Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947
Шрифт:
Восточная часть Итальянского фронта, во всяком случае та, что находилась к востоку от Исонцо, не была непосредственно связана с районом, где противник мог развернуть наступление. Зона к востоку от Гориции могла приобрести важное значение в случае, если бы в результате отступления правого фланга группы армий Е (Лер) оказалась оголенной Югославия и войска Тито или русских получили бы возможность проникнуть в район действий группы армий С. Если бы это произошло, возникла бы необходимость защищать этот фланг и создавать линию обороны, обращенную на восток. Однако без частей и соединений группы армий Е это было бы невозможно. Но даже если бы группа армий С отодвинула свой левый фланг назад в направлении Виллача, могли возникнуть обстоятельства, которые заставили бы ее сражаться одновременно на двух фронтах, а это было бы слишком. Группа армий Е действовала на Балканах автономно, то и дело вступая в стычки с партизанами Тито, пока
Между тем назрела необходимость упростить систему командования и управления войсками в южной зоне. Я не возражал против передачи всего восточного Адриатического района группе армий Е при условии, что будет создано общее командование южного района, главной обязанностью которого станет контроль за положением на стыке между группами армий. В противном случае следовало сохранить прежнюю систему, несмотря на все ее недостатки.
Эти соображения были увязаны с планом действий группы армий С. 10-я и 14-я армии должны были, сражаясь с противником, в случае необходимости отступить за реку По и далее к «Альпийской линии».
Я верил, что эта тактика покажется приемлемой Верховному командованию вермахта и Гитлеру, поскольку иначе создание оборонительных позиций к югу и северу от По, которое весьма успешно продолжалось в течение всего лета, было бы пустой тратой времени.
В течение последних шести месяцев германские дивизии продемонстрировали настоящую воинскую доблесть. Боевые традиции и опыт компенсировали многие недостатки, и, если ряду командиров и младших офицеров нужно было пройти дополнительное обучение, были основания полагать, что они пройдут его в зимние месяцы. Нашим основным слабым местом оставалось отсутствие оперативной и непосредственной поддержки с воздуха. Этот недостаток нельзя было восполнить даже за счет выделения значительных сил зенитной артиллерии, а также использования прожекторов и других технических средств. Угроза нашим тыловым коммуникациям усиливалась по мере того, как площадь района боевых действий сокращалась и узкие проходы (например, проход Бреннера) становились все более опасными. Открытым также оставался вопрос о том, удастся ли нам ликвидировать нехватку оружия, боеприпасов и в первую очередь горючего.
В сложившейся ситуации нашему командованию нельзя было не придавать должного значения предстоящей битве, недооценивать ее возможную жестокость и масштабы и культивировать в войсках необоснованный оптимизм. Однако не следовало и слишком замыкаться на собственных трудностях и проявлять чрезмерный пессимизм. Вопрос стоял следующим образом: раз мы не смогли удержаться в Апеннинах, следовало ли нам отвести свои войска за По немедленно, или же лучше было сделать это непосредственно перед началом наступления противника? А может быть, имело смысл принять решающий бой на занимаемых позициях, на которых мы оказались не столько по собственному выбору, сколько под давлением обстоятельств?
Я решил, что поздней осенью 1944 года нам даже под прикрытием сильного арьергарда не следует выходить из непосредственного соприкосновения с противником и отходить. Наши маневры, предпринимаемые с целью избежать контакта с войсками альянса, невозможно было утаить от вражеской разведки и наблюдения с воздуха. Несмотря на сложный характер местности и непростые погодные условия, противник мог быстро продвинуться вперед следом за нами и к началу весны получить возможность развить хорошо подготовленное наступление на оборонительные рубежи в районе реки По. Мы в этом случае просто подарили бы ему большой участок труднопроходимой местности, который все еще имел огромное значение со всех точек зрения – и с чисто тактической, поскольку предоставлял значительные возможности для защиты от ударов с воздуха, и по сугубо экономическим причинам. Придя к такому мнению, я не стал отдавать приказ о начале операции «Осенний туман».
Я также решил, что нам не следует встречать противника на занимаемых нами в тот момент позициях; это означало бы поставить все будущее Итальянского театра военных действий на одну заведомо проигрышную карту. Поэтому, раз в наших оборонительных порядках имелись бреши, наличие которых нельзя было не учитывать, нам оставалось действовать, применяя в том или ином виде «стратегию
Как относились ко всему этому Верховное командование вермахта и Гитлер?
Когда Гитлер высказался против операции «Осенний туман» в октябре, меня это не удивило. Собственно говоря, я предвидел, что так и будет, и мое первое предложение на этот счет было пробным шаром, пущенным мной с тем, чтобы заблаговременно проинформировать Верховное командование вермахта о развитии ситуации и возможных последствиях. Приступить к реализации моего плана немедленно означало бы пойти наперекор моему глубокому убеждению, состоявшему в том, что такую сложную операцию следовало тщательно Продумать и зафиксировать ее замысел на бумаге с указанием точного временного графика. Поэтому октябрьский отказ не был воспринят мной как знак того, что мое предложение отвергнуто раз и навсегда, и я был уверен, что мне удастся добиться его одобрения в случае, если положение станет критическим. Вопреки мнению моих критиков, я по-прежнему считаю, что шесть месяцев непрерывных боев от Гарильяно до Апеннин были не просто борьбой за каждый метр территории, что мне всегда удавалось убедить Гитлера согласиться с моими предложениями и добиться выхода моих войск из самых сложных ситуаций без больших потерь. По этой причине я был настроен достаточно оптимистично и верил, что в решающий момент мой план будет осуществлен.
В зимние месяцы я не ждал активного вмешательства в наши действия со стороны Верховного командования вермахта, в котором мне очень помогал Йодль; он с одобрением относился к тому, как я действовал в сложившейся ситуации (в данном случае тоже), и имел возможность постепенно, преподнося Гитлеру горькую правду в гомеопатических дозах, подготовить фюрера к неизбежному. Это, впрочем, нисколько не спасало меня от периодических выговоров и замечаний. Однако Гитлер знал, что я сделаю все для выполнения его директив, если мне будет ясно, что они продиктованы необходимостью. Впрочем, он также знал и то, что приказ стоять насмерть не свяжет мне руки, если я приду к иному решению, принятому в соответствии с моей личной оценкой обстановки, произведенной главным образом благодаря изучению ее на месте. Я не раз демонстрировал собственную независимость. Гитлер вынужден был соглашаться с моими соображениями, когда задачи, которые он передо мной ставил, со временем переставали соответствовать силам и средствам, имевшимся в моем распоряжении. Хотя Верховное командование вермахта очень хотело сделать как можно больше для снабжения всем необходимым наших войск на Итальянском театре военных действий, с учетом того, какие огромные ресурсы поглощали главные фронты – Восточный и Западный, командование группы армий С было очень скептически настроено по поводу возможностей ставки реализовать эти свои намерения и стало со своей стороны принимать самые разнообразные меры для решения проблемы. Однако результат этих мер трудно было предсказать.
В течение осени и зимы Верховное командование вермахта отдало приказы о переброске с нашего фронта на другие следующих дивизий: сентябрь 1944 года – 71-й пехотной дивизии; октябрь – ноябрь – 44-й пехотной дивизии; декабрь – 356-й и 710-й пехотных дивизий; январь – февраль 1945 года – 16-й панцер-гренадер-ской дивизии СС; март 1945 года – 715-й (частично механизированной) дивизии и трех парашютно-десантных полков, по численности равных одной дивизии.
Всего получается семь дивизий. Это весьма красноречиво свидетельствовало о том, какова ситуация на других фронтах.
Здесь мне хотелось бы повторить, что я считал ослабление Итальянского фронта после высадки войск альянса во Франции правильным решением и даже предлагал перебросить с нашего на более важные направления больше сил и средств, чем было предписано ставкой. Однако, с моей точки зрения, нельзя было придерживаться старых стратегических планов, не учитывая изменений в распределении наших сил по фронтам и трудностей со снабжением. В последний раз я сказал об этом Гитлеру 10 марта 1945 года.