Лютая зима (Преображение России - 9)
Шрифт:
Тут же, на листочке графленой бумаги, он начал на память чертить план местности на той стороне Ольховца и деревни. А когда кончил чертить и объяснять и спросил Ливенцева и Аксютина, ясна ли им их задача, то Ливенцев ответил:
– На бумаге как нельзя более ясна, господин полковник!
Аксютин же добавил:
– Вопрос только в том, как нас встретит австрийская рота.
Но тут Ковалевский откинул голову и почти выкрикнул:
– Невзирая на потери, - идти вперед! О занятии деревни донести немедленно мне!
И, выждав
А около походных кухонь уже толпились, сморкаясь и откашливаясь, солдаты с манерками за "кипяточком". У большинства совсем не было чаю, нечего было заваривать в манерках, глотали вприкуску кипяток, чтобы согреться после сна на соломе в декабрьской грязи.
Ливенцев посылал Котылева со взводом охранять переправу. Ему казалось неловким Котылеву, который за боевые отличия сделан подпрапорщиком из унтеров, разъяснять тут же длинно и обстоятельно. Но Котылев спросил сам:
– А во скольких шагах примерно от переправы нам рассыпаться в цепь?
– Шагах...
– Ливенцев подумал и ответил решительно: - в тысяче. Однако не в редкую цепь и в одном только направлении на деревню. Кто там был сейчас из разведчиков? Надо взять кого-нибудь провожатым.
– И как же нам там - дожидаться, пока не сменят?
– Как только мы перейдем, остальные три взвода присоединятся к нам и идти вместе на деревню.
– Будем деревню брать? Разве наша рота в авангарде, Николай Иваныч?
– Именно наша.
Котылев пожал широкими плечами и отошел собирать свой взвод, а Ливенцев спросил Аксютина:
– Что это значит, что Ковалевский вздумал челомкаться с нами? Как полагаете?
– Что значит? Гм, по-моему, вполне ясно. Обрек нас на пропятие, как Иуда.
– Ну, это вы все-таки мрачно... Просто, может быть, для начала дела... Требование момента, так сказать.
Но Аксютин пробурчал еще мрачнее:
– Вот мы увидим, что это будет за начало дела.
Кароли, так же как и Котылеву, казалось непонятным, почему это вдруг третий батальон назначается в авангард полка, и он говорил Ливенцеву и Аксютину:
– Это мы с Урфаловым страдаем за ваше вольнодумство, господа прапорщики! Так всегда бывает, так и в старину бывало: кого хотят поскорее угробить, того и посылают, - в печенку, в селезенку, - в авангард! Специально для того, чтобы поскорей его хлопнули!
– Ну, вы тоже хватили! Значит, генерал Котович хочет поскорее отделаться от Ковалевского, раз его полк назначен ударным?
– спросил его Ливенцев.
Но Кароли взял его за локоть и спросил в свою очередь:
– А вы крепко уверены, что не хочет именно этого?
Урфалов же, который держался всегда поближе к капитану Струкову, как первый кандидат на командование батальоном в случае его смерти, только вздыхал и бормотал неопределенно:
– Пути начальства, - говорится в Священном писании, - неисповедимы. Может, оно уж нам всем представление к наградам пишет, почем мы знаем?
Перемещавшаяся медленно и низко между быстро мчавшихся с запада на восток клочковатых туч луна была уже сильно на ущербе - последняя четверть, - все-таки ночь не казалась совершенно темной. И при свете этой ущербленной луны Ливенцев разглядел около себя узкое лицо Демки.
– Ваше благородие, - вполголоса и просительно говорил Демка.
– Ваша десятая рота идет в бой сейчас? Я с вами пойду!
– Э-э, ты...
– поморщился Ливенцев.
– Ты бы уж лучше с пулеметной командой, Демка.
– А пулеметная же команда как? Она же с вами тоже идет, вам в затылок. Я от пулеметной разве отстану?
– А ты почем знаешь, что пулеметная идет?
– Сейчас капитан Струков Вощилина подзывал, говорил: "Поезжайте за десятой".
В полку было четыре пулемета кольта, шесть австрийских и восемь максима. У прапорщика Вощилина - кольты.
– Это хорошо, что кольты с нами... А ты, Дема, Дема, - сидел бы дома... Но так и быть, иди уж со мной, авось ты целее будешь.
– Слушаю, - радостно выдохнул Демка, державший, как заправский солдат, винтовку на носке сапога прикладом, чтобы не запачкать его грязью.
Ливенцев, конечно, не сомневался в том, что Ковалевский отнюдь не хотел его скорой смерти, - он всегда и неизменно хорошо к нему относился. Тем менее понимал он, почему именно его рота назначалась для первого боевого дела полка. Если даже считать, что это назначение было особенно почетным, то Ливенцев знал, что другие роты, как первая, пятая, которыми командовали кадровики-поручики, были в большем почете у Ковалевского.
Он терялся в догадках, но задумываться над этим долго не приходилось; нужно было поскорее выпить хотя бы один стакан чаю и собирать людей: выступление назначено было ровно в половине шестого.
Проходя мимо выстроенных вздвоенными рядами трех своих взводов и проверяя, у всех ли есть обоймы в подсумках, он говорил, успокаивая больше себя, чем их:
– Это, братцы, не бой, на что мы идем, а сущие пустяки, перестрелка... В деревне - выяснили наши разведчики - всего-навсего одна австрийская рота, и та из галичан... Они ретиво защищать деревню не будут, а при первых же выстрелах побегут или сдадутся. Куда им там защищаться, когда идет против них целый полк! А у нас зато будут теплые квартиры, как в селе Звинячь. А теплые квартиры по такой погоде - это гораздо лучше, чем в грязи валяться, как сегодня валялись... Теперь квартиры - это дело большое!