Людовик XIV

Блюш Франсуа

Охота, а также игры вне замка (крутящееся колесо, портик, «дыра-мадам» — когда бросают шары в дыры или бороздки, на которых стоят отметки «проигрыш» или «выигрыш»^{42}) игра в шары — обычные развлечения. Игра в шары — это скорее спорт, чем обычная игра, спорт, который был по душе Монсеньору, неутомимому любителю подвигов. В замке играют в брелан или в бильярд. Праздники, театр, опера, лотереи, балы превращают Марли в самое увеселительное место.

Король открывает часто бал, праздник или подает сигнал для начала игр, а затем удаляется, чтобы принять нужного человека, поработать с министром, перечитать депешу, обдумать какой-нибудь план. Единственное развлечение, от которого он никогда не отказывается, — это пребывание на свежем воздухе. Людовик XIV наблюдает за насаждениями парка, проверяет состояние партеров, приглашает осмотреть свое красивое владение. В апреле 1709 года Данжо делает следующую запись: «Четверг, 18, в Марли. — Король погулял в своих садах. Мадам де Ментенон сидела

в переносном кресле рядом с маленькой повозкой короля, а в другой повозке были принцесса д'Аркур, мадам де Кейлюс [79] и мадам Демаре, которая впервые приехала в Марли»^{26}. В следующем ноябре те же почести были оказаны Баварскому курфюрсту. «День не был удачным, был сильный туман, и плохо были видны Сена и окрестности, а вид на окрестные дали составлял одну из больших привлекательностей Марли; однако король, взяв манто, сопровождал курфюрста пешком до самого края террасы, откуда можно было видеть фонтаны, бьющие в нижних садах. Откуда, повернув влево, Людовик XIV ему показал все прелести боскета Марли вплоть до фонтана Дианы, и, пройдя еще немного пешком, что повергло в страх его слуг, которые опасались, как бы у него не разыгралась подагра, он наконец приказал подать коляску на две персоны, которую когда-то велел сделать, чтобы в ней прогуливаться с герцогиней Бургундской, как он об этом сказал курфюрсту, и, сев в нее первым, пригласил курфюрста сесть с ним рядом; курфюрст некоторое время не решался, но в конце концов король настоял на своем и повез его к фонтану «Эперон», который возвышался над великолепной водопойной чашей, куда стекаются воды Марли; оттуда он повернул в сторону сада и здесь показал ему красоту этого боскета, затем, выехав на аллею каскада, слез с коляски и пошел пешком с курфюрстом к фонтану «Эперон», самому красивому в Европе. Оттуда он его повел к бассейну с карпами, затем они вместе вернулись через те же ворота, из которых вышли»^{97}.

79

Мадам де Келюс была постоянной посетительницей Марли.

Мадам де Ментенон не любит Марли (а что она вообще когдалибо любила?). Но ее царственный супруг сохраняет до конца своих дней особо нежное чувство к этому изящному жилищу. Придворные это понимают и наслаждаются редким удовольствием пребывания в этом красивом дворце, радующем глаз. Считается, что здесь церемониал отменен. Но это вовсе не так. А кто может сказать, где в подобном случае проходит граница между реальностью и мечтой?

Глава XX.

НАБОЖНОСТЬ КОРОЛЯ

Зачем вы беретесь защищать интересы Неба?

Мольер

Пусть я набожен, но человеческие слабости мне не чужды.

Мольер

Я спросил однажды у кардинала (Флери), был ли Людовик XIV действительно сведущим в вопросах религии, рьяным приверженцем которой он слыл? Он мне ответил буквально так: «Он верил, как угольщик».

Вольтер

Наш король очень набожен, но он абсолютнейший профан в вещах, имеющих отношение к религии, никогда в жизни он не читал Библию, он верит всему, что ему говорят священники и разные ханжи.

Мадам Елизавета-Шарлотта Пфальцская

В XIX веке появилась мода по-разному делить на две части период правления Людовика Великого: до и после фистулы; до и после отмены (1685) Нантского эдикта; до и после привлечения всего двора к соблюдению религиозных обрядов (1684); до и после тайного бракосочетания (1683); а в сравнительно недавнем труде, в котором «обращение» короля было отнесено к самому разгару «дела об отравителях», подразумевалось, судя по всему, что царствование Людовика XIV делится на другие две части: до и после его возвращения к упорядоченной личной жизни (1681)^{207}.

Однако это знаменитое царствование не может рассматриваться, вероятно, в бинарном плане. К тому же «моральное обращение» короля необязательно должно быть воспринято как возврат к своей вере. И это по той простой причине, что душой и сердцем он всегда оставался верен ей. «Он верил, как угольщик», — ответит кардинал Флери на вопрос Вольтера^{112}. «Он буквально ничего не знал о том, чем одна религия отличается от другой, — напишет Мадам Елизавета-Шарлотта Пфальцская в 1719 году. — Духовник говорил ему: тот, кто не католик, — еретик и проклят. И он этому верил, не стараясь глубоко вникнуть в суть вещей»^{87}. Иными словами, невестка Людовика XIV упрекает его в том, что он отвергает протестантский принцип свободы совести. Иронизируя по поводу доверия, которое король оказывает своему духовнику, она невольно зачисляет его в разряд

«зашоренных католиков»: ибо никто в XVII веке, за исключением маленькой группки «вольнодумцев», не ставит на одну доску Рим и Женеву, а тем более разные религии. Конечно, Мадам — которая, несмотря на полную свободу, широту своих религиозных суждений, остается верна Библии — обвиняет в своих письмах короля в том, что он не знаком со Словом Божиим: «Покойный король был полным профаном в вопросах Священного Писания». Или еще: «Никогда в жизни он не читал Библию». Она всего лишь подчеркивает разницу между двумя христианскими конфессиями. В самом деле, если Людовик XIV читал только Евангелие и Псалтырь, то это не значит, что он не был знаком с содержанием Священного Писания.

Король — типичный представитель своего народа и своего века. Каков средний католик (даже из набожных) периода Контрреформы, таков и король. То, во что он верит, содержится и в читаемой им ежедневно молитве «Отче наш», и в «Символе веры», произносимом во время ежедневной службы, в молитве «Исповедуюсь», предшествующей его исповеди, в священных песнях и мотетах, которые сочиняет и исполняет для него его капелла, в гимнах, которые поются на многочисленных церемониях, где он присутствует (на молебнах благодарения Господу, на торжественных службах, на молебнах во время бедствий, во время поклонения Святым Дарам, на вечерних службах). Когда у него возникают сомнения в отношении определенного пункта католической доктрины, он обращается за разъяснениями к своему духовнику, к какому-нибудь прелату или к священникам придворной церкви. Он размышляет над Словом Божиим, как подобает доброму католику, руководствуясь проповедями, которые ему читаются в течение всей его жизни.

Славословие и сущая правда

Людовик XIV считает своим долгом слушать ежедневно мессу, присутствовать два раза в год на религиозных проповедях и погружаться в размышление над истинами католической веры и требованиями закона. Литургия и традиции несколько барочной обрядовости побуждают его к этому. Кстати, мода в данном случае тоже сыграла свою роль. Газета «Меркюр галан» писала по поводу успешного проведения поста 1682 года: «Двор и Париж, которые в дни развлечения ничего не жалеют, чтобы организовать празднества и сделать их изысканно галантными, с таким же рвением проявляют свою набожность в дни церковных воздержаний. Никогда еще верующие не слушали проповеди с таким рвением и с такой регулярностью, как во время последнего поста»^{195}.

Эта перемена настроения публики совпала удивительным образом с переездом Людовика XIV в Версаль и с его возвратом к супружеской верности. На религиозность публики оказывал сильное влияние отец де Лашез. С 1661 по 1681 год иезуиты провели семь (а ораторианцы — шестнадцать) полных проповедей по случаю рождественских и пасхальных постов. С 1682 по 1715 год эта пропорция меняется в противоположную сторону: тридцать четыре проповедника-иезуита и только тринадцать ораторианцев читают эти проповеди (правда, среди них такие величины, как Соанен, Мор и Массийон).

Но в этой области, как и во многих других, привычный ход жизни одерживает верх. От того, что у короля есть любовница, его вера не поубавилась. Король не прослушал полную серию проповедей, посвященных посту 1662 года, которые прочитал в Лувре Боссюэ (об евангельской проповеди, о молитве, о злом богаче, об аде, о Провидении, о братском милосердии, о честолюбии, о смерти, о Благовещении, о горячем раскаянии, о полном раскаянии, о долге королей, о страсти), так как был слишком озабочен бегством Луизы де Лавальер. Но он слушал некоторые из этих проповедей даже в будние дни; он не только не рассердился на Боссюэ, но даже пригласил его читать проповеди по случаю рождественского поста 1665 года, пасхального поста 1666 года, рождественского поста 1669 года. В 1672 году Людовик отменяет проповедь первого воскресения пасхального поста (16 марта) под предлогом траура и позволяет Бурдалу прочитать свою проповедь перед королевой 25 марта (Голландская война должна была вот-вот начаться); в 1674 году, когда король, кажется, полностью отдается своим удовольствиям, он все-таки прослушивает добрую часть пасхальных проповедей того же Бурдалу.

После кончины королевы и своего тайного бракосочетания Людовик XIV особенно усердно посещает все циклы проповедей и проявляет себя особенно хорошим, внимательным слушателем. Этот монарх, такой требовательный, щепетильный, когда речь заходит об искусстве, о музыке, о балете, о литературе, не скупится на похвалы в отношении религиозных ораторов. В воскресенье 10 декабря 1684 года, прослушав проповедь Бурдалу, король сказал, что «он никогда не слышал более красивой проповеди»^{26}. Но в 1700 году, когда придворные и парижские знатоки спорили о том, кому отдать пальму первенства — ораторианцу Мору или ораторианцу Массийону, король объявляет, что он в восторге от отца Серафима, капуцина, у которого он отметил «всего лишь один талант: оглушать всех криком»^{54}, и от отца Гайяра, иезуита. Последнего он пригласит более двенадцати раз прочитать цикл проповедей при дворе. Гайяр первый в когорте проповедников короля, опережая Маскарона и Бурдалу, пусть даже грядущие поколения не зачислят его в разряд лучших ораторов периода правления Людовика XIV.