Людовик IX Святой
Шрифт:
Вымышленный бесгиарий соответствовал действительности. И вновь стиралась грань (как было свойственно людям Средневековья) между грезами и явью. Кошмары претворялись в реальность.
Перед лицом угрозы Гога и Магога, то есть монголов, сарацин и Антихриста, Роджер Бэкон не видел иного средства, иной защиты, кроме Reformatio, исправления нравов. Пусть христиане, Церковь и весь мир правоверных вступят на путь «истинного закона». Таково было в то время и мнение Людовика Святого. Исконной причиной несчастий христиан, его собственных и Французского королевства был грех, и, чтобы выдержать натиск народов — бича Господнего, следовало покаяться, очиститься и исправиться.
Вначале монголы повергли в панику и Людовика Святого. В 1241 году, когда они проникли в глубь Центральной Европы и христианский мир предался посту и молитвам, дабы Господь смилостивился и «низринул гордыню татар», бенедиктинец Мэтью Пэрис запечатлел такой диалог Людовика с матерью:
И вот, получив известие о том, что угроза бича Господня нависла над народом, сказала мать короля франков, достопочтенная и любимая Богом женщина, королева Бланка: «Где ты, сын мой, король Людовик?» И он, приблизившись, сказал: «Что с Вами, матушка?» А она, тяжело вздохнув, зарыдала, но, будучи женщиной, все же не по-женски осмыслила эту нависшую угрозу и сказала: «Что же нам делать, любезный сын мой, при столь страшных событиях, ужасный слух о которых прошел по земле нашей? Ныне неудержимое нашествие татар грозит полным уничтожением всем нам и Святой Церкви». На что король со слезами, но не без божественного внушения ответил: «Да укрепит нас, матушка, Божественное утешение. Ибо если нападут на нас те, кого называем мы тартарами, то или мы низринем их в места тартарейские [43] , откуда они вышли, или они сами всех нас вознесут на небо». И этим как бы сказал: «Или мы отразим их натиск, или, случись нам потерпеть поражение, то отойдем к Богу как истые христиане или мученики» [44] . Приведенные слова воодушевили французов и их соседей. Император Фридрих II в свою очередь поспешил направить христианским правителям послание о татарской угрозе, напоминая об «этом варварском народе, вышедшем с крайних пределов мира, о происхождении которого ничего не известно и который Бог послал
43
В ад.
44
Mathew Paris. Chronica majora… T. IV. P. 111–112.
45
Ibid. P. 112. Всюду, где проходили монголы, они неизменно вселяли страх своей жестокостью, оставляя после себя развалины городов и трупы тех, кто оказывал им сопротивление. Но эта жестокость была ради одного: ради покорения народов и государств. Добившись желаемого, монголы урбанизировались, поселяясь в городах, но не забывая и о своих шатрах, создавали органы управления, развивали хозяйство и торговлю, способствовали расцвету литературы и науки. При их участии то, что раньше было торговыми тропами, слилось в единый путь от Китая до Черного моря: знаменитый Шелковый путь, который функционировал благодаря монгольскому миру (рах mongolica), царившему в Азии подобно тому, как римский мир (рах romand) господствовал в Западной Европе примерно тысячелетием раньше*.
*Великий шелковый путь — известная со II в. до н. э. караванная тропа из Китая до Междуречья (см. карту 6), по которой осуществлялась торговля между Китаем, государствами Средней Азии и Средиземноморьем; основным (но не единственным) видом товара был шелк, не производившийся тогда нигде, кроме Китая.
«Рах romana» («римский мир» — лат.) — принятый в Римском государстве принцип, согласно которому после завоевания римлянами той или иной территории все войны и междоусобицы на ней прекращались. Такое же правило установил в своей державе Чингисхан (это здесь и названо «рах mongolica»). Следует отметить, что «монгольский мир» продолжался недолго. После 1260 г. Монгольская империя распалась на практически независимые владения (улусы), которые, чем дальше, тем больше, вступали в борьбу между собой.
Впрочем, когда стало ясно, что монгольские нашествия на Европу 1239–1241 годов уже не будут иметь продолжения, появились и оптимисты, черпавшие надежду в двух источниках: религии и дипломатии.
Монголы были язычниками и проявляли терпимость в вопросах религии. Многие внуки Чингисхана женились на княжнах-несторианках [46] . Один из них стал буддистом. Большего и не надо было, чтобы ввести христиан ХIII века в одно из величайших заблуждений, которое Людовик Светой разделял как никто другой, — о возможности крещения монгольских ханов. Говорили, что ханы, следуя правилам весьма модной в ХIII веке от Атлантики до Желтого моря игры, принимавшей нередко серьезный оборот, сводили в спорах (Людовик Святой устраивал диспуты между христианскими клириками и раввинами) христиан, мусульман, буддистов, даосов и т. д., быть может, надеясь выбрать наиболее приемлемую для себя религию.
46
Несториане были христианами, последователями константинопольского патриарха Нестория, осужденного в 431 году на Эфесском соборе. Они веровали в то, что Христос обладает не только двумя сущностями, но и двумя ипостасями. Несторианская церковь, глава которой, католикос (icatholikos), со времени арабского завоевания имел резиденцию в Багдаде, распространилась по всей Азии до самого Китая. Она пришла в упадок в конце ХIII века после принятия ислама монгольским ханом в Персии и угасла после распада Монгольской империи (1368).
См.: Richard J. La Papaute et les missions d’Orient au Moyen Age (ХIIIe — XVe siecles). Roma, 1977.
Некоторые христиане Западной Европы полагали также, что, крещеные или некрещеные, монголы могут стать союзниками против мусульман Сирии и Египта, на которых они в то время нападали с тыла. И правда, в 1260 году монголы взяли Дамаск, но египетские мамлюки почти тут же их вытеснили. В 1260 году монгольское завоевание прекратилось всюду, кроме Южного Китая. Грозившая ныне христианам азиатская опасность именовалась «тюрки».
В то же время оптимисты (и Людовик Святой был одним из них) мечтали послать гонцов к монгольским ханам в надежде обратить их в христианство и сделать своими союзниками в борьбе против мусульман. О том же мечтали и монгольские ханы, но искали не столько союзников, сколько новых подданных, предпочитая, как было им свойственно, по возможности мирное подчинение, а не вооруженный захват.
Монголам, привычным к обширным пространствам и столкновениям с великими державами, христианский Запад представлялся скопищем слабых народов, управляемых ничтожными вождями, с которыми и говорить не стоило. В 1245 году с соизволения Иннокентия IV христианские посольства отправились к «тартарам». В декабре 1248 года Людовик Святой, зимовавший на Кипре в предвкушении предстоящей высадки в Египте, принял монгольское посольство внука Чингисхана Гуюка. Гуюк, будучи представителем великого хана в Ираке, организовал посольство по его повелению. В послании делался упор на полную свободу и равенство, даруемые всем христианам в Монгольской империи. В ответ Людовик Святой послал к Гуюку гонца, доминиканца Андре из Лонжюмо, с дарами, среди которых был и великолепный пурпурный шатер, — ему отводилась роль часовни. Но, когда монах добрался до ставки Гуюка, регентша, мать хана, в ответ потребовала, чтобы король Франции покорился хану и платил ему ежегодную дань. Как свидетельствует Жуанвиль, Людовик Святой, получив в 1253 году в Святой земле этот ответ, очень сокрушался, что отправил гонца. Но когда он еще был в Святой земле, прошел слух, что один из потомков Чингисхана, Сартак, принял христианство. Людовик Святой поручил францисканцу Виллему Рубруку, не наделяя его полномочиями посла, отвезти Сартаку послание, в котором намекалось на возможность проведения совместной политики во благо христиан и монголов. И вот гонец с посланием отправился к великому Мункэ-хану в его столицу Каракорум в Монголии. Однако послание пропало, и Виллем Рубрук изложил Мункэ, правда безуспешно, христианское вероучение; хан в свою очередь отправил послание Людовику Святому, настойчиво напоминая, что французский король должен ему покориться. Когда францисканец прибыл на Кипр, Людовик Святой уже вернулся во Францию, и дипломатическая переписка между королем и монголами оборвалась [47] . Однако в 1262 году Хулагу, брат скончавшегося в 1259 году Мункэ, отправил большое посольство в Париж (выходцы из Тартара стали теперь «двадцатью четырьмя благородными татарами, которых сопровождали двое братьев проповедников, служащих им толмачами»). Хан благодарил за пурпурный шатер, который пришелся ему по вкусу, и предлагал королю (монголы теперь усвоили разницу между Папой, духовным владыкой, и королем Франции, светским государем, которого они считали самым могущественным среди христианских правителей) взаимовыгодный союз против мусульман в Сирии. Монголы должны были выставить конницу, а французский король — флот, которого не было у монголов. Намечался союз Азиатского континента с христианским Средиземноморьем. Иерусалим и Святые места должны были отойти к христианам [48] . Это начало диалога, эти неудачные попытки наладить контакт, в которых важнейшую роль могли бы сыграть знавшие иностранные языки братья нищенствующих орденов, свидетельствуют, что средневековый христианский мир (в том числе Людовик Святой) был не в состоянии открыться иному миру, перед лицом которого чувствовал себя бессильным. Кажется, Людовик Святой и его советники дослушали до напоминания (быть может, всего лишь символического, но в средневековой политике символы имели вес), что король Франции должен покориться монгольскому хану, и не отреагировали на это послание. Переговоры между Папой и монголами затянулись на долгие годы, но ни к чему не привели.
47
Guillaume de Rubrouck, envoye de Saint Louis. Voyage dans l’Empire mongol. P., 1993 в переводе и с комментариями К. и Р. Капплер; этот перевод с комментариями переиздан в богато иллюстрированной книге: Richard J. Sur les pas de Plancarpin et de Rubrouck: La lettre de Saint Louis a Sartaq // Journal des savants. 1977.
48
Meyvaert P. An Unknown Letter of Hulagu il Khan of Persia to King Louis IX of France // Viator. 1980. 11. P. 245–249;
Richard J. Une ambassade mongole a Paris en 1262 // Journal des savants. 1979.
Весь Восток оказался для Людовика Святого всего лишь миражем. Миражем оказались Латинская империя в Константинополе и воссоединение христианских латинской и греческой Церквей, о котором, в частности, хлопотал по повелению Папы близкий французскому королю кардинал Одо де Шатору, монах-францисканец, канцлер парижской Церкви [49] . Миражем оказалось ослабление мусульманских правителей — раздираемые внутренними распрями, они тем не менее одержали победу над Людовиком Святым и вновь захватили Святую землю, которую он думал защищать. Миражем оказалось обращение монголов в христианство и франко-монгольский альянс против мусульман. В какой-то момент, когда христианский мир снова сосредоточился на себе и постепенно отошел от крестовых походов, во время которых даже нищенствующие ордены разрывались между апостольской деятельностью в христианском мире и миссионерством в Африке и Азии, Людовику Святому, тщетно пытавшемуся совместить заботу о своем королевстве с несбыточными мечтами, оставалось лишь покончить с крестовыми походами и стать государем, попытка которого расширить пределы христианского мира потерпела крах. На Востоке Людовик Святой обрел лишь священные реликвии да ореол мученика, каковым Римская церковь в довершение всего его так и не признала.
49
Капитул — совет духовных лиц (каноников капитула) при главе епархии, играющий определенную роль в управлении данной епархией. Капитул состоял при кафедральном соборе (в данном случае — соборе Парижской Богоматери, главной церкви Парижской епархии), и в него входили не только представители причта данной церкви, но и — также в качестве капитулярных каноников — главы ряда приходов данного диоцеза и даже священнослужители из других диоцезов. Возглавлял капитул канцлер, он же архидиакон кафедрального собора. Следует отметить, что канцлер собора Парижской Богоматери являлся по должности канцлером Парижского университета.
Жизнь Людовика Святого (и Франции) протекает в границах христианского мира [50] . Он — суверен первой и один из глав второго, известное место в котором принадлежит и его королевству. Между этими двумя сферами нет и не ощущается никакого противоречия. В ХIII веке бытовало представление о сплочении Западной Европы вокруг христианской религии. Обычно оно выражалось понятиями «христианский народ» (populus christianus), или «христианское государство» (respublica christiana), или даже «христианский мир» (orbis christianus). Но использовалось и понятие «христианство» (Christianitas); оно встречается около 1040 года в старофранцузской «Песни об Алексее» (Chanson d’Alexis). Однажды епископ Ги Осерский, выступая от лица прелатов Французского королевства, обратился к озадаченному Людовику Святому: «Сир, архиепископы и епископы, присутствующие здесь, поручили мне сказать Вам, что христианство (cretientes) приходит в упадок и ускользает из Ваших рук» [51] . Открывая в 1245 году I Лионский собор, Иннокентий IV дал определение христианскому миру, указав на его врагов: дерзость сарацин, раскол греков и кровожадность татар [52] . Этот христианский мир, духовная республика, имеет и пространственные очертания. Иннокентий IV собирался закрыть перед монголами «врата христианского мира» (januae christianitatis) и выставить против них три государства: Польшу, Литву и Галицко-Волынскую Русь [53] . Впрочем, христианам предоставляется выбор (и это один из самых спорных, зачастую подспудных вопросов века Людовика Святого): защищать Святую землю, то есть участвовать в крестовом походе, или оборонять Европу, а значит, служить делу христианизации языческих народов Восточной Европы: литовцев, пруссов, а южнее — угрожавших Венгрии куманов. Будет ли граница католического христианского мира, как и прежде, проходить по Иордану или по Днепру? Похоже, Людовик Святой, не колеблясь, дал ответ, оставшийся неизменным с 1095 года, когда в Клермоне Урбан II провозгласил Первый крестовый поход.
50
Для общего ознакомления порекомендовал бы изд.:
Le Goff J. L’Apogee de la Chretiente (v. 1180v. 1330). P., 1982.
См. также:
Genicot L. Le ХIIIe siecle europeen. P., 1968;
Mundy J. L'Europe in the High Middle Ages (1150–1309). L., 1973.
51
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 369. Возможно, в данном случае этот термин имеет узкий смысл «церковная юрисдикция». Б. Ландри (Landry В. L’Idee de chretiente chez les scholastiques du ХIIIe siecle. P., 1929) не ставил лексическую проблему. Л. Женико в прекрасной обобщающей работе обращает внимание на расплывчатость этого понятия в ХIII веке: Genicot L. Le ХIIe siecle… P. 386–387.
52
Insolentia Saracenorum, schisma Graecorum, sevitia Tartarorum // Brevis nota (Monumenta Germaniae Historica. Legum sectio IV. Constitutiones et acta publica. III. № 401); цит. в: Genicot L. Op. cit. P. 288.
53
Halecki О. Diplomatie pontificale et activite missionaire en Asie aux ХIIIe — XIVe siecles // ХIIe Congres international des sciences historiques. Wien, 1965. Rapports II: Histoire des continents. P. 5—32.
Между тем христианский мир склонен замкнуться на Европе. Дух крестовых походов угасает. Причину такой перемены следует искать в самом процветании Запада. Благоденствие породило приток христиан на Восток, и то же благоденствие вызвало их отток в Европу. В конце XI века быстрый демографический рост привел к тому, что христианскому миру стало тесно в Европе, и этот мир, где младших лишали земель, жен и власти, не останавливался перед применением насилия. Первую волну дикого феодализма нельзя было сдержать мирным путем. Церковь обратила ее против мусульман, и поскольку испанской Реконкисты было недостаточно, чтобы поглотить избыток населения, притязаний и энергии латинян, то эти силы двинулись на Восток. Но в середине XIII века процветание Западной Европы достигло своего апогея. Распашка нови и «аграрная революция» помогли справиться с голодом. Голодных лет Западная Европа больше не знала.
Развитие сельского хозяйства ускорило и социальные процессы. И хотя сеньориальная система крепко держала людей, процесс освобождения от личной зависимости набирал силу. И пусть даже городской воздух и не делал таким уж свободным, как то утверждала немецкая поговорка [54] , все же урбанистический взрыв собирал людей в городах, оживлял ремесло и торговлю, в том числе и дальнюю; совершенствовалось текстильное производство, велось (и быстро) строительство, причем вместо дерева все больше использовался камень. Стремительно возрастала роль денег в торговом обмене, чеканились монеты высокого достоинства: серебряные «гро». Тринадцатое столетие — время, когда возобновилась чеканка золотых, прекратившаяся в Западной Европе еще при Карле Великом. Людовик Святой — первый французский король, отчеканивший в 1226 году золотую монету экю. Процветание заставляло сеньоров даровать свободу и пресекать насилие. Учение, согласно которому война могла быть только праведной и вестись в строго определенные периоды, превратило умозрительный мир в реальность. Наряду с вдовами и сиротами теперь надлежало защищать и купцов, а поскольку новое общество порождало немало бедняков, то надо было заботиться и о них: росло число госпиталей и лепрозориев — последние являли собой нечто среднее между приютом и тюрьмой. Действуя заодно с Церковью, братствами и корпорациями, зарождавшееся государство жило предвкушением «государства всеобщего благоденствия» (Welfare State). В этом отношении Людовику Святому не было равных.
54
Stadduft macht firei — городской воздух делает свободным (нем.).
Город породил и новые культурные потребности, и средства их удовлетворения. Отрывались школы, в которых в ХIII веке обучались грамоте все больше юных горожан. Школы уже посещали не только будущие клирики; туда все чаще принимали детей мирян — в основном мальчиков, которые теперь умели читать, писать и считать, но среди учителей были и женщины. Возникали учебные корпорации, которые обретут название «университетов» [55] . Эти корпорации породили в христианском обществе времени Людовика Святого новую власть, сосуществовавшую с королевской властью (Regnum) и властью Церкви, — ведение (Studium); воплощением ее стали университеты. Университеты вдохнули вторую жизнь в латынь — международный язык учености, в латынь, зачастую искусственную, схоластическую; но (несмотря на уставы) повсюду, вплоть до университетских коллежей, быстро входил в употребление народный язык. Местные наречия превращались в литературный язык. При Людовике Святом представители королевской власти стали писать по-французски; Людовик — первый французский король, которого мы слышим говорящим на родном языке. Возрождался театр, который вышел за пределы Церкви и сделал своими подмостками город. Празднества выплеснулись на улицы, и ученая литургия смешалась с более или менее языческими обрядами вторгающейся в городскую жизнь деревни; карнавал одолел и вытеснил пост; фаблио 1250 года увело фантазию в новую страну, весьма далекую от христианского аскетизма, в страну Кокань [56] . Искусство, всегда служившее Богу и сильным мира сего, старалось не только продемонстрировать мощь, но и удовлетворить различные эстетические вкусы, приближая небеса к земле настолько, насколько возносило землю к небесам. Витражи, торжествуя, заливают церкви цветным светом; появляются скульптурные изображения: в Амьене — «прекрасный Бог», в Реймсе — улыбающиеся ангелы. Готика — это праздник. На земле, как и на небесах, ценности остались в высшей степени христианскими. Земные сады (где можно сорвать розу в знак любви) — это новый отзвук садов Эдема, где Ева сорвала запретный плод. Земля уже не только слабое отражение потерянного в наказание за грехопадение рая; человек, сотворенный по образу и подобию Божьему и участвующий на земле в божественном деле Творения, может производить и блага, которые в конце времен станут изобиловать в раю обретенном, и вкушать от них: наука, красота, трудом нажитое богатство, узаконенные расчеты, тело, которому предстоит воскреснуть, и даже смех, долгое время казавшийся подозрительным Церкви, — начинаются на земле, в труде человека, в его вечном жизненном пути [57] . Кажется, в ХIII веке христианский мир начал утрачивать свой варварский облик. «Божий суд» уходил в небытие; IV Латеранский собор (1215) запретил ордалии, которые еще нескоро исчезли из практики [58] . Если от испытания огнем, водой и раскаленным железом отказались довольно быстро, то решение тяжб в поединках, с оружием в руках, было той формой «Божьего суда», которой отдавали предпочтение воины, и поэтому она просуществовала еще долго. Несмотря на все усилия, Людовику Святому не удастся отменить поединки.
55
Verger J. Les Universites du Moyen Age. P., 1973; Idem. Des ecoles a l’Universite: La mutation institutionelle // La France de Philippe Auguste. P., 1982.
56
Коканъ (так во Франции, англ. Кокейн, ит. Кукканья, нем. Шлараффенланд) — в средневековых легендах, распространенных по всей Западной Европе, некое утопическое царство и, одновременно, Страна дураков: там царят вечная молодость, изобилие (согласно указанному фаблио, в стране Кокань из съестных припасов строят дома и замки, реки текут белым и красным вином), сексуальная свобода и безделье (в данном фаблио рассказывается, что наибольшие блага там достаются тем, кто меньше всего работает), мир и равенство; словом — это сплошной праздник (согласно опять-таки тому же тексту главных праздников, подобных Пасхе, Рождеству и т. п., там в четыре раза больше, чем в нашем мире, зато Великий Пост бывает раз в двадцать лет). Современные исследователи указывают, что подобные представления являют собой народную утопию и, одновременно, пародию на нее, карнавальную (в терминологии М. М. Бахтина) картину мира. Об упомянутом фаблио и о проблеме в целом см.: Михайлов А. В. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. М., 1986. Гл. 4.
57
Le Goff J. Les Intellectuelles au Moyen Age. 1984; Idem. Quelle conscience l’Universite medievale a-t-elle eue d’ellememe? // Pour un autre Moyen Age. P., 1994. P. 181–197.
58
Gaudemet J. Les ordalies au Moyen Age: doctrine, legislation et pratique canoniques // Recueils de la societe Jean Bodin: La preuve. 1965. Vol. 17/2;
Bartelemy D. Moyen Age: Le jugement de Dieu // L’Histoire. 1987. Avril. Nq 99. P. 30–36;
Baldwin J. The Intellectual Preparation for the Canon of 1215 against Ordeal // Speculum. 1961. Vol. 36. P. 613–636.