Лже-Петр - царь московитов
Шрифт:
– Погоняй лошадей! Погоняй!
– заорал вдруг Мейер, досадуя, что бродяга все ещё не разорван на части, и его битюги могут показаться крестьянам малосильными клячами.
Конюхи, повинуясь, громче закричали "но! но!", таща битюгов под уздцы, по тут раздалась другая команда, и возницы управляющего остановились:
– Казнь сейчас же прекратить! Человека с помоста снять!
Крестьяне, почувствовав необыкновенное облегчение и радость, повернулись в сторону, откуда раздался этот строгий приказ, - два всадника в голубых кафтанах, в шляпах с султанами из петушиных перьев и с вызолоченными знаками офицеров под подбородком, гарцевали на рослых, красивых лошадях.
– Кто смеет приказывать управляющему имений барона фон Швейнихена?
– с достоинством спросил Мейер.
– Я казню преступника, покушавшегося на мою жизнь! Не мешайте казни!
Но всадники, вплотную подъехав к Мейеру, не подали и виду, что испугались его окрика. Напротив, один из кавалеристов носком ботфорта с огромной зубчатой шпорой ткнул управляющего в грудь и презрительно сказал:
– Старая ободранная крыса! Мы, лейтенанты гвардейского полка великого курфюрста Бранденбургского, рыщем по всей Пруссии в поисках высоких, ладных молодцов, а ты, скотина, жизнь которой не стоит и ломаного талера, собираешься разорвать на части такого парня! А ну-ка, прикажи развязать его скорее, не то сам ляжешь на эти доски, пес, а уж тебя лошадки разнесут по сторонам быстрей, чем этого Голиафа!
Спустившись с помоста, Петр долго растирал запястья, а гвардейцы с седел, улыбаясь, смотрели на него, восхищенно говоря при этом:
– Черт, хорош молодец! Их величество курфюрст будет прыгать от радости, увидев такого великана.
– Ты прав, Ганс! Но просто невероятно, как этот парень мог сдерживать четырех битюгов? Пожалуй, нужно связать ему руки, а то он запросто накостыляет нам и убежит.
– Да, пожалуй.
– И, обращаясь уже к Петру, один из лейтенантов сказал: - Слушай, приятель, сам выбирай: или ты будешь разорван конями, или будешь служить в гренадерской роте гвардейских мушкетеров курфюрста Бранденбургского. Какой тебе дадут мундир, какое положат жалованье! Жратвы у нас довольно, а смазливых и охочих до ласк девчонок в Берлине хоть отбавляй.
Петр, смекнув, что бесполезно говорить гвардейцам о своем царственном происхождении, посмотрел на лошадей, все ещё бивших землю своими огромными копытами рядом с помостом, и сказал:
– Ладно, буду гренадером у Бранденбургского курфюрста. Только руки связывать не надо - не убегу.
Он был уверен, что уж Фридрих III узнает в нем царя и тотчас отправит его в Москву с причествующими его титулу почестями. Босиком, в одних портках, Петр зашагал между двумя блестящими всадниками. Пройдя верст пять, они остановились рядом с большой корчмой, во дворе которой под караулом сидели на соломе с полдюжины молодых парней.
– Капрал!
– крикнул лейтенант, прыгая с седла на землю.
– Вот тебе ещё один придурок деревенский, из которого нужно вылепить солдата. Приодень его да накорми. Три талера аванс за полмесяца службы. Дай ему их. Если проиграет или пропьет - прогоним через строй.
Петр, так и стоявший посреди двора в одних подштанниках, стиснул кулаки. Он знал, как в армиях германских государств провинившихся солдат прогоняют сквозь строй, и быть подвергнутым этой постыдной, мучительной процедуре показалось для него куда более неприемлемым, чем даже четвертование при помощи коней.
"Ничего!
– утешил он себя.
– Только бы добраться до Берлина, а там..."
Одетых в простую крестьянскую одежду, навербованных за серебро, соблазненных прелестями беззаботной солдатской жизни, напоенных в кабаке, а потом связанных и привезенных к месту сбора, будущих солдат курфюрста Бранденбургского гнали по осеннему бездорожью около месяца. По дороге к небольшой вначале команде присоединялись новые жертвы расторопности вербовщиков, и к воротам Берлина их подвели уже в количестве трех десятков человек. Петр с надеждой думал, что их сейчас же поставят перед самим курфюрстом Фридрихом, но ошибся - деревянные казармы на самой окраине города, длинные, с выбеленными известкой стенами, должны были стать их тюрьмой.
Приведенных новобранцев капрал быстро выстроил в шеренгу по ранжиру, причем Петр оказался правофланговым, потому что был выше всех. Скоро раздалаcь громкая, трескучая команда, и перед шеренгой появился красивый, как фазан, офицер. В островерхой гренадерской шапке с золоченой бляхой, с тростью в руке, в алом капитанском мундире с золотыми галунами, весь напомаженный, ротный командир, гордо откинув породистую голову, прхаживался вдоль строя, присматриваясь к тем, кто должен был влиться в его подразделение. Дольше всех он рассматривал Петра, наклонял голову, водил ею туда и сюда, будто любовался прекрасной картиной, потом цокнул языком, щелкнул пальцами и вдруг сказал:
– Что ж, хорошо, я доволен новобранцами, их внешним видом. Но скажите, братцы, - не бойтесь, - кем вы были раньше?
– Рекруты молчали.
– Ах, молчите! Ну так я вам скажу, кем вы были - скотами. Да, скотами! Вы спали вместе со свиньями, ели всякое дерьмо, носили руками навоз. От вас до сих пор навозом пахнет. Но теперь все переменится в вашей жизни - вы станете людьми, нет, более того - солдатами, слугами курфюрста, нет, больше - его друзьями. Он поведет вас в бой - и вы пойдете за ним, готовые с радостью умереть за него. В случае победы он посадит вас рядом с собой за пиршественный стол. Он заплачет, когда вы отдадите за него свою жизнь. Но, братцы, чтобы это случилось, чтобы вы стали настоящими гвардейцами, вам нужно соскоблить с себя дерьмо деревенской жизни. Не бойтесь - ваши отцы-командиры помогут вам в этом. Будьте послушны, ибо непослушание карается в армии курфюрста Бранденбургского очень, очень строго! Ну, так принимайтесь за солдатскую науку!
Слушая высокопарную речь командира гренадерской роты, Петр ощущал, как радость начинает наполнять его заколотившееся сердце. Разве он в юности не хотел быть солдатом, играя с потешными? Да, он был у них командиром, но ведь трудную науку солдата приходилось осваивать и ему самому, а теперь предоставлялась счастливая возможность поучиться у настоящих прусских капралов и сержантов.
"Отменно!
– подумал Петр.
– Али я не был в матросском обучении на саардамской верфи? Все нипочем! Пусть поучат. Опосля я их науку привью своим солдатам, и ежели приведется переведаться с пруссаками на поле брани, то им же и зачтется!"
Всем новобранцам выдали одежду. Вначале Петр, помывшись в ротной мыльне, натянул рубаху и портки из отменного холста. Долго каптенармус подыскивал для великана мундир подходящего размера, но наконец нашел одежду "умершего недавно Отто". Прежде никогда Петру не приходилось нашивать такой нарядной воинской одежды! Он надел штаны из синего сукна, натянул на ноги красные чулки, плотно прижав их под коленом кромкой штанин, имевшей пуговку. Камзол был светло-синим, доходившим почти что до колен, и застегивался на двенадцать мелких золоченых пуговиц. Кафтан же, хоть и имел по борту пуговиц не меньше, но должен был носиться нараспашку. Голубой кафтан с красным подкладом. Суконный кивер с бляхой, галстук, чтобы завязывать его узлом, и перчатки дополняли наряд Петра, и когда он взглянул на отражение свое, то так понравилось оно ему, что даже облачение царей не могло бы сейчас сравниться с мундиром гренадерским. Щелкнул каблуками смазных, тупоносых башмаков - и пошел насвистывая по казарме.