Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947
Шрифт:
Кстати, мне хотелось бы вкратце привести содержание одной беседы с допрашивавшим меня в тот период офицером «еврейского происхождения. Темой беседы был рост во всем мире антисемитизма, скрытые проявления которого тогда можно было заметить и у многих представителей населения западных государств.
«Вы не поняли, в чем состоит особенность нынешнего времени, – сказал я ему. – Вполне возможно, что вы упускаете уникальную возможность создания для еврейского народа некоего фундамента, который позволит ему занять несокрушимые позиции в мире. У вас есть полное право требовать наказания для тех, кто совершал преступления против евреев, а также возмещения нанесенного ими ущерба.
Мои слова явно произвели впечатление на собеседника:
«Да, – ответил он, – но вы слишком многого требуете от евреев».
«Знаю, – согласился я. – Но разве достижение всеобщего мира не стоит того?»
Преимущество нашего положения в Аллендорфе состояло в том, что нам почти без ограничений позволяли принимать посетителей. Благодаря этому мы смогли отпраздновать Рождество и встретить Новый, 1947 год вместе со своими семьями. Эти посещения имели очень большое значение для наших жен – именно они дали им силы ждать нас в последующие годы.
17 января 1947 года меня через Зальцбург перевезли в Римини, где должен был начаться суд надо мной. Поттер и еще один полковник сопроводили меня до Франкфурта, где передали меня с рук на руки двум очень приятным английским офицерам. Приведу лишь один пример, по которому вполне можно судить, какие путаница и неразбериха царили везде в то время: в Зальцбурге мои сопровождающие и я в течение суток находились в гостях у одного американца, который проживал в Швейцарии. Ночевали мы на койках, установленных в помещении, которое раньше было конюшней. В Римини нас встретила внушительная группа офицеров. Я с радостью убедился, что в среде военных чувство товарищества не имеет отношения к государственным границам и продолжает существовать даже между победителями и побежденными.
Я всегда радуюсь, когда вижу, что военные зачастую являются лучшими дипломатами и более тонкими политиками, чем те, кто занимается этим профессионально. По иронии судьбы именно военных, которых нередко боятся, на которых клевещут и над которыми насмехаются во всем мире, в трудные моменты возносят на руководящие посты и осыпают почестями. Для того чтобы заметить эту тенденцию, достаточно взглянуть хотя бы на Америку (Маршалл, Эйзенхауэр, Макартур). Не означает ли это, что к военным следует относиться с меньшей враждебностью и предубеждением?
Когда в шесть часов утра меня увозили в Венецию, на станцию Венеция-Местре, заключенные, которые все без исключения поддерживали меня, собрались, чтобы меня проводить. Это было очень трогательно. Я пообещал твердо защищать их честь и честь Германии. Поскольку мой адвокат задерживался в связи с некоторыми накладками (в которых, кстати, немцы были нисколько не виноваты), обвинитель хотел открыть заседание без него или возложить обязанности защитника на одного из военных судей, вызванного в качестве свидетеля обвинения. И снова английский офицер вмешался и сказал обвинителю: «Нельзя допускать, чтобы этот судебный процесс с самого начала был превращен в фарс».
Суду надо мной предшествовали процессы над фон Макензеном и Мельцером, состоявшиеся в Риме в ноябре 1946 года. Их обоих, как и меня, обвинили в расстреле 335 итальянцев в Ардеатинских катакомбах неподалеку от Рима 24 марта 1944 года. 30 ноября 1946 года оба были приговорены к смертной казни. Я давал показания на
Суд надо мной в Венеции, в районе Венеция-Местре, продолжался более трех месяцев, с февраля по май 1947 года. Я находился в состоянии огромного напряжения – большего даже, чем в течение тех шести дней, когда я выступал в качестве свидетеля на процессах в Риме. По окончании процесса, в тот день, когда был оглашен мой смертный приговор, один английский офицер после долгой беседы со мной сказал: «Фельдмаршал, вы не представляете, насколько вы завоевали уважение всех британских офицеров во время этого суда, а в особенности сегодня». Из этого можно сделать вывод, что я держался хорошо. Я ответил: «Майор, если бы я вел себя хоть немного иначе, я был бы недостоин носить звание германского фельдмаршала».
За исключением военного прокурора, весь состав военного трибунала был другим, нежели во время процессов в Риме. Прокурор, единственный юрист, обязанностью которого было консультировать военных судей, не имевших юридического опыта, выполнял ту же функцию на всех других крупных процессах, которые, почти все без исключения, закончились вынесением смертных приговоров. Хотя он любил заканчивать свою заключительную речь словами «Я пребывал в сомнениях», я могу совершенно определенно сказать, что никаких сомнений он не испытывал – его явная предубежденность не давала ему такой возможности. Одна швейцарская газета в то время написала о нем, что он «второй и самый лучший обвинитель».
Состав суда не соответствовал международным нормам. Кроме одного генерала (Хаквел-Смит), в него входили четверо британских полковников. В ходе второй части процесса председателю, судя по всему, понравилась его роль темпераментного обвинителя; когда мне задавали вопросы, он относился к моим ответам без должного внимания. Полковник Скотланд, выражая свое мнение о процессе, высказался в том смысле, что все здравомыслящие люди в Великобритании и в Германии должны вынести свой собственный приговор по итогам двух последних судов, которые можно назвать худшими из всех, когда-либо созывавшихся по приказу его величества…
А теперь перейду к юридической стороне дела. Предъявленное мне обвинительное заключение включало в себя два пункта. По первому пункту меня обвиняли в соучастии в убийстве 335 итальянцев, о чем я уже упоминал; по второму – в том, что два моих приказа, адресованных подчиненным мне войскам, стали причиной убийств мирных граждан в ходе карательных акций, предпринятых в нарушение законов и обычаев наземной войны. В обвинении утверждалось, что результатом этих приказов стала гибель 1087 итальянцев. К тексту обвинительного заключения, короткому и весьма зловещему, прилагались данные под присягой показания свидетелей – и больше ничего.
Подводя итог процесса, военный прокурор посоветовал судьям оправдать меня при условии, что они согласны с тем, что ответственность за все репрессии и карательные акции была переложена с вооруженных сил на СД (службу безопасности СС). Это, как мне кажется, сыграло ключевую роль в решении по первому пункту. Из текста приговора – «Виновен. Смерть через расстрел» – я делаю вывод, что суд счел приведенный выше тезис недоказанным. Тем не менее, мой начальник штаба, офицеры оперативного отдела и разведки – как впоследствии подтвердил чиновник, который вел официальную ежедневную летопись войны с германской стороны, – под присягой показали, что в соответствии с ясным и совершенно определенным приказом Гитлера все карательные акции были возложены на СД (в ходе процесса это подтвердил даже руководитель СД).