Лже-Петр - царь московитов

Карпущенко Сергей Васильевич

Солдаты бросились к Петру, двое схватили его за руки, но он отшвырнул их не глядя, точно это были дети. Ногой он отпихнул вязанки хвороста, схватился руками за цепи, обвившие тельце девочки, стал искать скрепу, что соединяла концы, а маленькая ведьма все шептала ему:

– Спаси меня, спаси! Христа ради, спаси!

Но подбежавшие солдаты, прикладами ружей метя в затылок, оглушили Петра, он рухнул на землю, более не способный бороться, и когда огонь запылал, а палач из милосердия под завесой взлетевшего выше столбов дыма накинул на шейку маленькой колдуньи намыленную веревочную петлю, его уже волокли куда-то, и зрелище казни так и осталось за пределами его чувств и рассудка.

"Вот, вкекался в погань...
– проговорил внутри какой-то голос, когда Петр очнулся в кромешной тьме, на чем-то сыром. Повсюду цвинькали падающие в воду капли, пищали мыши.
– Матросом быть хотел, а царево вылезло - на чужом огороде свою морковку захотел сажать".

Петра держали в сыром застенке без пищи и воды три дня, и он уже не рвался к дверям, не колотил в них, не требовал открыть - все было безразлично ему, лишь бы оставили в покое. Но как-то раз дверь отворилась, кто-то приказал: "Поднимайся и выходи".

В просторном светлом зале на фоне большого гобелена сидели люди в черных мантиях и париках. Петр услышал, как один из них сказал другому:

– Только давайте поскорее. У нас мало времени, чтобы заниматься всякой сволочью.

– Итак, - тут же заговорил тот парик, к которому адресовали просьбу, мы хотим узнать, кто ты и почему вознамерился препятствовать производству казни над признанными виновными в колдовстве? Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Говори, или же твое молчание будет истолковано как знак неуважения к суду, что влечет за собой смертный приговор - тебя повесят завтра же.

Выслушав вопрос, Петр с бешенством взглянул на судью, позволившего себе приговорить несмышленого ребенка к страшной смерти. Холеное, лоснящееся лицо красноречиво свидетельствовало о том, что судья пожрать и выпить не дурак, и в тот день, сразу после казни, отправился домой, где, засунув за ворот крахмальную салфетку, принялся за богатый обед и расправился с ним с большим аппетитом и в самом лучшем расположении духа.

– Ты спрашиваешь, каналья, кто я такой?
– вцепился Петр руками в дубовый поручень барьера, отделявшего его от той части зала, где находился суд, с такой силой, что барьер заскрипел.
– Я тот, кто ещё недавно правил в стране, законы которой куда милосердней и боголюбивей, где не жгут на кострах детей, где казни даже самых страшных разбойников творятся так тихо, что на другом конце города о них никто не знает. Я - царь и великий князь Руси, волею судьбы и злых козней врагов моей державы лишенный трона!

Петр, покидая корабль, сбрил свою длинную бороду, оставив на лице одни лишь усы с бойко торчащими в разные стороны концами, и теперь лишь убогая да к тому же грязная одежда матроса помешала бы знавшим ранее царя в лицо признать в нем правителя Руси. Но судьи никогда не видели ни живого русского царя, ни его портретов, поэтому товарищ старшего судьи, громко стукнув ладонью по столу, закричал на Петра:

– Каналья? Ты смеешь оскорблять высокий суд? Завтра же ты будешь качаться на виселице, как стираные портки на веревке у хозяйки!

– Нет, постойте, ваша милость, постойте!
– вскочил с места третий судья.
– Вы обратили внимание на последнюю фразу этого негодяя, неведомо откуда взявшегося в славном Кольберге? Он утверждает, будто является русским царем. Каково! Похоже, нам придется немало попотеть с этим мерзавцем, потому что кара за одно лишь оскорбление суда будет слишком мягкой для него, - и уже обращаясь к Петру, спросил: - Так ты на самом деле считаешь себя русским царем? Отвечай кратко, ясно - это в твоих интересах!

– Да, я и есть русский царь Петр, государь всея Руси! И вы, проклятые детоубийцы и антихристы, под видом добротолюбия ругающие имя Христа и Святое Евангелие, были бы посажены на кол, будь я государем вашей земли!

– Ну, вы видите, видите?
– закричал третий служитель Фемиды. Секретарь, сейчас же запишите ответ этого бродяги! Итак, человек, которого мы видим, не только пытался воспрепятствовать исполнению приговора городского суда Кольберга, вынесшего справедливый вердикт в отношении отъявленных ведьм, уличенных в сношениях с дьяволом и порче людей и скота, но и сам, судя по всему, является дьявольским отродьем, ибо, по всему видно, в него вселился бес. Иначе кто же вещает в нем, кроме беса, когда этот человек нагло оскорбляет суд, а потом утверждает, что является русским царем? Если бы этот бродяга по имени Петр был простым умалишенным, то болезнь отчетливо проявилась бы в его жестах, внешнем строении органов, но ничего подобного мы не замечаем, а стало быть, снисходительствовать суд не имеет права. Нужно немедленно и тщательно обследовать тело бродяги Петра на предмет выявления дьявольских знаков. Вы согласны со мной, господа судьи?

Двум другим судьям очень хотелось побыстрее покончить с этим делом, но отказаться от предложения молодого товарища они не могли. В таком случае их самих можно было заподозрить в попустительстве дьяволу и в снисходительном отношении к его слугам. Председатель суда кивнул, махнул платком страже, с Петра, по-русски и по-немецки ругавшего членов суда, в мгновенье ока была сорвана одежда, и как ни сопротивлялся он, толстая веревка, обвив его тело, опутала руки и ноги.

Судьи меж тем приблизились к Петру и с глубокомысленным выражением на лицах принялись изучать его тело. Они поочередно рассматривали Петра со всех сторон, наклонялись, приседали, насколько позволяли путы, разводили ягодицы Петра, обращаясь при этом за помощью к одному из солдат, - наконец самый молодой судья, тот самый, что потребовал произвести осмотр, откинув в сторону волосы, увидел на шее Петра выпуклое родимое пятно и даже вскрикнул от радости, точно ученый-астроном, узревший через окуляр телескопа неизвестное прежде небесное тело:

– Вот оно! Нашел! Смотрите, достопочтенные судьи! Кто же теперь станет сомневаться, что бродяга достоин не виселицы, а костра? В "Маллеус малефикарум", то есть в "Молоте колдунов", подробно описаны такие наросты как неоспоримое свидетельство, что их владельцы - слуги дьявола.

– Постойте, господин Штедингер, - заговорил судья-обжора, - вначале нужно убедиться в том, что это родимое пятно при укалывании не будет кровоточить, а уж потом...

– Уверен, что крови не будет!
– упрямо сказал Штедингер.
– Принесите иглу. Впрочем, нет надобности - моя всегда при мне.
– И судья извлек из кармана мантии небольшой футляр, откуда вынул огромную иглу, при помощи которой сапожники прошивают дратвой подошву.
– Я сам уколю, причем сделаю это очень умело, как рекомендовал "Маллеус малефикарум".

Игла вонзилась в тело Петра так глубоко, что он пронзительно закричал, содрогнулся, тотчас на коже появилась испарина. Судьи, не принимавшие участия в укалывании, с интересом смотрели на манипуляции их сотоварища, и когда появилась кровь, это, однако, ничуть не сконфузило Штедингера, самоуверенно заявившего:

– Что ж, кровь ещё не разрушает общего правила, господа судьи. Черт коварен, хитер, и многоразличны способы, коими он защищает своих подопечных. Вот и сейчас он рядом с нами, он-то и выдавил кровь из тела этого колдуна. Нужна настоящая пытка, причем с самого начала по самым высоким степеням. Я настаиваю на пытке!