Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947
Шрифт:
С конца марта по конец апреля дивизионные боевые группы, начавшие отходить к востоку после поражения на Рейне и Майне, прошли свыше 400 километров. Они шли форсированным маршем, отрывались от противника, сражались; противник догонял их, окружал; они прорывались сквозь кольцо окружения, неся потери, и, совершенно измотанные, перегруппировывались, снова дрались и снова шли. Они продемонстрировали невероятную стойкость и выносливость, которые не шли ни в какое сравнение с тем, чего они достигли или могли достичь.
Развитие ситуации на севере не заслуживает детального рассмотрения, поскольку с 6 апреля группа армий Н была непосредственно подчинена Верховному командованию вермахта.
Буш, командующий Северо-Западным фронтом, капитулировал 5 мая, а на следующий день то же самое сделал Бласковиц в Голландии.
Ближе к концу апреля русские прорвали фронт и нацелились на Берлин. Пока шла подготовка к решающей битве войны, британские и американские войска в Южной Германии вели себя на удивление пассивно. Впечатление было такое, будто они прекратили боевые действия.
В любом случае, наше сопротивление в Южной Германии слабело. 19-я армия была разбита. Ее остатки стояли на Дунае и на Иллере. Противник переправился через Дунай в двух местах и нанес удар по левому флангу 1-й армии из района Ульма. 80-му корпусу, находившемуся на этом фланге, грозило окружение и уничтожение. Немногочисленные силы американцев стояли на бывшей австрийской границе. Их попытки пройти вдоль северного берега Дуная через Богемский лес в Чехословакию явно преследовали лишь одну цель – обезопасить фланги.
Командование Юго-Западного фронта (группа армий С, Италия) понесло такие тяжелые потери в боях к югу от По, что отход его войск был затруднен, а позиции в хорошо укрепленных Южных Альпах ослаблены.
Командование Юго-Восточного фронта (Балканы) вело тяжелые бои в условиях нарастания угрозы его право-цу флангу, причем отступление группы армий С в Италии лишь усугубляло ее.
В боях на территории Австрии наступило затишье (группа армий «Юг» под командованием Рендулича), причем там в тылах имелись существенные резервы.
Группа армий «Центр» (Шернер) в Чехословакии была серьезно задействована на правом фланге.
Единственным крупным соединением германских войск, все еще не понесшим потерь, была новоиспеченная 12-я армия, но, отдав часть своих дивизий Северному и Северо-Западному фронтам и находясь под одновременной угрозой с двух сторон, она была слишком слаба, чтобы спорить с судьбой.
Тем не менее, наши армии на востоке, включая командование Юго-Восточного фронта и 12-ю армию, все же сохранили достаточно много сил и средств, и потому в ближайшее время о них можно было не беспокоиться. В то же время наши войска в Италии л Баварии, а также 7-я армия находились на грани полного краха.
Имелись ли в этих обстоятельствах какие-либо оправдания для продолжения войны?
Поскольку все имевшиеся в нашем распоряжении дивизии оказались зажатыми на тесном пространстве, они были в большей степени, чем когда бы то ни было, обречены на общую судьбу. Что бы они ни предприняли – продолжили бы сопротивление, чтобы как-то помочь соседним частям, или потащили бы соседа вместе с собой в пропасть, выхода не было. Например, обрушение нашего фронта в Южной Германии должно было подвергнуть огромной опасности наши группировки в Альпах – Юго-Восточных, Юго-Западных
В соответствии с законами психологии боя, когда все, кто участвует в боевых действиях, связаны общей судьбой, колебания в состоянии боевого духа частей, действующих на одном из участков фронта, начинают распространяться со скоростью лесного пожара. Еще более серьезные последствия могут иметь односторонние действия, предпринятые без учета положения других частей. Элементарный товарищеский долг не позволял любому честному солдату сложить оружие, когда его товарищи все еще продолжали свой последний бой. В условиях, когда от стойкости одного человека зависело решение вопроса о жизни или смерти его товарищей, военнослужащий и помыслить не мог о том, чтобы сдаться.
Я все время напряженно думал об этом. Теперь мы сражались не для того, чтобы отвоевать выгодные условия мира. Мы, руководствуясь исключительно чувством долга, теперь боролись за то, чтобы наши братья по оружию не попали в руки русских. Все остальное больше не имело значения. По этой, и только по этой причине мы должны были драться до конца.
В последние годы войны меня все чаще занимал вопрос о том, до какой стадии ее продолжение можно считать оправданным. Способность командира влиять на боевой дух своих подчиненных во многом зависела от его позиции по этой проблеме. После Сталинграда и захвата противником порта Тунис победа стала невозможной. Рассуждения о том, было ли успешное вторжение противника в Нормандии окончательным решением нашей судьбы, казались мне неуместными в обстановке, когда крах нашей обороны на Западном фронте убил последнюю надежду на возникновение тупиковой, патовой ситуации, а мы оказались в отчаянном положении.
Именно по этой причине начиная с осени 1944 года я поддерживал план генерала СС Вольфа, состоявший в установлении контакта с американцами в Швейцарии. Как солдат я убедил себя, что на данном этапе войны политические переговоры с противником были неизбежными и необходимыми. Западные участники альянса никогда не скрывали своего намерения разрушить Германию в политическом смысле, и прежде всего уничтожить национал-социализм и «милитаризм», к которым так или иначе имел отношение весь германский народ и все его руководители. Так утверждала пропаганда противника, не оставлявшая нам никакой надежды на национальное возрождение. На подобную решимость альянса покончить с нами, заключенную в формулу «безоговорочной капитуляции», мы могли ответить только одним: продать нашу шкуру как можно дороже, то есть сражаться как можно дольше и упорнее в надежде измотать противника и попытаться таким образом все же склонить его к переговорам. Однажды, в 1918 году, мы уже выбросили белый флаг и в результате были вынуждены принять безжалостный версальский диктат. Разумеется, никто из нас не хотел повторения этого.
Где-то в районе 20 апреля мне пришлось вплотную задуматься над этим вопросом. Ход оборонительных боев на Восточном и Западном фронтах не оправдал наших надежд. Берлин был в опасности. И все же я снова принял решение продолжать сражаться.
В последние два месяца приказы Гитлера содержали мольбы остановить наступление альянса или задержать его с целью выиграть время до того момента, когда на Восточном фронте мы одержим победу на родной земле, в которую фюрер продолжал непоколебимо верить, и когда будет создана новая – «самая лучшая» – армия, которая восстановит баланс сил; и, наконец, до того момента, когда мы сможем в массовом порядке применить новое оружие, и прежде всего «Народный истребитель»{16}.