Люфтваффельники
Шрифт:
Учитывая, что в обязанности дневального входит функция — постоянно отслеживать текущий «расход» и наличие личного состава роты я, справившись с незапланированной вибрацией нижней челюсти, начал непринужденный разговор, старательно скрывая свою недавнюю нервозность.
— Конфоркин, стоять! И куда же это ты собрался, друг любезный?! Ночь на дворе, а ты, вроде как, в неглиже?!
Конфоркин, взявшись за ручку входной двери и не открывая глаз, неожиданно тихо ответил.
— Я в туалет.
— Туалет в другой стороне! К тому же на улице холод собачий, а ты как бы — босиком, не находишь?! Да
— Мне позвонить надо…домой!
— Где же ты, позволь полюбопытствовать, посреди ночи переговорный пункт найдешь?!
— Я в штаб схожу… там, у дежурного… межгород есть…
— Ага?! Вот только в штабе тебя еще и не хватало! Дежурный офицер по училищу, увидев приведение босое, по сугробам бодренько рассекающее, сначала в окно выбросится, когда ты начнешь в штаб ломиться. Причем, исключительно головой вперед выброситься, не иначе. И стекло вынесет, что характерно — вместе с решеткой! А потом, если не застрелится с перепугу от увиденного, то сам умишком незамедлительно отъедет, не говоря уже про сонного часового у знамени… Тот, однозначно тебя из «калашика» прострочит, приняв за призрак коммунизма или диверсанта НАТОвского в маскхалате белом… Короче, слушай сюда, авангард прогрессивной молодежи, пока тебя в «дурку» не забрали прямо из штаба, давай-ка баиньки, друг сердечный!
— Мне надо…
— Так! Курсант Конфоркин?!
В соответствии с требованием общевоинских уставов, каждый военнослужащий независимо от воинского звания (и генерал, и рядовой), услышав свою фамилию, обязан принять строевую стойку — пятки вместе, носки врозь, сжатые в кулак руки идеально вытянуть по швам, распрямить спину, поднять подбородок и громко рявкнуть: «Я!», что Конфоркин успешно и продемонстрировал, даже в частично бессознательно-анабиозном состоянии.
— Я!
— Круууу-Гом!
Конфоркин четко повернулся на 180-ть градусов и напряженно замер в ожидании новой команды. А мне вдруг стало бессовестно весело (наверное, реакция организма после пережитого волнения при виде незапланированного привидения)
— В свою кроватку для крепкого и здорового сна, шагооооом мАрш!
Старательно топая босыми пятками и, размахивая руками в такт движения, Конфоркин почти строевым шагом бодро проковылял по коридору и скрылся в темноте спального помещения. Уф!
«Веселенькая» ночь вскоре закончилась, что откровенно меня порадовало! А на утро наш комсорг удивленно выпучивал свои глаза и категорически отказывался верить, когда я пытался во всех живописных подробностях поведать ему о пресеченной попытке отправиться в зимнюю ночь, с целью побродить по снежным сугробам и получить у дежурной службы по штабу монаршего разрешения недолго потрепаться по межгороду.
Конфоркин обильно брызгая слюной в праведном гневе, всячески обвинял меня в политической близорукости и наглой попытке дискредитировать его незыблемый авторитет в частности, всю структуру ВЛКСМ (комсомола) и Советскую власть в целом.
Спорить с авангардом прогрессивной молодежи и резервом партии в лице нашего казарменного лунатика мне было абсолютно лениво, и я равнодушно отмахнулся от назойливого Конфоркина, сославшись на свое полусонное состояние и гипотетическую возможность обознаться в личностях при скудном освещении
На следующую ночь и все последующие ночи до наступления очередного и долгожданного отпуска, ситуация с неугомонным «призраком коммунизма» в лице «гуляющего комсорга» неожиданно повторилась.
Парень реально начал бродить во сне, причем, очень часто. Складывалось такое впечатление, что психика нашего комсомольского вождя, существенно обремененная грандиозными идеями марксизма-ленинизма не смогла благополучно переварить фундаментальное наследие и активист Конфоркин тихо «глюкнулся». По ночам, его тушка начинала функционировать абсолютно автономно от мозга и периодически рвалась за пределы казармы, на волю, в пампасы. Одно радовало, хоть на Луну не выл и шерстью не обрастал, на людей не бросался, никого не кусал, кровь не пил, на четвереньках не бегал и на том спасибо!
Наряды по роте уже привыкли к несанкционированным похождениям спящего тела комсорга Конфоркина и держали ухо востро, чтобы «в случае чего» парня не поймали на улице и не списали по «дурке» как банального лунатика.
Шутки-шутками, но немотивированные и весьма непредсказуемые поступки на фоне общей нервозности совершали многие ребята. Например: Витя Копыто сидел в курсантской столовой на обеде и разливал чай. Киевлянин Лелик Пономарев сидел напротив и мягко пробурчал, что Витя мог бы наливать и побольше: «мол, что, края кружки не видишь?!»
Этого, абсолютно нейтрального по содержанию пожелания, было вполне достаточно, чтобы Витя Копыто, всегда трепетно боготворивший Лелика, с грохотом поставил огромный чайник на стол и, не долго думая, схватив свою кружку с кипятком, швырнул ее Лелику прямо в лицо.
Вся 4-я рота удивленно замерла в предвкушении. Мгновенно смолкли все голоса, затих звон вилок и ложек, в зале наступила зловещая тишина, толпа непроизвольно напряглась в ожидании незамедлительных и адекватных действий со стороны общепризнанного силача-гиганта из Киева.
Сам Витя тоже скоропостижно осознал и с ужасом понял, что жить ему осталось пару мгновений, не больше. Курсант Копыто обреченно сжался до размера котенка, зажмурил глаза и приготовился умереть достойно, не пикнув, ни пукнув, терпеливо ожидая, когда его разорвут на тряпочки. Но на удивление всего личного состава роты и на еще большее изумление самого перепуганного «вусмерть» Вити Копыто, ничего не происходило.
Громада киевлянин сидел за столом абсолютно неподвижно и молча, по его лицу и промокшей форме стекал горячий чай. Со стороны было отчетливо видно, как от Лелика Пономарева идет пар, а по щекам гуляют энергичные желваки.
Витя, осторожно открыл один глаз и, увидев данную живописную картину, съежился еще больше. Он смирился со своей неминуемой участью быть немедленно утопленным в бачке с невкусным супом и небрежно захороненным на училищном свинарнике без полагающихся каждому военнослужащему торжественных почестей.
Но свершилось чудо. Поскрипев зубами некоторое время, Лелик достаточно красноречиво смял свою эмалированную кружку пальцами правой руки. Причем, смял ее легко и непринужденно, будто стандартная армейская кружка была из тонкой фольги, а не из металла.