Люся, стоп!
Шрифт:
Вот и весь мой экранный сексуальный опыт. И вдруг свобода. Делайте что хотите. Сексуальная революция дождалась своего момента. Режиссер только набрал воздуху, чтобы крикнуть: «Мотор!» Бац, — и все голые. Ну, не победа ли свободы и демократии?
Кассеты с порнографией. В киосках, рядом со стиральными порошками, апельсинами, сигаретами и колготками, бледно-розовые мужские фаллосы. Стоят, как новогодние свечи. И пошло, и поехало. В последние годы в исчезнувшей из эфира, но здорово заинтересовавшей наших зрителей программе «Про это» бывали такие «экземпляры». Дура ты зеленая, ничего-то ты не знаешь. Как твоя жизнь бездарно прошла. Но даже в дурном сне невозможно себе представить, что можно «жить с душем». «Для меня драма, когда в доме
По рассказу Владимира Набокова «Сказка» был написан сценарий к фильму «СекСказка». Я стала размышлять, вспоминать, сопоставлять, читать «про это». Эротика. Что для меня означает это слово? Да ничего. Я об этом никогда не задумывалась. Как его обозначить одним понятным словом? Не знаю. Но почему я влюблялась в голос мужчины? По телефону я слушала голос, а внутри разливалось нечто такое, что нужно было немедленно завинтить, чтобы не расслабиться, не стать доступной. Почему я влюбилась в Машиного отца? Я не могла оторвать глаз от его профиля, затылка, век.
А почему такое простое стихотворение: «Мороз и солнце, день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный, пора, красавица, проснись», - мне представляется загадочным и чувственным? Мое воображение рисует их рядом. Он ее нежно обнимает. А может, они и не рядом, это только фантазии поэта? Почему в фильме «Римские каникулы» так хочешь героям счастья, аж до вопля: «Ну же, милые, вы такие красивые, вы такая пара! Будьте вместе на всю жизнь!» А на экране ничего сексуального. Почему, когда Андрон Кончаловский мне что-то объясняет про роль, я смотрю на его прекрасные выразительные руки? И эти внутренние приливы чувств, чувственности, чего-то очень интимного я передавала партнеру в кадре. Что это? Ничего еще в чистом виде сексуального нет, а как волнует.
Может, главное — это «до»? Может, главное — это прелюдия? Эротика — прелюдия?
Да, это самое сильное, непобедимое чувство. Оно сильнее. А там — будь все проклято! Знаю, что ничего хорошего там, где-то, когда-то не будет. Но что думать о том далеком? Жизнь одна. Она летит, летит, и неизвестно, что будет завтра. А вокруг: «Да живи ты сегодняшним днем!» И… и вплываешь в следующий неизбежный этап. Он менее романтичен. А через время в памяти остается только прелюдия. Ее ощущаешь во всех нюансах. А все бури, переполохи, казала-мазала, пришел — не пришел, твое-мое… Ах…
Герой фильма «СекСказка» проходит через увлечения разными женщинами, которых предоставляет ему женщина-черт. Как вы понимаете, именно мне и надлежало сыграть эту чертяку.
Игра. Чет-нечет. До двенадцати ночи герой, по уговору с ней, должен остановиться на одной из женщин. И эта женщина должна быть «нечет». Конечно, ему трудно остановиться. Все хороши. Все возбуждают. Хочется всех и всего. Героиня-черт иногда перевоплощается в одну из женщин и близко рассматривает героя. А его несет от одной к другой. К двенадцати ночи он понимает, что нашел, остановился. Вот она, единственная. Это героиня-черт оборачивается нежной очаровательной дамой. В ней есть все! Все от всех тех, других. И что-то такое еще, Нечто, чего и не объяснишь. Но поздно. Пробило двенадцать.
— Я выиграл! — восклицает герой.
— Нет, вы проиграли. Я четная.
Проиграл свою судьбу. Плоть любопытствует. А вдруг с кем-то другим будет лучше, интересней, по-другому? А пройдя круг, выпотрошенный, останавливается и понимает, что хорошее пропустил. Поезд ушел. Я не люблю цитат, но одна цитата давно меня заставила задуматься.
Спать есть с кем, а просыпаться и пить по утрам кофе не с кем. Мужчины? Ведь я их наблюдала в долгих экспедициях. Нет, было буквально несколько уникальных людей. Они были заняты своим делом, которое поглощало их целиком. Или слишком умны, чтобы себя разбазаривать, если дома женщина стоящая. А так…
«Идеальные мужья», оставшиеся без драгоценной половины, сначала тихо поглядывают, потом поглаживают, ну а потом «как карта ляжет». Если он не «идеальный», то ведет себя открыто, громко и на полную железку.
Есть оригинальные однолюбы. Любит, пока избранница не станет прочитанной и выпотрошенной. Он ее разлюбил открыто и «честно». Появилась другая избранница. И он опять однолюб.
Есть охотники. А есть охотники вечные, неустанные, неутомимые. Охота открыта «круглый сезон». Преследуют добычу, но при этом примечают на будущее все, что «шевелится». Чтобы потом добиться. Разбивают окна, ломают двери. Ого, какая любовь! А наутро глаза пустые, мертвые и буравят пространство, — ну, появись же хоть тень, хоть фигура! И не важно — старая-молодая, худая-пышная. Те, кто таких ближе знают, — смеются. Даже мужчины. Все очень интересно.
…Эта картина снималась в Вильнюсе. Там у меня было много времени, чтобы понять, что тот предвестник внутреннего переполоха был не случаен. Вот оно и сбывается. Кино на глазах теряет свое предназначение и уровень. А дома… Да уже, по сути, его и нет. Только никто не говорит: «Конец». Я понимала, что это должна сделать я. К этому все шло. Меня подводили к этому. То давай двойное гражданство, — ты здесь, а я в Израиле. То — открою свою студию записи музыки, нужна твоя фамилия. Действуй, открывай! Я уже не соответствовала тому амплуа, которого требовало новое время. «Актриса, талант? Да кому это нужно». Недавно прочла в газете и не удивилась. По опросам, то есть по рейтингу, талант вышел на третье место. Сегодня интереснее что-то бьющее по нервам и мозгам. Талант не в моде. За талант много не платят. Тем более в кино. Кино и деньги — уже смешно, кто знает гонорары артиста. Нашего артиста.
А какие открываются перспективы! И дачи, и иномарки, и магазинчики, и часики, и дубленочки. А кожаных курточек сколько! Костя все это очень любил. А мир повидать, себя показать! Тут снимайся-снимайся, концертируй и пляши, — не потянешь. Вообще, я никогда не ожидала от Кости такого оживления. Он получил свое время. Он преобразился. «Я себя исчерпал». Для меня. То есть для жизни духовной. «Не хлебом единым» кончилось. А другого — не умею я.
Странные были у нас переговоры по телефону. Ехать ко мне в Вильнюс или не ехать? А семнадцать с половиной лет: «Я без тебя минуты жить не могу!» И моя мама говорит, что странное поведение. Звонит, уезжает, приезжает, раздражительный.
— Он не прилетит, наверное, — говорит мама.
— Тут что-то с самолетами в аэропорту, — говорит Костя.
Один самолет прилетел, второй. Всей группой сидим за столом. Завтра вставать не надо, выходной. Стук в дверь. Костя. Ну, тут даже не знаю, что и сказать. Такого пылающего взгляда я у него давно не видела. Глаза влюбленные, ногой давит под столом мою ногу. Вся группа была им покорена. Какая ты счастливая! Мой никогда так не посмотрит. Сколько? Семнадцать лет? Вот это да!
А когда остались одни — ну, с ума сойти. В глаза смотреть боится. «Ты скажи, наконец, что происходит?» Нет, лучше не продолжать. Говорить не о чем. Как только приехали в Москву, примчался его папа. Не входя в квартиру, у порога, пошептались о чем-то очень далеком от меня. Отъездом сына в Вильнюс был крайне недоволен. Идет подготовка к другой жизни. Но, видно, не все еще созрело. Скоро все станет на свои места. Но до этого «скоро» еще надо было дожить. А сейчас, после «СекСказки», у меня отдых. Все. С картинами закончу и буду отдыхать. Тогда и разберусь.