Людовик XIV
Шрифт:
Такой тип совета существовал всегда, и регентский совет, рекомендованный Людовиком XIII, ему соответствовал. В совете долго фигурировали члены королевской семьи, принцы крови, герцоги и пэры, высшие должностные чины, канцлер Франции. Теперь же Людовик умышленно ограничивает доступ в него. Он «забывает» пригласить в совет королеву-мать, Сегье, Ломени де Бриенна. Он и не думает пригласить участвовать в нем Конде или Конти, Лонгвиля или Бофора. Он не хочет, чтоб в нем были герцоги. Даже виконт де Тюренн, который приобщил короля к искусству ведения войны и который продолжает служить ему добрым советчиком, — слишком большой вельможа, чтобы Людовик XIV счел его пригодным для этой роли.
Здесь ему достаточно и трех государственных министров: их назовут триадой. Это — Летелье, Фуке и Лионн. Желательно, с точки зрения короля, чтобы можно было обходиться «в вящих интересах государства и для лучшего соблюдения секретности наименьшим количеством
Чтобы быть включенным в совет, достаточно было быть отобранным Его Величеством: король ввел туда суперинтенданта Фуке и отстранил канцлера Сегье. Он выдвинул государственного секретаря Летелье и пренебрег его тремя коллегами, даже Бриенном, который пребывал в ранге министра уже год. Он выбрал де Лионна, который вплоть до 1663 года не был государственным секретарем. Правда, Лионн, как и Летелье, состоял в отборной команде, руководимой Мазарини. Этот человек блестяще провел переговоры по заключению Пиренейского соглашения и не имеет себе равных по части дипломатии, вкуса, остроумия и вежливости. «В нем, — уверяет Сент-Эвремон, — сочетаются разные таланты; Лионн проявляет тонкое знание человеческих достоинств и глубокое понимание дел. Я не перестаю удивляться, что этот министр, сумевший привести в полное замешательство политику итальянцев и обмануть бдительность испанцев, привлекший на нашу сторону такое множество немецких принцев и заставивший действовать в наших интересах людей, с трудом двигающихся даже ради собственной выгоды, что этот человек, исключительно искушенный в искусстве переговоров и так глубоко разбирающийся во всех делах, мог еще проявлять, помимо всего этого, огромную деликатность, свойственную самым вышколенным придворным, как в беседе, так и в развлечениях»{92}. Если учесть, что и Летелье не только талантливый администратор, но еще и ловчайший придворный XVII века, что и Фуке, несмотря на свои пороки, равно как и благодаря им, постоянно действует и мыслит как истый дворянин, то станет ясно, что триада короля отнюдь не мещанский клуб, а строго отобранная группа компетентных, любезных, отлично воспитанных государственных мужей.
Распределение дел между ведомствами и советами, как и распределение ответственных сотрудников по разным отделам совета, — король, министры, канцлер постоянно заботятся об установлении связи между правительственными отделами и личным советом, — способствуют нормальному функционированию сложного и еще слабо обкатанного механизма. Если бы Людовик XIV не делал отбор лично и если бы не присутствовал на советах, успех не был бы таким явным и результаты их деятельности не были бы такими долговечными. Правда, король, будучи исключительно осмотрительным, ввел из предосторожности в систему механизма, на скромную пока еще должность, но на важный стратегический пост, преданного человека, которому подозрительный Мазарини доверял больше, чем кому бы то ни было. Этого человека звали Жан-Батист Кольбер, он был лучшим подарком, который умирающий Мазарини сделал королю.
Восьмого марта, накануне кончины Мазарини, Кольбер назначается интендантом финансов. Людовик XIV «ему полностью доверяет»; он говорит, что знает его «как человека старательного, умного и честного»{63}. Бывшему приверженцу кардинала поручается осуществление контроля над использованием государственных средств. Король знает, что он не только следит за казной: он следит, по поручению короля, за суперинтендантом финансов.
Уж и белка
У семьи Фуке был герб со значением: серебряный, с белкой (в просторечии белка называется «фуке»). Герб Кольберов был золотой, с лазурным ужом. Такая геральдика сразу же рождает ассоциации с басенными персонажами. Никола Фуке никогда не скрывал своих амбиций. Они ярко выражены в семейном девизе: «Quo non ascendam?!» («Куда я только не взберусь?!») Ловкая белка удивительно символична. Но маленький грызун не заметил, что за ним следует уж, который проявит в нашей басне большое терпение и хитрость и долго будет скрывать свою ненависть и агрессивность.
Чтобы понять событие, которое произошло в 1661
Никола Фуке, занявший свой пост в 1653 году, унаследовал полностью опустошенную (с лета 1648 года) государственную казну, очень плохую налоговую конъюнктуру (при Фронде были полностью прекращены «чрезвычайные дела», то есть больше не изыскивались спасительные уловки для выхода из создавшегося положения; кроме того, тальи стали гораздо меньше давать дохода, чем прежде), крайне дефицитную монетную массу (с 1641 года Европа страдает нехваткой ценных металлов). Мазарини отвел Фуке главную роль в суперинтендантстве, которое было в то время двуглавым: Фуке надлежало найти во что бы то ни стало деньги, и сделать это быстро, ибо государство было обескровлено; а также изыскать их в большом количестве, ибо война с Испанией нас разоряла. В этих условиях суперинтендант финансов будет прибегать к испытанным методам. Он сохранит существующие финансовые структуры, которые привели к тому, что почти все оказалось арендованным: не только косвенные налоги и
«чрезвычайные дела» (область королевских откупщиков), но и прямые налоги, так как сборщики налогов и главные казначеи провинций, поздно присоединенных к Французской короне, вынуждены все больше и больше становиться субподрядчиками. Короче, Никола Фуке сохраняет структуру, которую его никто не просил менять, которая прежде казалась рентабельной для государства и вполне сочеталась с его умением вести дела. Фуке, человеку, умеющему обольщать и исключительно общительному, ничего не стоило подкупить лестью откупщиков, субподрядчиков и всяких других финансовых воротил, внушающих доверие. К тому же, чтобы заставить их окончательно вернуться в налоговую систему, он увеличивает им процент прибыли.
Словом, эта политика была нисколько не хуже любой другой. Она обеспечивала монархии надежные поступления. Правда, она ставила правительство в зависимость от заимодавцев, но зато спасала короля от непопулярности. Действительно, легче всего разоблачать от случая к случаю корыстолюбие своих приверженцев, скандальный характер их обогащения; заставить их замолчать — обычная практика. (Начало и конец единоличного правления Людовика XIV были ознаменованы двумя сессиями палат правосудия — в 1661 и в 1716 годах, — на которых мало заботились о справедливости; эти деловые люди, обвиненные во всех смертных грехах в королевстве, подверглись жестким налоговым обложениям.) Но в 1661 году деловым людям расставят двойную ловушку: государство не только заставит расплачиваться финансистов и отдаст их народу на растерзание, но еще и придумает, не без риска для себя, помимо обычных искупительных жертв, совершенно неожиданного козла отпущения — самого суперинтенданта финансов Фуке. Для этого достаточно было убедить молодого короля в коварстве его министра. Кольбер сумел это сделать, ему удалось привлечь Людовика XIV на свою сторону. И 4 мая 1661 года, за три с лишним месяца до знаменитых празднеств, которые должны были состояться в Воле-Виконт, король принял решение погубить суперинтенданта финансов.