Людовик IX Святой
Шрифт:
В то же время Филипп Август укрепил и построил мощные крепости на границе с Фландрией и английскими владениями на западе Франции. В одной из них — Верноне, близ Нормандии — любил бывать Людовик Святой [109] . Филипп Август возвел вокруг городов домена мощные крепостные стены, способные защитить их население, возросшее вследствие демографического взрыва XI–XII веков. Но известнее всего — Париж. Именно здесь, в только что укрепленном городе, стены которого опираются на крепости Лувра и двух Шатле, расположенных друг напротив друга на берегах рукава Сены, между правым берегом и Сите, предстоит царствовать Людовику Святому.
109
Poulain A. G. Les Sejours du roi Saint Louis en Normandie et particulierement a Vemon-sur-Seine. Rouen, 1957.
Наконец, Филипп Август оставил ему нравственное наследие, основами которого были «королевская религия» [110] , — упрочение юридического статуса королевской власти, пусть даже без «основных законов», и патриотический ореол победы. Нам известно, что, кроме коронации, свидетельством расцвета королевской символики и божественного характера монархии и монарха было хранилище регалий в Сен-Дени и ритуал королевских похорон 1223 года. Однако ни один документ не имеет сведений о том, что Филипп Август «возлагал руки» и исцелял золотушных, как это будет делать ради еще большего авторитета Людовик Святой. Великой политической задачей Капетингов было сбросить верховную власть императора, пусть даже она существовала лишь номинально. И вот в 1202 году Иннокентий III декреталией Per venera-bilem провозгласил, что король Франции «не признает никого над собой» в светской власти. При Людовике Святом вспомнят, что «король обязан (своею властью) только Богу и самому себе» [111] .
110
Пожалуй, слишком сильно сказано:
111
«Власть короля ни от кого, только от Бога да от него самого» (Etablissements du Saint Louis… T. II. P. 135).
Наконец Филипп Завоеватель одержал победу при Бувине, и возвращение короля в Париж послужило поводом для ликования всех сословий французского общества, но это еще нельзя назвать выражением национального чувства (по-настоящему в Средние века его еще не было, как не было и французской «нации»), и все же это вылилось в великое «патриотическое» торжество, и виновником его был король, а в его лице — монархия, «ведь только из любви к королю ликовали во всех деревнях», — замечает Гийом Бретонский в «Филиппиде» [112] . Юный Людовик Святой скоро убедится в преданности парижан монарху.
112
Ibid. Р. 262.
Вместе с этими большими достижениями Филипп Август оставил в наследство своим преемникам и серьезную проблему. В 1154 году Генрих Плантагенет женился на Алиеноре Аквитанской, бывшей супруге французского короля Людовика VII, и стал королем Англии. Его французские владения (почти весь запад Франции — от Нормандии до Аквитании) превратили его в более владетельного французского сеньора, чем сам французский король. Враждебное отношение к Англии усугубляла и проблема Фландрии, страны, противившейся французскому господству; к тому же ее экономические интересы (потребность в английской шерсти в качестве сырья для сукна и потому необходимость иметь выход к морю) требовали добрососедских отношений с Англией. Вскоре началась так называемая первая Столетняя война. Несмотря на впечатляющие победы Филиппа Августа, одержанные над английским королем на западе Франции, несмотря на Бувин, где был взят в плен граф Фландрский, французам не удалось окончательно одолеть англичан. Наследному принцу Людовику, отцу Людовика Святого, удалось высадиться в Англии и короноваться в Лондоне, но вслед за тем пришлось быстро покинуть остров. Было заключено перемирие, но не мир. Людовику Святому предстояло сражаться с англичанами и приложить все усилия к прекращению первой Столетней войны [113] .
113
Ж. Ле Гофф именует первой Столетней войной (в отличие от собственно Столетней войны) период распрей между Англией и Францией от 1154 г., когда на английский престол взошел Генрих II Плантагенет, граф Анжуйский, Туренский и Менский по наследственному праву, а с 1152 г. — герцог Аквитанский в результате заключенного брака, и под властью английской короны оказалось 2/3 территории Франции (герцогство Нормандия принадлежало английским королям еще с 1066 г.), до заключенного в 1259 г. мира между Генрихом III Английским и Людовиком Святым, по которому были урегулированы взаимные земельные претензии. Впрочем, этот мир оказался не столь прочным: в XIV в. Филипп IV Красивый выдвинул притязания на английскую Аквитанию, а Эдуард III Английский — на французский трон, что и привело к собственно Столетней войне.
Людовик VIII (1223–1226) [114] правил недолго, но оставил в наследство своему старшему сыну нечто очень важное.
Во-первых, военные действия в Южной Франции. Филипп Август не хотел вмешиваться в дела Тулузена, но и своих прав на Тулузское графство не уступал. Людовик VIII не был таким щепетильным. Он присвоил себе права Амори де Монфора и возглавил крестовый поход против альбигойцев. Тем самым он окончательно распространил влияние французской монархии (а значит, и своего сына) на Юг.
114
Petit-Dutaillis Ch. Etude sur la vie et le regne de Louis VIII (1187–1226). P., 1894.
Искусство управления, определяемое как теоретическими, так и прагматическими задачами, которое воодушевляло Капетингов, не могло обойтись без предвидения. Последнее заставляло диктовать своего рода завещания тогда, когда смерть их, близкую или далекую, казалось, ничто еще не предвещало. Для христианина Средневековья, тем более для короля, отвечающего перед Богом, в силу королевской присяги, за свое королевство и народ, не было ничего хуже скоропостижной смерти, ибо в таком случае ему грозило предстать перед Судией небесным неготовым, с грузом грехов, не искупленных покаянием, и, значит, он был обречен на вечное проклятие и адские мучения. Людовик VII, выступивший в 1147 году во Второй крестовый поход, был первым королем-крестоносцем, который перед заморским паломничеством оставил письменное распоряжение по части управления королевством на время своего отсутствия; историки ошибочно квалифицировали этот документ как завещание. Самым известным было завещание Филиппа Августа от 1190 года, когда он выступал в Третий крестовый поход; его принимали за ордонанс, поскольку он содержал, в частности, распоряжения, относящиеся к бальи, которые назначали администрацию королевства на время отсутствия короля. К этим псевдозавещаниям следует прибавить и другие, оговаривающие, с точки зрения семьи (но когда речь идет о королях, то семья — это династия, и эти решения имели одновременно и феодально-семейный, и общеполитический характер), раздел наследства между детьми (таковы «Поучения» сыну и дочери, продиктованные Людовиком Святым в конце жизни), или «последняя воля» королей, высказанная на смертном одре (изъявляемая чаще всего устно) в присутствии надежных свидетелей (воля Людовика VIII, действительно им высказанная или только приписываемая ему, имела весьма серьезные последствия). Изо всех этих постановлений, адресованных в будущее и получивших от историков несколько метафорическое название «завещаний», следует различать собственно завещания, в задачу которых входит главным образом то, чтобы сообщить, какое наследство отойдет к учреждениям, а какое — физическим лицам при условии, что наследники будут молиться об усопшем. «Завещания крестоносцев» имели особенно императивное звучание. Они составляли часть особого законодательства крестовых походов; неукоснительное исполнение этих завещаний гарантировала Церковь. У «завещания», продиктованного Людовиком VIII в 1225 году, много общего с «завещанием крестоносцев», так как король диктовал его незадолго до похода на альбигойцев; правда, крестовый поход против защитника еретиков Раймунда VII Тулузского еще не был провозглашен. «Завещание» сочетает в себе династическое распоряжение о наследовании [115] и собственно завещание, в котором король жалует ордену Святого Виктора золото и драгоценные каменья с корон и прочие драгоценности (за исключением некоторых особенно символических и священных предметов [116] ) на основание нового аббатства, дает распоряжения о разных дарованных Церкви землях и реституциях (уплате долгов и возвращении незаконных поборов) и называет четырех исполнителей завещания — верноподданных его отца Филиппа Августа. Понятно, что, соблюдая правило передачи неделимого королевства старшему (традиционное право примогенитуры), он оставляет за своим преемником (а это будет Людовик, ставший старшим после смерти брата) «всю землю, которой владел наш дражайший блаженной памяти отец Филипп, и пусть он владеет ею так же, как наш отец и мы, в виде фьефов и доменов, кроме тех земель и фьефов и доменов, которые мы не назвали на этом листе».
115
Привожу данные прекрасной книги: Lewis A. W. Le Sang royal: La Famille capetienne et l’Etat: France, Xe — XIVe siecles (1981; P., 1986. P. 209 sq).
Текст завещания см.: Layettes du Tresor des chartes… T. II. Nq 1710. Он составляет, таким образом, часть королевских архивов, а последние оказываются одновременно и «частными» (семейными), и «общественными» (собственно королевскими, почти «государственными»).
116
Королевские украшения были неотъемлемой частью жизни любого короля и изымались из королевской казны с его смертью; в частности, многочисленные короны, бывшие в его распоряжении при жизни.
Второе наследство, оставленное Людовиком VIII сыну, предназначалось для защиты королевства: это королевская казна, золото и серебро, хранившиеся в башне Лувра, близ Святого Фомы [117] . Но, как мы только что узнали, он не указал в нем кое-какие «фьефы и домены». Эти земли он завещал младшим сыновьям, продолжая традицию франкской линии Капетингов: родовые земли делились между сыновьями. Но династическая традиция ограничивала эти пожалования, чтобы сохранить для старшего территориальный континуитет королевства, который будет объявлен «неотчуждаемым» только в XIV веке. Тем не менее Людовик VIII исходил из практики, неспешно подменявшей понятие родового, вотчинного понятием «государственный», распространявшимся на территорию королевства. Но, как увидим, разница между его волей и волей его предшественников состоит в том, что эти последние, распоряжаясь неким строго очерченным доменом, чтобы не обидеть преемника, оставляли младшим детям (как правило, немногочисленным, если они вообще были) земли не слишком обширные и находящиеся обычно на территориях, присоединенных при жизни правителей к королевскому домену. В 1225 году Людовик VIII, распоряжаясь необъятным королевским доменом, который увеличился вчетверо при его отце, предусмотрительно поручает наследнику (Людовику) наделить троих младших сыновей (в то время их действительно было трое; четвертый родится после его смерти) землей. Впоследствии Людовик пожалует им крупные земельные наделы. Рассматривая эту ситуацию, которой историческая случайность (количество наследников, возможность завоевания) придала исключительность, историки считали, что решение Людовика VIII грозило королевству ослаблением и ставило его на грань раздробленности. Они приписывают ему создание опасного феномена в истории средневековой Франции — апанажа (это понятие появится только в конце XIII века) [118] .
117
Напомним, что основная часть сокровищ, не фамильных, но собственно королевских, хранилась в башне Тампля. В 1295 году, еще до упразднения ордена тамплиеров, Филипп Красивый перенес их в Лувр. Именно в этой башне Лувра томился взятый в плен в битве при Бувине (1214) граф Фландрский Фердинанд; он был освобожден вскоре после восшествия на престол Людовика Святого.
118
Wood T. The French Apanages and the Capetian Monarchy, 1224–1328. Cambridge, Mass., 1966;
Lewis A. W. Le Sang royal: см. в наст. изд. указатель терминов («апанаж»);
Le Goff J. Apanage // Encyclopaedia Universalis. P., 1970. T. II. P. 1322–1324.
В самом деле, Людовик VIII соблюдал обычай, свойственный большим аристократическим семьям (но королевская семья — это все-таки нечто исключительное) и сформулировал в завещании свою цель: «Тот, кто желает получить власть надо всем, тот, кому предстоит быть нашим преемником в королевстве и кто будет править, не нарушая спокойствия означенного королевства, тому мы передаем всю нашу землю и всю нашу движимость на следующих условиях». И это не просто слова. События прошлого, порой недавнего, показывали и в самой Франции, и особенно в Англии и Кастилии, какое зло могли причинить королевству распри между родственниками одной династии, между отцами и сыновьями или между братьями. Но Людовик VIII завещал малолетнему Людовику ответить на один деликатный вопрос: послужит ли наследство сыновей миру или распрям? Во всяком случае, это еще одна причина, чтобы с вниманием отнестись к взаимоотношениям Людовика Святого с его братьями. Как будет функционировать система, образованная теми, кого начинают величать «сыновьями французского короля», венценосными и некоронованными?
В-третьих, Людовик VIII завещал сыну династическую традицию, прочно вписавшуюся в континуитет французской монархии. В свое время в известной историографической традиции Гуго Капет снискал репутацию узурпатора. Принимавшие эту узурпацию в штыки называли Гуго сыном мясника; этот мотив проник и в «Божественную комедию» Данте (Чистилище. XX, 52). Но признававшие его избрание в 987 году собранием баронов и прелатов, законным считали, что его восшествие на престол знаменовало собой начало новой династии, пришедшей на смену династии Каролингов. Возвести свой род к Каролингам стало для Капетингов политической и идеологической задачей первостепенной важности: снять с себя обвинение в узурпации, отодвинуть начало династии в более далекое прошлое и, главное, установить прямую связь с Карлом Великим, с этой фигурой мифологизированной истории, которую использовали в собственных интересах немцы. Впрочем, канонизация императора, предпринятая по инициативе Фридриха Барбароссы в 1165 году в Ахене, оказалась фактически проваленной, поскольку была осуществлена антипапой [119] . Однако стремление Капетингов стать официально признанными потомками Карла Великого превратилось в подлинно «каролингское рвение», по остроумному выражению Б. Гене [120] , только при Филиппе Августе. «Эпическая литература, — пишет Гене, — подготовила триумф Карла Великого». Известно, что именно при Филиппе Августе появился институт Двенадцати Пэров, и не исключено, что он был инспирирован песнями о деяниях из цикла о Карле Великом [121] . Вымысел создал историческую реальность, реальность института. Есть и другое доказательство этому: увлечение пророчествами, которое царило при Филиппе Августе, как это прекрасно показала Э. Браун [122] . Издревле в политической истории христианского мира бытовали пророчества, в которых то император, то французский король представал государем «последних времен». Милленаристские пророчества, привлекавшие в идеологию христианской монархии античных сивилл, в частности тибуртинскую сивиллу, высказывались наряду с другими, предвещавшими основателям отдельных династий, что их род угаснет лишь с концом мира. Вспомним Хлодвига, которому, как пишет Флодоард в «Истории реймсской церкви» (X век) во время крещения явился святой Ремигий и предрек, что род короля будет царствовать вечно. Людовик Святой позаботится через Каролингов возвести свой род к Меровингам и создать континуитет трех родов (так их позднее назовут); третьим были Капетинги. К тому же королевское имя Людовик связывало Капетингов с Каролингами не только от Людовика Благочестивого до Людовика V (умер в 987 году, преемником его был Гуго Капет), но и до самого Хлодвига, ибо латинская форма его имени (Hludovicus или Chlodovicus) была идентична имени Людовик (Ludovicus). Однако в эпоху Филиппа Августа иное пророчество вынудило озаботиться «возвращением к роду Карла Великого» (reditus ad stirpem Karoli). Пророчество святого Валерия Гуго Великому гласило, что сын последнего, Гуго Капет, и его род будут править Французским королевством «вплоть до седьмого колена». А ведь Филипп Август был седьмым королем из династии Капетингов. Неужели династии суждено угаснуть? Возведение династии к Карлу Великому позволило бы благополучно миновать опасный рубеж седьмого царствования. Каролингское происхождение самого Филиппа Августа ведется по линии его матери, Адели Шампанской [123] . Подтверждением тому служит «История франков до 1214 года» («Gesta Francorum usque ad annum 1214»). B 1208 году король назвал своего новорожденного внебрачного сына (впоследствии он станет епископом Нуайона) уменьшительным именем Шарло, в чем, как кажется, не было ни уничижения, ни презрения. После победы при Бувине 1214 года Гийом Бретонский присоединил к имени Филиппа Августа прозвище Каролид (Carotides). Но главную роль сыграла генеалогическая справка Андре из Маршьена (аббатства, попечителями которого были графы Геннегауские), приведенная им в «Краткой истории деяний и династии королей франков» («Historia succincta de gestis et successiones regnum Francorum») в 1196 году и свидетельствующая о каролингском происхождении Изабеллы (или Елизаветы) Геннегауской, первой жены Филиппа Августа и матери его старшего сына Людовика. Изабелла вела родословную по линии предпоследнего короля Людовика IV Каролинга и его сына Карла Лотарингского, свергнутого Гуго Капетом. Если Людовик станет королем (а он им действительно стал), то королевство вновь будет вести свою родословную от Карла Великого [124] . Так и случилось в 1223 году, когда на престол вступил Людовик VIII, восьмой король из династии Капетингов. Срок пророчества святого Валерия истек. Через три года отрок Людовик в свою очередь стал королем из династии Карла Великого. Именно при нем это возвращение к Карлу Великому получит официальное подтверждение: сначала в 1244 году об этом напишет по-латыни в «Speculum Historiale» («Историческое зерцало») пользующийся покровительством доминиканец Винцент из Бове; затем в 1263–1267 годах по повелению Людовика Святого будут переставлены гробницы в Сен-Дени и, наконец, в 1274 году об этом будет сказано в «Больших французских хрониках», написанных по-французски монахом Сен-Дени Приматом, — исполнившим предсмертную волю Людовика Святого [125] .
119
Хотелось бы, чтобы исследование легенды о Карле Великом в средневековой Франции было проведено по образцу прекрасной книги: Folz R. Le Souvenir et la legende de Charlemagne dans PEmpir germanique medieval. P., 1952.
120
Guenee B. Les genealogies entre l’histoire et la politique: La fierte d’etre Capetien, en France, au Moyen Age // Annales E. S. C. 1978. P. 450–477, репринт: Politique et Histoire au Moyen Age. P., 1981. P. 341–368.
См. также:
Werner K. F. Die Legitimitat der Kapetinger und die Entstehung des «Reditus regni Francorum ad stirpem Karoli» // Die Welt als Geschichte. 1952. P. 203–225;
Spiegel G. M. The Reditus ad Stirpem Karoli Magnu A New Look // French Historical Studies. 1972. P. 145–174.
121
Lot F. Quelques mots sur l’origine des pairs de France // Revue historique. 1894. T. 54. P. 34–37.
122
Brown Е. A. R. La notion de la legitimite et la prophetie a la cour de Philippe Auguste // La France de Philippe Auguste. P. 77–111.
123
В самом деле, все жены королей династии Капетингов, за исключением русской княжны Анны Ярославны, жены Генриха I, были из династии Каролингов.
124
Werner К. F. Andrew von Marchiennes und die Geschichtsschreibung von Audouin und Marchiennes am Ende des 12. Jahrhunderts // Deutsches Archiv. 1952. S. 402–463.
125
Следует отметить, что эта каролингская родословная идет по женской линии. Пока не вспоминают о салическом праве, чтобы исключить женщин и их потомство из числа наследников французского престола (что случится в конце XIV века), эта генеалогия, противоречащая наследственной практике Капетингов, кажется, не является препятствием. Впоследствии это противоречие благоразумно замалчивается.
Вернемся к отроку, который в 1226 году в 12 лет стал королем Франции.
Тридцатого января 1226 года Людовик VIII выступил в крестовый поход на защитника еретиков графа Тулузского. Он решил напасть на графство из Прованса и потому пошел через Лион и Прованс, а натолкнувшись на сопротивление жителей Авиньона, осадил город и в августе взял его. Потом он без труда подчинил себе Лангедок (Безье, Каркассонн, Памье), а в октябре решил вернуться в Париж через Овернь. В конце месяца он заболел дизентерией и был вынужден сделать остановку в Монпансье [126] . Болезнь быстро прогрессировала; король умирал. А так как ему было всего тридцать восемь лет (в том же 1226 году исполнилось бы тридцать девять), то в завещании 1225 года он не отдал никаких распоряжений по управлению королевством в свое отсутствие или в случае смерти [127] , что обычно оговаривалось в завещаниях французских королей, отправлявшихся в дальние крестовые походы. Но Людовик VIII, видимо, счел это ненужным, поскольку выступал в крестовый поход в границах своего королевства.
126
Замок Монпансье, находившийся на территории нынешнего Пюи-де-Дом, был снесен в XVII веке по приказу Ришелье.
127
В хрониках, составленных в позднее Средневековье, говорилось, что «Людовик поручил управление королевством жене» (Le Nain de Tillemont. T. I. P. 395). Но серьезных доказательств тому в них не содержится, а дальнейшие события опровергают это сообщение.