Лже-Петр - царь московитов
Шрифт:
Петр поднялся по деревянному трапу трюма наверх, но крышка оказалась запертой сверху, и он испытал чувство сильной досады от этой первой неудачи. Стучал он долго, и несмотря на то, что слышал голоса матросов, бегавших по палубе, никто из них не замечал шума, несущегося со стороны трюма. Петр стал кричать, обращаясь к матросам по-немецки, по-голландски и по-шведски. Наконец крышка люка отворилась, впуская в провонявший кожами, несвежей рыбой, салом трюм солнечный свет и воздух. Когда Петр выбрался на палубу и выпрямился, то увидел, что окружен матросами. Все они стояли от него на некотором расстоянии, в руках у многих были нацеленные в его грудь ружья и пистолеты.
– Там ещё есть такие, как ты?!
– строго спросил человек со щетинистой бордой, но без усов, шляпа которого была надвинута глубоко, почти на глаза. Он говорил по-немецки, но Петр понял вопрос.
– Похоже, что нет. А ты здесь кто, капитан?
– На "Дельфине" задавать вопросы имею право только я, - нахмурился бородач.
– Как ты попал в трюм?
– Бежал от солдат шведского короля. Они убили бы меня, не укройся я в трюме твоего корабля, - с достоинством отвечал Петр, потому что совершенно не страшился этих людей.
– Выходит, у шведского правосудия были на тебя свои виды. Что, беглый каторжник?
– Нет, я не каторжник. Я - русский царь!
Матросы, помолчав секунды три, разразилмись смехом. Они ржали самозабвенно, хлопая друг друга по спине, переламываясь пополам. Один даже упал на палубу - до того ему было весело. Только капитан не смеялся. Он неотрывно смотрел на Петра, имевшего гордый и независимый вид. Хохот подчиненных он прекратил коротким приказом:
– Обыщите его.
Два моряка тут же схватили Петра за руки, и русский государь не стал противиться - царем на судне был капитан, а Петр умел ценить порядок. Ничего, кроме ножа, на странном оборванце матросы не нашли. Капитан осмотрел оружие Петра, нахмурясь, ковырнул ногтем запекшуюся на рукояти кровь, зачем-то головой кивнул. Тут же к нему подскочили два матроса, и он им что-то негромко приказал.
– Ну, русский царь, мы сейчас посмотрим кем ты представишься ещё после купания, - мрачно, будто сам себе, буркнул капитан, и вот уже Петр был повален на палубные доски, и, как ни сопротивлялся он, его руки на запястьях и ноги у самых стоп были перетянуты веревками.
С холхотом, с криками "Купаться! Купаться!" матросы понесли Петра на кормовую часть "Дельфина". Послышалась команда капитана:
– Курт! Ганс! С кормы под днище канаты заводить!
– Есть "заводить"!
– с веселой готовностью ответили матросы, предвкушавшие удовольствие от представления, в котором главным и единственным актером должен был стать какой-то "русский царь".
А Петр, прекрасно знавший об обычаях на европейский кораблях, кричал:
– Капитан! Капитан! Если вы исполните свое намерение, я вас повешу, четвертую как оскорбителя! Я - помазанник! Я - царь!
И матросы, слыша крики беспомощного, но страшно вращавшего глазами и брызгавшего слюной "царя", смеялись пуще прежнего, щипали Петра, дергали его за волосы, говоря при этом:
– Царь, царь! Ты немного запачкался, мы тебе готовим ванну!
– Да, ванну! Ведь нужно выйти к подданным не таким грязнулей, а чистеньким, как положено царям и королям!
Скоро Курт и Ганс доложили капитану, что канаты заведены под днище, то есть все к "купанию" готово, и лишь короткий жест командира судна - большой палец руки, указавший вверх, - сообщил ликующим матросам, что можно приступать.
– Царь, царь, ты уж постарайся в водичке не очень-то кричать о своем царском достоинстве, а то не миновать беды!
– советовал Петру кто-то. Другой, смеясь, говорил:
– Нет, не говори ему ничего, Фриц! Великий царь такой большой, что просто выпьет море - что ему!
С гиканьем, свистом, хохотом протягивали матросы Петра под килем. Он хорошо нырял ещё мальчишкой, и задержать дыхание на две минуты не составило бы для Петра труда, но матросам приятно было ощутить свою власть над беззащитным человеком, имевшим к тому же наглость разговаривать с их капитаном грубо, сверкать глазами да ещё пугать его виселицей и четвертованием. Поэтому-то вытащить привязанного за руки и за ноги человека из-под днища корабля они не спешили, и Петр, в голове которого от недостатка воздуха в легких уже зазвенели хрустальные колокольцы, а в памяти промелькнули со скоростью урагана сцены детства, лица матушки, Евдокии, Анны Монс, Алеши, многих других людей, не сдержался, открыл рот, и в его легкие хлынула вода, и сознание превратилось в черный узкий коридор, по которому помчалась душа к маячившему впереди свету...
– Ну что, очнулся?
– пробились к его разуму чьи-то далекие, чужие слова.
– Кем же ты ещё себя назовешь?
– увидел Петр перед своим лицом нехороший взгляд наклонившегося над ним бородатого капитана.
– Я - царь... всея... Руси...
– уже по-русски с совершенным безразличием по поводу того, сумеет он убедить кого-нибудь или нет, промолвил Петр, радуясь в душе тому, что остался в живых.
Казалось, русская речь заставила капитана призадуматься. Он выпрямился и отдал приказ:
– Дайте ему матросскую робу и штаны с башмаками. После приведите ко мне.
Когда Петр появился в капитанской каюте, что находилась в кормовой надстройке "Дельфина", командир судна, долго раскуривавший трубку с длинным черешневым чубуком и поглядывавший на молчавшего Петра, наконец спросил у него:
– Ну, и как тебя зовут, "русский царь"?
– Петром, - ответил Петр, произнося свое имя на русский намер.
– Да, видно, ты, приятель, на самом деле спятил с ума, раз твердишь одно и то же, как попугай, - пыхая дымом, сурово говорил капитан.
– Ладно, если ты - беглый каторжник и боишься того, что я отдам тебя судьям, обещаю не делать этого. Только брось молоть чепуху. Я не люблю врунов. Тем более таких, которые хотят придать себе важности. Я же вижу по твоим рукам, привычным скорее к топору и пиле, чем к изящным столовым приборам, что ты простолюдин. Кого ты хочешь обмануть? Мы плывем в Кольберг, в Померанию владения великого курфюрста Бранденбургского. Если ты не будешь больше называть себя царем Петром, потому что твоя дурь и спесь мне надоели, от них тянет блевать, я, так и быть, отвезу тебя в Кольберг. Конечно, тебе придется отслужить мне работой, тяжелой работой.
– Но я царь! Я истинный царь Петр Алексеевич!
– закричал Петр, и судорога свела его щеку. Если шведы надругались над ним именно потому, что им был неудобен строптивый сосед, то здесь, на корабле, его унижали так же, как челядь Хилкова, и эта обида была для Петра куда более горькой, чем нанесенная королем Карлом.
– Подожди, капитан, я расскажу тебе, почему мне, царю Петру, пришлось забраться в бочку из-под сала, только не перебивай меня!
– На плохом немецком, помогая себе руками, то и дело с рычанием хватаясь за дергавшуюся щеку, Петр рассказал историю пленения, поведал, насколько догадывался, о его причинах, о том, как получилось, что в России не заподозрили подмены. Под конец сказал: - Если ты, капитан, разгрузившись в Кольберге, возьмешь курс на Архангельск, то получишь за мой провоз очень щедрую плату. К тому же я обещаю тебе, что до конца своих дней ты сможешь торговать беспошлинно любыми иноземными товарами в моей державе.