Людовик XI. Ремесло короля
Шрифт:
Король наверняка об этом думал. Ни он сам, ни его близкие, ни даже добрая часть его чиновников не забыли, что орлеанская победа 1429 года, вызвавшая подъем боевого духа и положившая начало освобождению королевства, была в свое время воспринята не как «французский» или «королевский» военный подвиг, а как победа партии орлеанцев и арманьяков. Бургиньоны и парижане были тут ни при чем, они даже решительно выступили против Жанны д'Арк, вплоть до того, что выдали ее врагу и публично радовались ее осуждению. Карл VII, находившийся тогда под непосредственным влиянием пробургундской партии, в особенности Жоржа де Ла-Тремуйля, ее не поддержал. Впоследствии он, конечно, приказал провести в 1450 году расследование по судебному процессу в Руане, и реабилитация Жанны в 1458 году состоялась с его согласия. Но все его советники не выказали по этому поводу большого воодушевления; многие колебались и подчинились лишь под принуждением. Нет ничего удивительного в
Возведение Нотр-Дам-де-Клери в ранг королевской усыпальницы вписывалось в ту же политику. Карл VII, никогда не питавший особой любви к Парижу и Иль-де-Франс, жил там неохотно, однако подчинился традиции, по которой французских королей хоронили в Сен-Дени. Людовик намеренно порвал с этой традицией, причем во всеуслышание, и уже в 1475—1477 годах решил, что местом его погребения будет Клери. Желание в очередной раз противопоставить себя отцу? Подчеркнуть свою удаленность от Парижа, где он не хотел часто бывать, и намерение оставить по себе память в сердце королевства? Или основать новую королевскую усыпальницу, как у герцогов Бургундских в Шаммоле, у Бурбонов в Сувиньи и у герцога Беррийского в Сент-Ша-пель де Бурж? Во всяком случае, это был способ утвердиться и противопоставить себя — короля, господина и сюзерена — герцогу Орлеанскому.
Хотя Дюнуа, принесший в 1443 году в Дьепе тот же обет, что и дофин, был похоронен в 1468 году в Нотр-Дам-де-Клери, герцоги Орлеанские не слишком старались покрыть себя заслугами перед канониками. Тело Карла Орлеанского, умершего 4 января 1464 года в возрасте семидесяти одного года, было погребено в замке Блуа, в церкви Святого Спасителя, а его сын Людовик не оделял большими дарами церковь в Клери. Король в некотором смысле присвоил ее себе. 21 декабря 1467 года он провозгласил ее королевской часовней наравне с Сент-Шапель в Париже. Его сын Франциск, родившийся в 1472 году и умерший годом позже, был похоронен там же. Затем, в 1477 году, пришла очередь Тан-неги дю Шателя — верного советника Карла VII, сначала укрывшегося у герцога Бретонского, но в конечном счете примкнувшего к королю и верно ему служившего, камергера и кавалера ордена Святого Михаила. Людовик пожелал, чтобы его гробница была рядом с той, что приготовили для него самого и его детей.
В 1472—1473 годах Людовик уже беспокоился о собственной могиле. Его постельничий Пьер Жобер уплатил пятнадцать ливров и пятнадцать су резчику Мишелю Коломбу, чтобы тот «вырезал из камня небольшой образец надгробия, которое король прикажет изготовить для своей усыпальницы»; и восемь ливров и пять су Жану Фуке, художнику из Тура, за рисунок на пергамене такого же назначения. В 1481 году Жан Бурре попросил Кола (или Колена, или Никола) Амьенского, который изготовил посмертную маску Карла VII, сделать портрет короля. Людовик замучил его указаниями, очень четко описав, как он должен выглядеть: коленопреклоненным, с цепью ордена Святого Михаила на шее, держа шляпу в сложенных руках, с большим мечом на боку, в высоких сапогах с длинными шпорами. Пусть художник изобразит его «с орлиным носом, длинным и чуть завышенным», а главное — с длинными волосами и ни в коем случае не лысым. За отливку Эрве де ла Куст, королевский пушкарь из Орлеана, представил две сметы: одну в три с половиной тысячи золотых экю, другую — за более сложную скульптуру, хотя и тоже из позолоченной бронзы, — в пять тысяч экю. В конечном счете 24 января 1482 года в замке Амбуаз заключили договор с Конрадом Кёльнским, ювелиром из Тура, и пушкарем Лораном Вином на статую, изображающую короля в полный рост и в натуральную величину, «из меди и чугуна, покрытую сусальным золотом», которая будет установлена на его могиле поверх надгробного камня.
Выбор усыпальницы должен был, конечно, вызвать удивление, и мы плохо себе представляем, как восприняли французы, за исключением королевской родни и советников, решение Людовика более не оказывать чести Сен-Де-ни. Авторы того времени редко говорят об этом. А если и упоминают, то очень скупо, отмечая, что не знают, что и думать: «И не пожелал покоиться с усопшими благороднейшими королями Франции, своими предшественниками, в церкви и аббатстве Сен-Дени. И не пожелал сказать, что его к тому побудило. Но иные считали, что таковое было сделано ради церкви, коей он много доброго сотворил, и по великому его благоговению пред святой Девой Марией, покровительницей оной церкви в Клери». Те же хронисты не слишком подробно описывали его похороны. Словно сговорившись, они посвятили им лишь несколько строк, без комментариев, без уточнений относительно церемониала или присутствия знатных особ и королевских чиновников, не упомянув даже о том, каким путем проследовал траурный кортеж в Клери. Нам лишь
В отсутствие неопровержимых документов любое описание траурной церемонии станет плодом воображения. Однако у нас нет оснований полагать, что Людовик XI и в этом пожелал порвать с традицией и обычаями своего времени. Ничто не говорит о том, что его погребение было организовано и проведено иначе, чем похороны его отца Карла VII, которые, сначала в Париже, а потом в Сен-Дени, сопровождались необыкновенными церемониями. Монахи из Клери, хотя и менее многочисленные, живущие не в таком густонаселенном краю, как Иль-де-Франс, все же наверняка не ли-шили умершего короля положенных ему почестей. В 1468 году в их церкви уже состоялось погребение Дюнуа, бастарда Орлеанского, которое все современники называли очень достойным, торжественным и даже роскошным. Тело покойного привезли из замка л'Э через Монлери, Этамп, Орлеан и Божанси на повозке, запряженной шестью лошадьми, покрытыми большими попонами из черной ткани. Людовик XI сам проследил в 1477 году за устройством похорон Таннеги дю Шателя. Наконец, счета, касающиеся погребения Шарлотты Савойской, скончавшейся всего через три месяца после короля и также похороненной в Клери, дошли до нас в хорошем состоянии, очень точные и обстоятельные. 1 декабря 1483 года, в день кончины королевы, из Амбуаза отправили пристава за Рене ле Клерком, конюшим покойного Людовика XI, чтобы получить от него распоряжения самого государя. После этого король Карл VIII и принцы крови, собравшись в Клери, определили «распорядок» похорон Шарлотты: траурные одежды, воск для свечей, катафалк для перевозки тела, остановки и мессы в церквях по пути — все расходы были высчитаны заранее. Можно предположить, что эти распоряжения, скопированные с указаний покойного короля, были почти точным их повторением. Таким образом, описание церемониала для погребения королевы позволяет представить себе похороны короля.
Жан Бурдишон, неоднократно работавший для короля и королевы при их жизни, изготовил три или четыре изображения покойной государыни, согласно полученным заказам, в различных одеждах, так что теперь никто не знал, какое из них избрать для надгробия. Бурдишон отправился из Амбуаза в Блуа к герцогине Орлеанской (Марии Киевской), чтобы узнать ее мнение на этот счет, и велел изготовить деревянную статую, раскрасив ее лицо «для придания сходства и величия оной даме поелику возможно». Из казны уплатили двум цирюльникам и двум аптекарям, которым поручили набальзамировать тело; закупили шелка и бархата для одежд, для двух повозок (почетная повозка и повозка для гарнизона), для седел и попон четырех траурных лошадей и шесть комплектов сбруи из черного бархата для шести кобыл, на которых ехали шесть дам из траурного кортежа. Жан Поге, художник, проживавший в Туре, расписал триста семь щитов из «ломбардской бумаги» с гербом Шарлотты, чтобы прикрепить их к факелам и свечам, и еще пятьсот восемнадцать поменьше.
Тело королевы выставили в церкви Сен-Флорантен в Амбуазе и продержали там до 10 декабря. 2 декабря отслужили сорок четыре мессы без пения, а потом ежедневно служили от тридцати двух до пятидесяти месс, то есть в общей сложности 393; кроме того — еще три «большие мессы с диаконами и протодиаконами» и двадцать месс без пения в церкви Сен-Дени, в пригороде Амбуаза. В церкви Сен-Сатурнен де Вьен, в пригороде Блуа, священники тоже отслужили мессы 11 декабря, а в Нотр-Дам-де-Клери в воскресенье 14 декабря — сто шестьдесят одну мессу без пения. Сто бедняков получили каждый по три су и восемь денье.
Королевские похороны — сначала Людовика, потом Шарлотты — разумеется, принесли Клери большой почет и престиж в королевстве. Монастырская церковь, куда уже давно являлись толпы паломников, чтобы поклониться чудотворной Пресвятой Деве Заступнице, стала по воле короля еще и королевской усыпальницей наподобие большого аббатства Сен-Дени. В резком нарушении традиции был, несомненно, свой смысл, и современники на сей счет не обманывались: живой или мертвый, король Людовик избрал себе для проживания герцогство Орлеанское.
Необычный поступок, чересчур противоречащий заведенному порядку и ожиданиям подданных? Во всяком случае, он не имел последствий. Сердце Карла VIII, умершего в Амбуазе 7 апреля 1497 года, привезли и захоронили в Клери рядом с могилами его родителей, но его тело три недели спустя через Фаржо, Этамп и Монлери доставили в Париж и погребли в Сен-Дени. А от могил Людовика и Шарлотты, от статуи короля ничего не осталось. Все было уничтожено в 1562 году, во время Религиозных войн, когда фанатики-вандалы разгромили надгробия в монастырской церкви, городские власти Орлеана распорядились расплавить ограды и металлические статуи, чтобы сделать из них пушки.