Людовик XV и его эпоха
Шрифт:
Стихи были нехороши, но они имели то преимущество, что в них ясно высказывалось то, что нужно было высказать, и летописи, из которых мы почерпаем их, говорят, что время, употребленное принцессой Шароле на сочинение этих стихов, не было потерянным временем.
Но Шароле, по ветрености своей, недолго, однако, могла пользоваться благорасположением к себе короля: вскоре заметили, что если она и была виновницей супружеской его неверности, то весьма короткое время.
Как бы то ни было, Мария Лещинская продолжала владеть сердцем своего супруга и имела неограниченную власть во всем том, что не относилось до Флери, перед которым всякая власть была бессильна, не исключая и власти самого короля. Этот министр,
Герцогиня Люинь, свидетельница такого неприятного положения, напрасно старалась уговорить королеву просить о прибавке положенного ей жалованья. Ел величество решительно отвергла предложение герцогини, сказав, что она вполне уверена получить от министра Флери отказ, для нее весьма унизительный. Тогда герцогиня Люинь сама решилась ходатайствовать за королеву, явилась к министру и объявила ему о ее положении. Кардинал отвечал, что он обсудит это дело с генерал-контролером Орри.
При первом свидании своем с Орри кардинал-министр действительно говорил с ним о состоянии финансов королевы и приказал ему выдать ее величеству в единовременное пособие сто луидоров из казны. Орри, предуведомленный герцогиней Люинь, упрекнул министра в скупости и заметил, что такую незначительную сумму он, простой частный человек, сам бы мог дать сыну своему, если бы последний, так же как королева, издержал все свои деньги на добрые дела.
— Ну, так прибавьте к этой сумме еще пятьдесят луидоров, — сказал Фрежюс.
Орри на это также не соглашался и отвечал, что ста пятидесяти луидоров будет мало и что он никогда не решится выдать такую ничтожную сумму супруге короля Франции.
Флери, дабы избавиться от возражений своего сослуживца, прибавил еще двадцать пять луидоров. Орри опять не нашел эту сумму достаточной. Министр отвечал, что он прибавляет еще двадцать пять луидоров, и, наконец, Орри довел Фрежюса до того, чтобы королеве было выдано двенадцать тысяч франков.
Выйдя от министра, Орри отправился к королеве, вручил ей означенную сумму и спросил, достаточна ли она для нее. Мария отвечала, что она весьма довольна. Тем дело и кончилось бы, если бы кардинал не пожелал замедлить выдачу этих двенадцати тысяч франков более трех месяцев, так что королева не ранее как только в срок получения своих обыкновенных доходов могла уплатить свои долги и участвовать в игре.
К несчастью, Мария, имевшая еще опору в своем муже, лишилась по своей собственной вине и этой опоры.
По причине ли утомления после частых родов, или вследствие отказов в исполнении супружеской обязанности Мария Лещинская сделалась к своему супругу равнодушной и холодной. Это оскорбляло Людовика и заставило его отдаляться от своей жены, которая, без всякого сомнения, если бы только хотела, могла сделать из него то, что королева испанская сделала из Филиппа V.
Равнодушие и холодность Марии не могли, конечно, привести к благоприятным результатам. И вот однажды вечером, 24 января 1732 года, когда ничего еще не было положительно известно о тайных интригах Людовика XV, последний, сидя за ужином и выпив чрезмерно вина, поднял руку с бокалом и, провозгласив тост за здоровье неизвестной фаворитки, разбил бокал об пол и предложил своим собеседникам последовать его примеру и угадать имя этой неизвестной особы.
Тогда
С этого дня все догадки и сомнения исчезли: всякий знал, что у короля есть фаворитка; не знали только, кто именно была эта фаворитка.
Эта тайна беспокоила всех придворных, и в особенности кардинала: все боялись, что новая фаворитка будет иметь влияние на нрав короля.
Герцог Ришелье, принятый по возвращении своем из посольства в Вену с гораздо большим почетом и снова занявший высшую должность при дворе, предложил королю в метрессы жену президента Портайля: это была красивая женщина двадцати трех или двадцати четырех лет, чрезвычайно бойкая, ловкая и нецеремонная в обращении.
Комнатным лакеям поручено было передать все подробности первого свидания короля с этой его любовницей. Король, оставшись чрезвычайно недовольным излишней бойкостью и непринужденностью в обращении своей фаворитки, отпустил ее от себя на другой день утром и сказал своему камердинеру, что не желает ее более видеть.
На следующий день мадам Портайль получила королевский приказ на выдачу ей двух тысяч экю пенсии. Приказ этот был подписан министром Флери.
Получив этот приказ, президентша поняла, что ей ничего уже нельзя более ожидать от короля, и так как она была женщина чрезвычайно ветреная, то и решила продолжать то ремесло, которое уже начала. Вследствие сего она начала заводить любовные интриги со всеми знатными лицами. Наняла великолепный дом на Королевской площади, так как в этой части Парижа жил высший класс общества: в каждом почти доме жил аристократ, человек молодой, красивый собою, имевший приезд ко двору. Госпожа Портайль познакомилась со всеми соседями по правую и левую стороны от своего дома, и не было в этом аристократическом квартале ни одного отеля, который бы она забыла посетить.
Так как президентша Портайль была, так сказать, произведением герцога Ришелье, то всякий боялся последствий того влияния, которое было соединено в лице фаворитки и фаворита. Поэтому, чтобы закрыть миловидной президентше вход во дворец, каждый спешил публиковать о своем похождении с нею. Все эти похождения, собранные вместе, произвели столько толков и суждений, что маркиз Морпа, заклятый враг герцога Ришелье, питавший ненависть ко всем тем женщинам, которых считал преданными герцогу, исходатайствовал у короля приказание лишить президентшу свободы и заключить ее в тюрьму. Король подписал приказ, определив президентшу только не в тюрьму, а в монастырь.
Морпа сам лично привел это приказание в надлежащее исполнение.
Но этим самым министру только вторично напоминалось о том, чтобы он принял меры предосторожности. Составлен был совет из следующих лиц: Флери, экс-наставника, герцогини Бурбонской и трех камердинеров — Бонтана, Лебеля и Башелье. На этом совете большинством голосов выбор пал на госпожу Мальи.
Скажем несколько слов о Нельском доме, который находился в родстве с домом де Мальи.
Старинный дворянский род Нелей, существовавший уже в XI веке, был известен в лице Ансельма де Мальи, опекуна графа Фландрского, правителя его земель, убитого в Лилльском сражении в последний день осады этого города. Герб дома Нелей считался во времена крестовых походов одним из первейших дворянских гербов Франции, и многочисленные ветви этого дома с гордостью и величием представляли вниманию государств свой девиз: «Hogne qui voudra», то есть: «Сердись кто хочет».