Людовик IX Святой

ле Гофф Жак

Горе земле, когда царь — отрок

И вот во главе государства — двенадцатилетний подросток. Такого не бывало уже более полутора веков, и чувство, овладевшее подданными королевства (а среди них наверняка были и те, кто мечтал воспользоваться сложившейся ситуацией), — это по меньшей мере тревога, а может быть, и ужас [140] .

Одна из главных функций короля — установление связи между обществом, главой которого он является, и Богом. Средневековый король (и это особенно справедливо в отношении французского короля), будучи таковым по рождению и династической традиции, все же избран Богом и после церемонии освящения становится помазанником Божиим. Даже если Господь гневается на народ христианской державы, король — это щит, заслоняющий свой народ от злых сил; именно через него осуществляется связь между Богом и народом, между Богом и королевством. Но роль посредника не по силам ребенку, пусть даже наследнику законной власти и помазаннику Божьему. Несовершеннолетие короля — это испытание, посланное его стране.

140

И. Сасье привел стих из Екклесиаста «Горе земле, когда царь отрок» в замечательной книге: Sassier Y. Louis VI. P., 1991. P. 85. Но когда в 1137 году Людовик VII стал королем, ему было 17 лет и он сразу же отверг помощь матери и опирался в своем правлении только на Сугерия.

Здесь следует обратиться к вопросу, что известно о детстве в Средние века; это, может быть, позволит выяснить, каковы особенности восшествия Людовика на престол.

Историки спорят о том, каково место детей в средневековом обществе и каким представал ребенок в системе ценностей той эпохи. Оба эти момента пребывали

в развитии, но я согласен с Ф. Арьесом, что в основе своей детство в Средние века ценностью не являлось. Это вовсе не значит, что дети не пользовались любовью. Но родители любили ребенка не просто как отец и мать [141] — они любили в детях будущих мужчину и женщину [142] . Святому, образцовому человеку Средневековья в детстве отказано. Будущий святой проявляет свою святость преждевременным взрослением.

141

«Нет нужды вверять детей (родителям)», пишет в «Policraticus» (Ed. С. Webb. P. 289–290) Иоанн Солсберийский, «ибо его плотью никто не гнушается» (nevno сагпет suam odio habuerit).

142

Aries Ph. L’Enfant et la vie familiale sous l’Ancien Regime. P., 1973, с весьма интересным предисловием; Le Goff J. Images de l’enfant leguees par le Moyen Age // Les Cahiers franco-polonais, 1979. P. 139–155; Idem. Le roi enfant dans l’ideologie monarchique de l’Occident medieval // Historicite de l’enfance et de la jeunesse. Athenes, 1986. P. 231–250.

См. также: L’enfant au Moyen Age: Colloque au C. U. E. R. M. A. // Senefiance. Aix-en-Provence, 1980. Nq 9.; Enfants et Societe специальный номер издания Annales de demographie historique. 1973;

Vadin B. L’absence de representation de l’enfant et/ou du sentiment de l’enfance dans la litterature medievale // Exclus et systemes d’exclusion dans la litterature et la civilisation medievale: C. U. E. R. M. A. // Senefiance. № 2. 1978. P. 363–384;

Colliot R. Perspectives sur la condition familiale de l’enfant dans la litterature medievale // Morale, pratique et vie quotidienne dans la litterature francaise du Moyen Age // Senefiance. 1976. № 1;

Vecchio S. L’imagine del puer nella letteratura esegtatica del Medioevo // Kind und Gesellschaft in Mittelalter und Renaissance. Beitrage und Texte zur Geschichte der Kindheit / Hrsg. K. Arnold. Paderborn; Munchen, 1980, но ей не хватает критического подхода.

Интересен психоаналитический аспект в: Hont ihr die Kinder weinen: Eine psychogenetische Geschichte der Kindheit / Hrsg. L. de Maus. Frankfurt a. M., 1977.

Имеется и медицинская литература по данному вопросу: Nagel S. Puer e puerita nella litteratura medica del XIII secolo: Per una storia del costume educativo (Etu classica e Medio Evo) // Quaderni delia Fondazione G. G. Feltrinelli. 1993. 23. P. 87–108.

По иконографии: Alexandre-Bidon D., Classon M. L’Enfant a l’ombre des cathedrales. Lyon, 1985.

Иная концепция в изд.: Riche P. L’enfant au Moyen Age // L’Histoire. 1994. Эта концепция, дающая оценку ребенку и детству в Средневековье, развивается в прекрасной книге: Ridie Р. Alexandre-Bidon D. L’Enfance au Moyen Age. P., 1994, по материалам выставки Национальной библиотеки (Париж, октябрь 1994 — январь 1995). Библиография о детях в истории довольно велика. В приведенных здесь работах можно найти отсылки и на другие исследования.

Святой в Средние века обладает привилегией воплощать в себе образ ребенка-старца (puer-senex); этот топос унаследован от поздней античности. По Курциусу, «этот топос есть отражение ментальности поздней античности. Все цивилизации на начальном этапе и в апогее своего развития поют дифирамбы юности, в то же время с уважением относясь к старости. Но лишь цивилизация в момент упадка может культивировать идеал человека, склонный разрушить противопоставление юность — старость и объединить их в своего рода компромиссе» [143] . Этот топос эволюционирует в Средневековье — он христианизируется. Важную роль в этом развитии сыграл Григорий Великий; в конце VI века он стал одним из авторитетов Средневековья. Вот каким увидел Григорий святого Бенедикта, который займет главенствующее место в образной системе Средневековья и станет вторым после Мартина отцом католического монашества. В житии Бенедикта Григорий говорит о нем так: «Он был достопочтенным человеком… с детства в нем билось сердце старца» [144] . А.-И. Марру говорил об «антитезе человек — ребенок» в период античности, а мне хотелось бы поговорить о том Средневековье, где живут маленькие взрослые и совсем нет детей [145] . Детство — это скверный возраст, через который надо пройти. «Детство, — подчеркивал Ж.-Ш. Пайен, — значит: совершение безрассудных поступков». Отношение взрослых к детям производит впечатление, что им мнится, будто бы на детях лежит печать первородного греха. Первые христиане совершали обряд крещения будучи взрослыми; впоследствии новорожденного старались окрестить как можно скорее, чтобы придать ему силы сопротивляться сатане и дурным наклонностям, «естественным» в его возрасте. Как может король, король-священник, король-воитель или король-благодетель (или сочетающий все эти функции) воплотиться в ребенке, который еще не в силах отправлять богослужение, совершать подвиги и приумножать богатства?

143

Curtius E.R. La Litterature europeenne et le Moyen Age latin. P., 1956. P. 122–125.

144

Gregoire le Grand. Dialogi. Livre II: «Fuit vir vitae venerabilis… ab ipso suae puerituae tempore cor gerens senile»; Geoffroy de Beaulieu. Vita. Chap. IV (Recueil des historiens des Gaules et de la France. T. XX. P. 4): «de die in diem in virum perfectum crescere».

145

Marrou H.-I. Histoire de l’education dans l’Antiquite. 1965. P. 325.

Сочинением, пользовавшимся в начале XIII века авторитетом среди клириков в вопросе теории политики, автор которого вплотную подошел к проблеме короля-отрока, был «Policraticus» Иоанна Солсберийского (1159); англичанин, сподвижник Томаса Бекета, он почти всю жизнь провел во Франции в школах Парижа, в Реймсе рядом со своим другом аббатом Сен-Реми Пьером де Селем и, наконец, в Шартре — еще одном крупном, наряду с Парижем, учебном центре XII века; он стал епископом Шартра и умер там в 1180 году [146] . Иоанн Солсберийский — один из великих представителей христианского гуманизма ХII века, один из выдающихся интеллектуалов, творчество которого являет собой синтез возрождавшейся в Шартре идеи природы [147] , классической античной философии, вновь обретшей место в христианской мысли, и полностью обновленной христианской теологии.

146

Об Иоанне Солсберийском см.:

The World ofjohn of Salisbury / Ed. M.Wilks. Oxford, 1984;

Munk-Olsen B. L’humanisme de Jean de Salisbury, un ciceronien au XIIe siecle // Entretiens sur la Renaissance du ХIIе siecle / Ed. M. de Gandillac, E. Jeauneau. P., La Haye, 1968. P. 53–83;

Liebeschutz H. Medieval Humanism in the Life and Writings ofjohn of Salisbury. L., 1950;

Southern R. W. Humanism and the School of Chartres // Medieval Humanism and Other Studies. Oxford, 1970.

147

О «Возрождении» ХII века существует обширная литература; в предыдущем примечании я назвал содержащее ее издание: Entretiens…

См. также:

Twelfth Century Europe and the Foundations of Modem Society / Ed. M. Clagett, G. Post, R. Reynolds. The University of Wisconsin Press, 1961;

Renaissance and Renewal in the Twelfth Century / Ed. R. L. Benson, G. Constable. Cambridge, Mass., 1992 и серьезная монография: Chenu M.-D. La Theologie du ХIIе siecle. P., 1957.

Иоанн Солсберийский говорит о короле-отроке в разделе, посвященном королю как главе государства, ибо Иоанн ввел в политическую мысль христианского Средневековья тему общества, уподобив его телу человека. Здесь в поле его зрения оказывается само престолонаследие и принцип его осуществления. Оно оправдано божественным обетом и династическим правом, но вытекает из самой природы. Подлинный преемник короля, будучи таковым, обязан отвечать требованию справедливости. Если отец или сын не отвечают этому требованию, то в династическом наследственном праве на престол происходит разрыв. Вина неправедного короля-отца карается Богом, который лишает его потомства. Библия и древняя история свидетельствуют, что недостойным царям не даровалась благодать преемственности. Так, Саул и трое его сыновей пали в битве против филистимлян при горе Гелвуйской (1 Самуила 31); [148] точно так же остались без наследников Александр Македонский и Цезарь [149] .

148

В католической и протестантской Библиях I и II Книги Самуила соответствуют I и II Книгам Царств в православной Библии, I и II Книги Царств — III и IV Книгам Царств в православной Библии.

149

Jean de Salisbury. Policraticus. IV. 11, 12 (ed. Webb. 533 b. P. 269; 537 a, b, с. P. 276).

Приведу факты из Библии, относящиеся к царю-отроку или к царю в период между юностью и старостью; причем определить, что такое юность, непросто, ибо граница между юностью и старостью — в плане философском и идеологическом — размыта. Этот библейский материал разделяется на три части. Во-первых, пример Ровоама. Сын Соломона отверг совет старейших и последовал совету юных; поэтому его постигла кара Божия и он потерял значительную часть своего царства. Он остался только царем Иудеи, тогда как Иеровоам правил над прочими народами Израиля (1 Цар. 12). Мораль этой истории, если можно так сказать, следует из второй части, из проклятия Екклесиаста (10: 16, 17): «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок» [150] . От Ровоама тянется нить к третьей части, к примеру Иова (Иов. 28, 29), вспоминающему былые счастливые времена: [151] «Когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое, — юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли».

150

«Vae, terra, cujus rex puer est». В Иерусалимской Библии* ставится (пожалуй, напрасно) такой акцент: «Горе тебе, земля, когда царь твой подросток». Кстати, вспоминается пьеса А. де Монтерлана «Город, где правитель — ребенок» (1952).

*Иерусалимская Библия — созданный в 1948–1954 гг. в Доминиканской Библейской школе в Иерусалиме французский перевод Библии, почитаемый многими (в том числе и Ж. Ле Гоффом) как наиболее адекватный. Впрочем, некоторые критики настаивают на том, что в Иерусалимской Библии точность Местами принесена в жертву красоте, а также упрекают переводчиков в чрезмерном «осовременивании» Библии.

151

Policraticus… 550 а. Р. 300.

Гиральд Уэльский (или Камбрейский) в завершенном в 1209 году «Завоевании Ирландии» («Expugnatio Hibemica», II, XXXV) объясняет упадок Ирландии и поражение принца Иоанна, сына Генриха II, тем, что правящий принц был еще очень молод: «Если в стране, даже некогда благоденствующей, правит принц-ребенок, то горе ей (аллюзия на Еккл. 10: 16, 17), особенно если он простодушен и не образован и находится под опекой человека недалекого и невежественного».

Вот идеологический контекст, созданный страшными примерами из Библии и владевший клириками, когда двенадцатилетний Людовик пришел к власти. Они не могли предвидеть грядущей святости короля, не могли перенести на него топос ребенка-старца; единственная надежда была на то, что мать и приближенные короля будут продолжать также усердно воспитывать его в лучших традициях, ибо только так можно одолеть детскую слабость и опасность, которые несет с собой этот возраст, — особенно возраст ребенка-короля. Иоанн Солсберийский уже говорил, что король должен неусыпно заботиться о воспитании своего сына-наследника [152] . Но именно при Людовике Святом и по требованию королевской семьи Винцент из Бове даст точное описание воспитания королевских детей, и это станет свидетельством того, что в середине ХIII века ребенок обретает ценность.

152

Policraticus… Livre IV. Chap. VII.

А знает ли этот юный, такой хрупкий король Людовик, восшествие которого на престол знаменовало начало периода, полного опасностей для его королевства и подданных, ибо функция посредничества короля между ними и Богом могла ослабнуть, — знает ли он, когда именно окончится его детство или, используя юридическую терминологию, его несовершеннолетие?

Решение, которое три прелата приписали его умирающему отцу, Людовику VIII, в этом отношении недостаточно ясно. Король поручил опекунство матери юного Людовика, пока тот не достигнет «законного возраста» (ad etatem legitimam). Ведь, насколько нам известно, юридически возраст достижения совершеннолетия для королей Франции установлен не был. Только в 1374 году для Карла V было определено совершеннолетие в четырнадцать лет [153] . Каноническое право не содержит статей по этому вопросу [154] , равно как и римское право; обычное право противоречиво, а исторические примеры не вполне ясны [155] . Некогда древние германцы тоже считали четырнадцать лет возрастом достижения совершеннолетия, но Каролинги короновались в тринадцать лет. В XI веке почти во всех княжествах возрастом наступления совершеннолетия у знати стал двадцать один год, но простолюдины все так же считались совершеннолетними в четырнадцать лет. Монтескье полагал, что утяжеление доспехов отодвинуло возрастные границы воинской службы, а стало быть, и совершеннолетия. Но посвящение юных аристократов в рыцари происходило зачастую довольно рано; правда, отец Людовика Святого, будущий Людовик VIII, как известно, стал рыцарем только в 1209 году, когда ему было двадцать один или двадцать два года.

153

Это предмет первого ордонанса 1374 года См.: Cazelles R. Societe politique, noblesse et couronne sous Jean le Bon et Charles V. Geneve, 1982. P. 579–580.

154

Metz R. L’enfant dans le droit canonique medieval // Recueil de la societe Jean Bodin. Bruxelles, 1976. T. XXXVI. 2. L’Enfant. P. 9–96.

155

Olivier-Martin Fr. Etudes sur la regence. P. 77 sq. Note 30. Это издание я взял за образец.

См. также: Wolf A. Konigtum, Mindeijahrigkeit und die Institution der Regentschaft // Recueils de la Societejean Bodin. T. XXXVI. 4. P. 97–106.

О несовершеннолетии английского короля Генриха III, вступившего на престол чуть раньше Людовика, в 1216 году, в возрасте семи лет, см.: Carpentier D. A. The Minority of Henry III. L., 1990.

В 1215 году в грамоте будущего Людовика VIII говорится, что во Французском королевстве возраст достижения совершеннолетия — двадцать один год. Герцог Бургундский Гуго IV, граф Шампанский Тибо IV и граф Бретонский Иоанн Рыжий достигли совершеннолетия в двадцать один год. «Постановления» Людовика Святого (1270), «Кутюмы Бовези» Филиппа де Бомануара (ок.1280) свидетельствуют, что возрастом совершеннолетия у знати был двадцать один год. Однако документ 1235 года говорит о том, что сыновья графини Маргариты Фландрской Иоанн Авен и его брат Бодуэн Авен, соответственно шестнадцати и пятнадцати лет, должны считаться по обычаям Фландрии совершеннолетними («достигли положенного возраста»). Братья Людовика Святого были посвящены в рыцари и вступили во владение апанажами по достижении двадцати одного года: Роберт — в 1237 году, Альфонс — в 1241 году, Карл — в 1247 году. Сын и преемник Людовика Святого Филипп, будущий Филипп III Смелый, в 1267 году также стал рыцарем в двадцать один год.

Но, вероятно, существовала тенденция считать королей из династии Капетингов совершеннолетними в гораздо более юном возрасте — до достижения ими четырнадцати лет. Вообще наблюдалось стремление свести периоды, когда король, гарант королевства и божественной защиты, не обладал полнотой власти, к минимуму. Отсюда ранние коронации, сначала (так было на протяжении почти 200 лет) при жизни короля-отца, затем сразу после его кончины, и перенос даты достижения совершеннолетия на годы отрочества. Филипп I правил один, не достигнув еще четырнадцати лет, и Филипп Август, взявший в свои руки власть в четырнадцать лет, тоже считался совершеннолетним.