и люди среднего возраста, соответственно, а затем — в сословиях (протосословиях) жрецов, воинов и тружеников. Ж. Ле Гофф в 1968 г. в работе «Note sur societe tripartie, ideologie monarchique et renouveau economique dans la chretiente du IX au ХII siecle» (рус. пер.: Ле Гофф Ж. Замечание о трехчленном обществе, монархической идеологии и экономическом пробуждении в христианстве IX — ХII вв. // Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. С. 58–62) выступил с заявлением, что, независимо от происхождения (исходят ли они от индоевропейских народов или возникают в любом обществе на определенной стадии развития) представления о трехчленной структуре общества распространяются на средневековом Западе в IX — ХII вв. Земное общество, по мнению авторов этого учения, создано по образу небесной иерархии и делится на три сословия — молящиеся, то есть духовенство, воюющие, то есть рыцарство, и трудящиеся, то есть в первую очередь крестьянство (сам Ж. Ле Гофф настаивает на том, что под словом «laboratores» — «трудящиеся» — в этой схеме подразумевается лишь зажиточная верхушка крестьянства), и лишь гармоничное сочетание трех функций и, соответственно, трех сословий обеспечивает благоденствие общества. Ж. Ле Гофф утверждает, что эта схема возникла в клерикальных кругах, близких ко двору, должна была, служить для идеологической поддержки складывающихся национальных монархий (Указ. соч. С. 60) и лишь постепенно «опускалась» в массы. В этой схеме центральной фигурой, осью, вокруг которой образуется общество, скрепой, обеспечивающей единство сословий, оказывается особа монарха, который, стоя над сословиями, являясь арбитром их, одновременно воплощает в себе все три функции: справедливость правления, неотделимое от правильного богопочитания; защита королевства от врагов извне и поддержка порядка изнутри; материальное благополучие. Эти функции являлись как бы личными чертами государя и в то же время его обязанностями.
375
Впрочем, золотая легенда о «парижской реформе» Людовика Святого, рассказанная Гийомом из Нанжи и Жуанвилем, подверглась в конце XIX века решительной критике со стороны Борелли де Серра, выступившем с нею в одном из своих серьезных трудов. Не буду вдаваться в детали этой полемики; это бесполезно и к тому же увело бы нас от личности Людовика Святого: Borelli de Serres. Recherches sur divers services publics du XIIIe au XVIIe siecle. P., 1895. Vol. I.
Этьен Буало, назначенный прево в 1261 году, вскоре проявил себя отличным администратором и властным человеком. Но если восстановление порядка не произошло, как того хотелось бы Гийому из Нанжи, словно по мановению волшебной палочки, то он все же весьма заметно наладил мирную жизнь в городе и реорганизовал ремесла, то есть корпорации, сочетая защиту и контроль, как это было принято для городов в целом, что вполне соответствовало принципам короля. Инструментом такой политики была редакция кутюм, или уставов, сотни парижских ремесленных цехов. До нас дошел уникальный документ, «Книга ремесел», составленный около 1268 года и приписываемый Этьену Буало. Она была результатом шедшей полным ходом записи кутюм. Король занимался простыми ремесленниками, но при этом утвердил иерархическую структуру, где почти не ограниченная власть принадлежала мастерам цехов. «Книга ремесел» в ее первой части — это, по сути, полицейский устав, дополненный фискальным списком, содержащим перечень разных поборов, налагаемых не только на ремесленные цехи, но и на всех парижан.
Итак, всячески способствуя организации парижской муниципальной власти, Людовик IX взял ее под королевский контроль. Королевский прево мог пересмотреть решения, принятые купеческим прево. Впрочем, в самих этих решениях со временем все заметнее королевское вмешательство. В конце 1260-х годов они свидетельствуют, что Людовик поддерживает решения, направленные против иноземных купцов, а в 1268 году, по просьбе тех же купцов, утверждает их привилегии, тем самым подчеркивая «превосходство королевской власти над муниципальными учреждениями» [376] .
376
Чтобы торговать в Париже, заморскому купцу вменялось в обязанность брать в качестве компаньона парижского купца.
Власть Парижа в том виде, какой придал ей, не будучи ее творцом, Людовик IX, вполне отвечает своеобразию этой квазистолицы среди городов Франции, и эта структура уцелела даже в перипетиях Французской революции, сохранившись практически до наших дней [377] . В городе не было бальи, то есть префекта, но был прево, выполнявший обязанности бальи, то есть префект полиции. Не было в нем и мэра, но обязанности мэра выполнял купеческий прево. На деле благодаря такой структуре вся власть переходила к одному хозяину — королю.
377
В 1977 году в Париже введена должность мэра.
Людовик IX не довольствовался только тем, чтобы определить принципы правосудия в ордонансах и осуществлять их с помощью бальи, сенешалов, ревизоров и парижского прево. Иногда он и сам претворял их в показательных делах. Тогда, в 1254–1260 годах, он не всегда проявлял то всепрощение, о котором говорилось в послании ревизорам Лангедока от 1259 года, не было речи и о милосердии — требовании, предъявляемом к государю в политических трактатах, дабы смягчить суровость правосудия, по образу и подобию Высшего Судии, Бога справедливого и милосердного.
Свидетельством тому служат два дела, которые произвели большое впечатление на современников. Под 1255 годом Гийом из Нанжи сообщает в «Житии Людовика Святого»:
После того как король Людовик составил упомянутые уложения («Великий ордонанс») и после того как они были обнародованы во Французском королевстве, случилось так, что один парижанин среднего сословия мерзко поносил имя Господа нашего и богохульствовал. За это добрый король Людовик, который был очень справедлив, повелел схватить его и заклеймить ему рот раскаленным железом, чтобы он вечно помнил о своем грехе и чтобы другим неповадно было грязными словами поносить Творца нашего. Многие люди («мудрецы своего времени», как говорится в латинском тексте), узнавшие и увидевшие это, осуждали короля и замышляли против него. Но добрый король, помня Евангелие: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за меня» [378] и еще: «Господи, они злословят против меня, а ты благослови их», говорил как истый христианин, что он с радостью дал бы заклеймить себя раскаленным железом ради того, чтобы все мерзкие богохульники исчезли из его королевства. А потом случилось так, что король совершил новое благодеяние парижанам, за что они стали восхвалять его, но, узнав об этом, король при всех сказал, что надеется получить больше хвалы от Господа нашего за проклятия в свой адрес в связи с тем, что он повелел заклеймить каленым железом за презрение к Богу и что он не рассчитывал на благодарность за то, что он сделал в Париже для всеобщего блага [379] .
378
Мф. 5: 11.
379
Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399.
Когда дело касалось богохульства, особенно ненавистного Людовику, то правосудием для него была суровость, которую иные из его современников называли даже жестокостью.
А вот второй пример, который приводит наш хронист-биограф монах Сен-Дени Гийом из Нанжи:
И поскольку мудрец говорит, что королевский трон украшен и укреплен справедливостью, то мы, дабы вознести хвалу тому рвению к правосудию, каковым он отличался, поведаем здесь о деле сира де Куси. Случилось в то время [380] , что в аббатстве Сен-Никола-о-Буа, что близ города Лана, жили трое знатных юношей (детей); они родились во Фландрии, а во Францию приехали, чтобы выучить французский язык [381] . Однажды эти юноши отправились в лес аббатства пострелять кроликов, взяв с собой луки и стрелы с железными наконечниками. Преследуя дичь, которую подняли в лесу аббатства, они очутились во владениях Ангеррана, сира де Куси. Там их схватили сержанты, охранявшие лес. Как только этот жестокий и безжалостный сеньор узнал от своих лесничих о том, что совершили юноши, то немедля велел их повесить. Когда об этом стало известно аббату Сен-Никола, который заботился о них, а также мессиру Жилю ле Брену, коннетаблю Франции [382] , из рода которого были юноши [383] , они оба отправились к королю Людовику и просили призвать к ответу сира де Куси. Добрый король, блюститель правосудия, узнав о жестокости сира де Куси, повелел послать за ним и вызвать к себе на суд, чтобы тот ответил за свое злодеяние. Услышав повеление короля, сир де Куси явился на суд и сказал, что не обязан отвечать без участия совета и что хочет, согласно обычаю баронов, предстать перед судом пэров Франции. Но против сира де Куси оказалось то, что по реестру суда Франции его земли не входили в число поместий баронов, ибо земля Бов и земля Турне, частью которых была сеньория, и достоинство барона уже не относились к земле де Куси в результате раздела между братьями; вот почему сиру де Куси сказали, что его земля не является поместьем барона. Обо всем этом было доложено королю Людовику, который повелел схватить сира де Куси, и сделали это не бароны и не рыцари, а его сержанты (жандармы); [384] и король повелел заточить его в тюрьму в башне Лувра и назначить день, когда он должен будет держать ответ в присутствии баронов. В назначенный день бароны Франции явились в королевский дворец, и, когда все были в сборе, король повелел привести сира де Куси и заставил его отвечать по упомянутому делу. Тогда сир де Куси, по воле короля, позвал к себе на совет всех баронов своего рода, а поскольку почти все они были его рода, то отошли в сторонку, так что король остался почти в одиночестве, если не считать безупречных членов его совета. Однако король твердо стоял на своем и был настроен вынести справедливый приговор (justum judicium judicare), то есть наказать сира де Куси по закону возмездия и приговорить его к такой же смерти (как он юношей). Узнав волю короля, бароны стали просить и умолять, чтобы он сжалился над сиром де Куси и наложил на него какое-либо иное наказание по своему усмотрению. Король, исполненный жажды праведного суда («qui moult fut echaffe de justice faire»), ответил всем баронам, что, если бы ему стало известно, что Господь Бог наш предоставил ему выбор — повесить де Куси или отпустить, то он бы его повесил, пренебрегая заступничеством баронов его рода. Наконец король, вняв смиренным мольбам баронов, вынес решение, что сир де Куси откупится от смертного приговора штрафом в десять тысяч ливров и построит две часовни, где каждый день будут возносить молитвы за души убиенных юношей. Он должен был уступить аббатству тот лес, где были повешены юноши, и дать обет провести три года в Святой земле [385] . Добрый король, блюститель правосудия, взял штраф, но не отдал эти деньги в свою казну, а употребил их на благодеяния… И это стало и должно служить прекрасным примером для всех, кто уважает правосудие, ибо человек очень знатного и высокого происхождения, которого обвиняли всего лишь бедные люди, с большим трудом откупился от того, кто отправлял правосудие и стоял на страже закона [386] .
380
Дело происходило в 1259 году.
381
В эпоху Людовика Святого французский язык достиг своего апогея как международный язык культуры наряду с латинским. По выражению учителя Данте, флорентийца Брунетто Латини, это «самый сладостный язык в мире».
382
Коннетабль (от лат. «cornes stabili» — «граф конюшни», то есть конюший), первоначально, еще с меровингских времен, был смотрителем королевской конюшни. Постепенно те или иные придворные должности становятся государственными постами, и конюший-коннетабль в конце XI — начале ХII в. сделался главным советником короны по военным вопросам и начальником непосредственно подчиненных королю рыцарей, а в конце XIII — начале XIV в. — главнокомандующим с немалым объемом полномочий; например, во время сражения даже король не имел права отменять приказы коннетабля, он мог лишь сместить последнего. Должность коннетабля была упразднена в 1627 г.
383
Жиль ле Брен, сеньор Тразеньи в Геннегау, не был французом. Людовик IX сделал его коннетаблем Франции, вероятно, после возвращения из крестового похода за его благочестие и храбрость. Французов как нации еще не существовало. Высокие посты могли занимать иностранцы, связанные узами верности с королем. Жилю ле Брену предстояло сыграть важную роль в завоевании Неаполитанского королевства братом Людовика IX Карлом Анжуйским.
384
Слово «жандарм» Ж. Ле Гофф употребляет в современном смысле. История термина «жандарм» такова. В 1439 г. во Франции был введен постоянный налог, предназначенный на содержание постоянного войска. В 1445 г. такое войско было создано. Оно представляло собой тяжеловооруженную конницу, в основном из дворян, но это было уже не рыцарское войско. Воины этой армии назывались «жандармами» (фр. «homme d’armes» — «вооруженный человек», мн. число «gens d’armes» — «вооруженный народ»). Войско делилось на отряды («lances» — букв. «копья») по шесть человек, где основным бойцом был тяжеловооруженный конник (он-то и назывался homme d’armes), а вспомогательными — легковооруженные воины и военные слуги. В XVI–XVII вв. деление на «копья» исчезает, и жандармы (gendarmes, ед. число gendarme) превращаются в тяжелую кавалерию наподобие кирасиров. При Людовике XIV жандармы становятся королевской гвардией. В 1791 г. королевские жандармы были упразднены, а название перенесено на тогда же созданные отряды мобильной полиции, предназначенные для поддержания общественного порядка (в этом качестве жандармы существуют во Франции и ныне). Именно в указанном смысле Ж. Ле Гофф и употребляет здесь слово «жандармы», ибо королевские сержанты как раз и исполняли полицейские функции.
385
Так как текст французской версии в этом фрагменте испорчен, то я восстановил его при помощи латинской версии (Р. 398–400) и повествования Тиллемона (IV, 188–192), который располагал другими источниками. В 1261 году Ангерран де Куси откупился от своего обета отправиться в крестовый поход 12 000 ливров.
386
Guillaume de Nangis. Vie de Saint Louis… P. 399–401.