Лже-Петр - царь московитов
Шрифт:
– Поднимайся, приятель. В другой раз будешь знать, что не так-то просто взять на кулак братьев любого землячества, что грызут камень науки в Кенигсбергском университете. Уж полтора века, покуда существует наша альма матер, студенты первым делом овладевают приемами кулачного боя, а уж только потом садятся за книги.
Хмрый, злой на себя за поражение Петр, приняв тем не менее помощь молодого человека, встал на ноги. Если бы не приключения последних месяцев, где было так много унизительного для его достоинства, Петр снова бросился бы на молодых нахалов, стал бы драться до последнего, как гордый царь. Но теперь он видел, что невозможно доказать силой свое право пользоваться
– Кто ты такой, дружище?
– спрашивал бородатый победитель.
– Ты несся по дороге, будто за тобой гнались, по крайней мере, с десяток демонов.
Приятели с интересом рассматривали Петра - похоже, все им было любопытно в нем: и плоское, как блюдце, лицо, и оскаленный, гневный рот, сумасшедшие глаза, широченный лоб.
– Так кто же ты?
– спрашивал теперь второй парень.
– Говори, а то получишь ещё хороших оплеух.
– Я - русский царь, - вдруг признался Петр.
– Только не смейтесь надо мной и постарайтесь поверить мне. Я был в Голландии, шведы меня пленили, но я бежал из плена...
Нет, Петру не стоило говорить об этом - дружный, задорный смех стал ответом на его признание. Друзья смеялись долго, то и дело хлопали друг друга по спинам, показывая пальцем на Петра, готового вступить в драку снова. Наконец смех затих, и один из друзей сказал:
– Слушай, а ты забавный малый. Хочешь, пойдем с нами? Мы - студиозусы из Кенигсберга. Я - Макс, а это - Фридрих. До начала лекций остался месяц. Успеем дотащиться до Кенисгберга. Там, русский царь, ты сядешь на корабль и поедешь в свою Москву. Кстати, а почему ты покидаешь Кольберг?
– Меня едва не сожгли там по приговору суда, - признался Петр. Решили, что в меня вселился дьявол. Ах, я раньше так любил немцев, но теперь...
Парни снова расхохотались, и бородатый, облаченный в широкий плащ и высокие сапоги Макс сказал:
– Причем здесь немцы? Я учусь на философском факультете, приятель, и знаю, что всем людям во всех странах присущи одинаковые аффекты: нам нужно жрать, а поэтому мы все деремся за жратву, нам нужны бабы, а поэтому мы или деремся за баб, или придумываем ухищрения для овладения ими - поем песни, сочиняем стишки, затеваем ради них войны, а ещё всем нам хочется власти ради самой власти, а также ради жратвы и баб. Ну, разве я не прав? Так причем же здесь немцы? Повсюду нравы дики, ибо перечисленные мною аффекты не скоро оставят натуру человека. Скажи нам лучше, как тебя зовут, и здесь, на обочине этой дороги, мы скрепим нашу дружбу чаркой доброго швабского шнапса.
Петр, не евший с тех самых пор, как покинул борт "Дельфина", набросился на кровяную колбасу, хлеб и сыр приятелей, а те, с жадным любопытством следя за странным человеком, назвавшим себя царем Петром, не уставали подливать ему водки, и скоро Петр уже любил студентов, казавшихся ему такими же добрыми и приветливыми, как гостеприимные обитатели Немецкой слободы. А Макс, словно нарочно желая разрушить впечатление голодного человека о самом себе, говорил:
– Да, жрать ты, Петр, горазд. Я уж и пожалел, что пригласил тебя поесть. Да, мы, немцы, жадные и злые, жадные и злые. Не знаешь разве, какими мы можем быть? Ты, я вижу, на самом деле иностранец и, конечно уж, как воевали немцы друг с другом лет семьдесят назад, знать не можешь.
– Из-за чего вы воевали?
– не переставая жевать, спросил Петр.
– Как? Из-за религиозных несогласий*. Но не в этом дело. Почитал бы ты, что пишет честный Филандер фон Зитевальт, видевший войну.
– Макс, любивший поболтать, развалился на своем плаще.
– О, сжечь деревню, перебив всех крестьян, изнасиловать женщину, привязав её к спине изувеченного отца или мужа, разрезать живот беременной - было обычным делом. В одной Саксонии за два года погибло не меньше миллиона - убиты или умерли от голода. С голодухи люди крали трупы с виселиц, выкапывали из могил, чтобы сварить и съесть. Братья ели мертвых сестер, дочери - матерей. Родители убивали детей, чтобы утолить голод, а потом, от стыда, убивали себя. Пишут, что в начале войны Германия имела шестнадцать миллионов жителей, а в конце всего четыре. Представляешь, во Франконии сейм даже разрешил мужчинам иметь двух жен, никому не разрешалось становиться монахом раньше шестидесяти лет, а духовенству милостиво дозволили жениться.
Петр даже на минуту оторвался от еды - от Лефорта он никогда не слышал о бедствиях, что когда-то постигли столь полюбившуюся Петру Германию. Красивые молодые лица студентов вдруг словно подернулись какой-то тенью, на мгновеье потеряли привлекательность свою, но друзья уже толкали в бок Петра, предлагая ему подняться:
– Эдак мы и до зимы до Кенигсберга не доберемся!
И зашагали по дороге, удаляясь от города, где русский царь едва не поплатился жизнью за что, что попытался помешать свершению жестокой казни. Студенты были столь щедры, к тому же они про себя решили, что их попутчик немного свихнулся, и часто давали ему по очереди свои дымящиеся трубки, чтобы покурил дорогой, и Петр охотно брал их то у Макса, то у Фрица, а Макс без умолку болтал:
– Значит, ты русский царь? О, это очень, очень хорошо! Чтобы немного подзаработать, мы в пути будем показывать тебя, говорить всяким деревенским лоботрясам, что за несколько крейцеров они смогут увидеть настоящего русского царя, корабль которого потерпел крушение неподалеку от Данцига. Ты умеешь говорить по-русски? Ну, скажи-ка!
Петр, улыбаясь, что-то произносил по-русски, и Макс с Фрицем, никогда не слышавшие русского языка, шлепали Петр по спине и со смешками говорили:
– О да, Питер, да, ты говоришь как настоящий русский царь!
– Нет, даже лучше, много лучше. Куда ему до тебя. Только пояснее выговаривай это "щ", сделай его долгим, как шипение вестфальского гуся. Ну-ка - щ-щ-щ-щ-и-и-и...
И Петр, тоже смеясь, уже не обижаясь на студентов, старался проговорить звук так, как требовали они. Но скоро Максу с Фрицем надоело учить попутчика, которого они
* Тридцатилетняя война 1618-1648 г.
считали почти дурачком, говорить на "настоящем русском языке". Понятно, что этот неуклюжий, долгоростый парень, побитый ими, не заслуживал внимания кенигсбергских студиозусов, и они, уже не замечая шагавшего подле них Петра, с юной живостью болтали.
– Максик, - говорил Фриц, - если трюк с русским царем по пути в альма матер не пройдет, нужно чем-то другим призаняться. Я будущий медик, а посему хочу предложить продавать одну полезную штуку - рецепт превернейший, к тому же все составные части под рукой.
– И что же это?
– Аква флорум омниум - вода всех цветов. Приготовляется это снадобье из свежего коровьего кала именно в сентябре, когда коровы питаются травами, набравшими за лето много целебных свойств. Кал собирается в холщовый мешочек, потом растворяется ключевой водой, или речной, что течет под мельничным колесом, потом мы нагреваем смесь в бутыли на медленном огне, пока не получится это драгоценное лекарство. Крестьяне и горожане за милую душу будут покупать его у нас, сразу чуя по запаху, что снадобье отменнейшее!