Льюис Кэролл и загадки его текстов
Шрифт:
В кругу кэрролловедов спорным считается вопрос о том, что именно высмеивает песня Белого Рыцаря в "Алисе в Зазеркалье" "Я рассказать тебе бы мог, как повстречался мне какой-то древний старичок, сидящий на стене" (перевод Д.Орловской) {"The aged, aged man".}. Одни сопоставляют песню Белого Рыцаря со стихотворениями Уильяма Вордсворта "Решительность и независимость" и "Шипы". Другие, как это делает, например, Хорас Грегори, сравнивают песню Белого Рыцаря с вордсвортовской "Одой о бессмертии" {См.: Кэрролл Л. Указ. соч.
– С.348-349.}. По мнению же М. Гарднера, в песне этой звучит и строка из положенного на музыку Генри Раулем Бишопом стихотворения Томаса Мура "Мое сердце и лютня" {Там же.
– С.204.}.
В кэрролловедении известно также, что начало первой строки стихотворного гротеска "Это голос Омара" {"Та the voice of the Lobster". В переводе В.В.Набокова: Как дыня, вздувается вещий Омар. // "Меня, - говорит он, ты бросила в жар; // Ты кудри мои вырываешь и ешь, // Осыплю я перцем багровую плешь". // Омар! Ты порою смеешься,
– С.72).} вызвало негодование читателя некоего священнослужителя еще при жизни Кэрролла. Дело в том, что первая строка стихотворения "Это голос Омара" напомнила читателю библейское выражение "голос горлицы" {Цветы показались на земле, время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей" (Песнь Песней 2, 12).}, отчего он и обвинил писателя в богохульстве. Впрочем, по мнению М.Гарднера, библейские ассоциации здесь ни при чем: Кэрролл откровенно пародировал малозначительный дидактический стишок "Лентяй" английского богослова и поэта конца XVII - начала XVIII в. Исаака Уоттса {"Это голос лентяя. Вот он застонал: // "Ах, зачем меня будят! Я спал бы, да спал" (перевод О.Седаковой).}. Таким образом, замечает М.Гарднер, стихи и песни, которыми Кэрролл воспользовался, в основном полностью в наши дни забыты. "В лучшем случае мы помним лишь названия, и то только потому, что Кэрролл выбрал их для пародии" {Цит. по: Кэрролл Л. Указ. соч.
– С.20.}.
Здесь следует сказать, что мнение, будто стихи в двух "Алисах" являются пародиями, было безоговорочно Принято в кэрролловедении лишь на протяжении нескольких десятилетий после их выхода в свет. В последние годы появились и иные точки зрения. Так, например, американская исследовательница Биверли Л.Кларк считает, что вопрос, являются ли пародиями стихи в двух "Алисах", относится по преимуществу к "проблеме дефиниции", т.е. к тому, что мы согласились понимать под термином "пародия" {Clark B.L Carroll's well-versed narrative: "Through the I coking-Glass" // Lewis Carroll.
– P. 131.}. По мнению исследовательницы, этот термин имеет более узкое определение, чем это принято в кэрролловедении. БЛ.Кларк склонна полагать, что назвать пародией можно только то сатирическое произведение, которое намеренно и откровенно высмеивает оригинал. Что же касается Кэрролла, пишет она, то писатель не просто вкладывал абсурдный смысл в форму изначального оригинала, он зачастую имел в виду не только литературную сатиру, но и общеморальный критический подход и взгляд. Воистину пародийным исследовательница считает только стишок из второй главы "Алисы в Стране Чудес" "Как дорожит своим хвостом малютка крокодил" (перевод О.Седаковой) {"How doth the little crocodile".}, поскольку он действительно высмеивает одну из назидательных божественных песен того же Исаака Уоттса, которая призывает деток трудиться. В отличие от героини уоттсовский песенки, т.е. пчелы, мастерящей себе "опрятный дом" соты {Как дорожит своим деньком // Малюточка пчела!
– // Гудит и вьется над цветком, // Прилежна и мила" (перевод О.Седаковой).}, малютка крокодил у Кэрролла трудится, "глотая рыбок целиком" {"How neatly spreads his claws, // And welcomes little fishes in // With gently smiling jaws!".}.
Одним словом, по мысли Б.Л.Кларк, так называемые пародии в двух "Алисах" могут составить континуум - от истинных пародий, подобных "Малютке крокодилу", и до простых "отражений", являющихся вовсе не пародиями, а лишь парафразами оригиналов, а также до далеких "отголосков", которые в сущности вобще не могут быть соотнесены с тем, что считается их оригиналом {Clark B.L. Op. cit.
– P.131.}. И действительно, Кэрролл сам писал о своей балладе "Сияло солнце в небесах" ("Морж и Плотник") {"The Walrus and the Carpenter".} (которую и при жизни писателя соотносили, да и сейчас соотносят со стихотворением Томаса Гуда (1799-1845) "Сон Юджина Арама"), что, сочиняя балладу о морже, плотнике и о съеденных ими устрицах, он не имел в виду никакого конкретного стихотворения. "Размер его вполне ординарен, - писал Кэрролл", - и я не думаю, что "Юджин Арам" подходит сюда больше, чем многие другие стихотворения, которые я читал и которые написаны тем же размером" {Цит. по: Clark B.L. Op.cit.
– P.131.}.
Принято считать, что Льюис Кэрролл принадлежит к плеяде английских писателей-романтиков, воспринимавших мир с большой долей философского скептицизма и романтической иронией, идею которой высказал впервые теоретик немецкого романтизма Фридрих Шлегель (1772-1829). Мир для английских романтиков - это хаос, который в своем движении не имеет никакого направления, никакого доступного пониманию образца либо причины. Произведения писателей, основывавших свое творчество на философском скептицизме и романтической иронии, создавались главным образом методом определения границ человеческого языка и анализа последнего. Так, концепция способности человека к неправильному пониманию, т.е. концепция диспропорции между индивидуальным человеческим разумом и окружающим человека миром, была положена в основу творчества предшественника английского романтизма, величайшего английского сатирика Джонатана Свифта. "Путешествия Гулливера" это не что иное, как поиск точности в языке. Лилипуты в "Путешествиях Гулливера", измеряя его шляпу во всех возможных пропорциях, узнают из этого количественного анализа многое, но только не то, что имеют дело со шляпой, а повествователь "Сказки бочки" принимает собственную фальшивую словоохотливость за подлинную жизнь.
Один из основателей английского романтизма Сэмюэл Колридж в "Поэме о Старом Мореходе", которая считается классическим примером романтической иронии, стремился разрушить чувство справедливости, а в фантастическом фрагменте "Кубла Хан" и в поэме "Кристабель" связывал наш хаотический мир даже с демонизмом {Lockridge L.S. Coleridge the moralist.
– Ithaca; I,., 1977.
– 293 p.}.
Вот и Кэрролл в "Алисе в Стране Чудес", в "Алисе в Зазеркалье" и особенно в фантастической поэме "Охота на Снарка" рассматривает Вселенную как неконтролируемый хаотический поток и пытается противопоставить этому философско-скептичсскому видению мира средства романтической иронии. Он превращает все человеческие реалии в структурную игру и, будучи математиком и лингвистом, сводит запутанные человеческие взаимоотношения к ироничной "логической игре", неважно какой - будь то игра в карты (как в "Алисе в Стране Чудес"), в шахматы (как в "Алисе в Зазеркалье"), в охоту (как в "Охоте на Снарка"), в цифры (как в "Математических курьезах") или в слова (как в "Дублетах, словесной загадке") - во всех случаях Кэрролл строит строго закрытую систему, состоящую из слов, систему, которая, однако, остается абсолютно рациональной {См. об этом: Mellor A.K. English romantic irony.
– L.. 1980.
– IX, 219 p.}.
Кроме стихотворных гротесков, пародий, бурлесков и травестий, в текстах Льюиса Кэрролла и, в частности, в текстах двух "Алис" имеются насмешливые прозаические парафразы, иронично рисуются фигуры некоторых современников писателя, да и к самому себе он относится с известной долей иронии. Так, во второй главе "Алисы в Зазеркалье", в которой девочка попадает в сад говорящих цветов, откровенно высмеивается глава из первой части монодрамы в стихах "Мод" английского поэта-лауреата Альфреда Теннисона (1809-1892). Герой Теннисона, ожидая свою любимую женщину в "Саду Роз", прислушивается к голосам цветов розы, лилии и шпорника, которые, переговариваясь, также ждут прихода Мод {"Роза алая вскрикнула: "Ближе, ближе! // Плачет алая, прочит беду. // И прислушался шпорник: "Я слышу, слышу!" // И шепнула лилия: "Жду!" (перевод О.Седаковой).}.
В "Зазеркалье" Алиса беседует с такими же цветами, да и тема беседы схожа - речь идет о приходе женщины, в данном случае - Белой Королевы. Сам Кэрролл заметил, что образ Белой Королевы до странности похож на образ героини романа Уилки Коллинза "Без имени" - миссис Рэгг. "Идя различными путями, которые где-то пересеклись, - писал Кэрролл, - мы странным образом осуществили один и тот же идеал - миссис Рэгг и Белая Королева могли бы быть сестрами-близнецами" {Кэрролл Л. Указ. соч.
– С. 161.}.
Лев и Единорог, с которыми Алиса беседует в Зазеркалье, в изображении Джона Тенниела (1820-1914) - первого иллюстратора сказок (с которым Кэрролл работал в тесном контакте) - являются карикатурами на политических деятелей того времени - Уильяма Гладстона и Бенджамииа Дизраэли, что, видимо, было сделано в полном соответствии с замыслом самого Кэрролла. А карикатуры, как известно, Тенниел рисовать умел, он всю жизнь был связан с английским юмористическим журналом "Панч".
Прототипом Мыши из "Алисы в Стране Чудес" и Черной Королевы из "Зазеркалья" (в оригинале - Красная королева), по единодушному мнению комментаторов, является гувернантка сестер Лидделл мисс Прикетт. "Одно время ходили слухи о романтической привязанности Кэрролла к мисс Прикетт, вызванные его частыми визитами в дом Лидделла, - пишет М.Гарднер, - однако скоро стало ясно, что интересовали его дети, а не гувернантка" {Цит. по: Кэрролл Л. Указ. соч.
– С.134.}. Дж.Падни даже приводит раздраженный пассаж по этому поводу из дневника Кэрролла: "К большому моему удивлению я обнаружил, что мое внимание к ним (дочкам декана колледжа Крайст-Черч Генри Лидделла.
– И.Г.) кое-кто истолковывает как ухаживание за их гувернанткой мисс Прикетт... Что до меня, то я не придаю значения столь безосновательным слухам, но я поступил бы неблагородно по отношению к гувернантке, если бы предоставил новый повод для подобных замечаний" {Падни Дж. Указ. соч. С.82.}.
Шляпник (Hatter) {В переводе П.М.Демуровой - Болванщик, в переводе B.B. Набокова - Шляпник.} из "Алисы в Стране Чудес" - это карикатура на некоего торговца мебелью из Оксфорда по имени Теофилиус Картер, чудаковатый нрав которого был известен и студентам, и преподавателям колледжа Крайст-Черч.
Существует множество противоречивых гипотез относительно прототипов персонажей двух "Алис", и выше нами были названы лишь некоторые из них. Но одно несомненно в образах симпатичного Белого Кролика и добрейшего Белого Рыцаря писатель создал дружеские шаржи на самого себя. Джон Тенниел, которому принадлежат бессмертные иллюстрации к двум "Алисам", не всегда одобрял замыслы и тексты Кэрролла. Так, именно Тенниел предложил Кэрроллу изъять из "Алисы в Зазеркалье" главу "Оса в парике" {The Wasp in a Wig". В переводе Н.М.Демуровой - "Шмель в парике".}, и писатель с этим согласился. С другой стороны, Кэрролл протестовал против того, чтобы Белый Рыцарь выглядел на иллюстрациях стариком. "У Белого Рыцаря не должно быть усов", - требовал Кэрролл {Цит. по: Падни Дж. Указ. соч.
– С.86.}. Но усы у Белого Рыцаря остались, и притом очень длинные. Дело в том, что внешний облик Белого Рыцаря на рисунках Тенниела воспроизводит портрет самого художника, которому в 1870 г., когда была закончена рукопись "Зазеркалья", как раз исполнилось пятьдесят лет. Словом, в тексте "Алисы в Зазеркалье" в образе Белого Рыцаря создан дружеский шарж на Кэрролла, а иллюстрации - это дружеский шарж на Тенниела.