Лжец, лжец
Шрифт:
— Тссс. П-прекрати.
Я отвернулась, потому что не понимала эмоций, сжимающих мне горло. Никто никогда не говорил мне таких слов. Я никогда не думала, что кто-нибудь так поступил бы.
— В любом случае, со мной все будет в порядке.
Он кивнул, выпрямился, слегка коснулся моего подбородка костяшками пальцев. От нежного прикосновения по мне разлилось жидкое тепло. Когда он поднял мое лицо, чтобы я посмотрела на него, я не могла сдержать еще больше слез.
— Клянусь… — его адамово яблоко двигалось вверх-вниз. — Я никому больше не позволю причинить тебе боль.
Он произнес это тихо, вкрадчиво,
Я поверила ему.
— С тобой тоже все будет в порядке, — прошептала я.
— Конечно, со мной все в порядке, — это хриплое ворчание в сочетании с гримасой, когда он заколебался, опираясь на меня сильнее, чем раньше, когда мы приблизились к бордюру. — Я должен сдержать обещание.
— Истон, я серьезно.
— Я тоже.
Я подняла на него глаза, и, хотя серьезность в его взгляде пронзительна, его губы приподнялись с одной стороны. Затем он слишком сильно отклонился вправо, и я осторожно опустила нас, чтобы сесть на бордюр. Это нелегко, когда на меня давило более шести футов веса футболиста, но я справилась, и мы оба тяжело дышали, пока вой сирен наконец не достиг наших ушей. Рука Истона обвилась вокруг меня. Несмотря на боль, он крепко обнял меня, как будто кто-то мог украсть меня в любой момент. Он положил свою голову на мою, и через мгновение его дыхание начало замедляться.
В конце концов, в поле зрения появились яркие красные и синие огни.
— Истон, — прошептала я.
Он не ответил.
— Истон, посмотри.
Когда он по-прежнему не ответил, от ужаса у меня мурашки пробежали по коже.
— Истон, — я легонько встряхнула его. — Истон!
Его усталый взгляд из-под тяжелых век встретился с моим, и он одарил меня кривой, понимающей улыбкой.
— Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне, — хрипло произнес он. — Тебе следует делать это почаще.
— О боже мой.
Я ударила его кулаком в плечо. Он поморщился, его глаза закрылись от боли, и чувство вины разрывало меня пополам.
— Прости! Мне так жаль. Ты в порядке? Тебе там больно?
Он лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на меня, приподнимая губы.
— Серьезно, — протянул он, снова закрывая глаза. — Я мог бы привыкнуть к этому.
— Невероятно.
Подъехали две полицейские машины, затем еще две, за ними последовала "скорая помощь". Мои глаза сузились, когда за ними подъехала машина с фургоном ФБР.
— Их так много, — размышляла я в замешательстве.
Истон выдохнул, затем схватился за ребра.
— Да, — хрипло сказал он, — я думаю… Черт.
Он поднял голову и попытался еще раз выдохнуть, но вместо этого его глаза закатились.
— Истон?
Его тело обмякло, и страх, который я испытывала несколько секунд назад, вернулся с удвоенной силой.
— Истон! — я положила ладони ему на щеки, поворачивая его голову ко себе, но его глаза не открывались.
Он слегка вздрогнул в моих объятиях, а потом просто… замер.
Мое дыхание участилось. Я трясла его, но он не двигался.
— Истон!
Этого не могло быть. Дрожа, я осторожно стянула с него футболку, затем скложила ее пополам и надавила на рану у него на спине. Мой желудок сжался, зрение затуманилось, и я пыталась
Я не знала, что еще делать. Я не знала, как его вылечить. Я обняла его и нежно сжала.
— Пожалуйста, проснись.
Пожалуйста, останься со мной
Слезы текли по моим щекам, когда я прижалась к его груди.
— Ты в порядке, — мой голос дрожал, и я твердо повторяла: — Ты в порядке. С тобой все будет в порядке. Я обещаю.
Но обещание — пустое желание, потому что единственная уверенность, которая вообще была — это то, что со мной все в порядке. Я в порядке из-за него. И, возможно, я стоила ему всего.
Ева
— У тебя еще что-нибудь болит, милая?
Я смотрела на розу. Темно-красная, с оттенками розового между лепестками. Размытые зеленые чернила намекали на начало стебля, но изображение никогда не формировалось полностью. Несколько лепестков оторвались от цветка, скользнув мимо ключицы медсестры и забравшись под ее персикового цвета халат.
Лепестки выглядели мягкими, манящими, и у меня возникло непреодолимое желание прикоснуться к ним. Ее кожа намного темнее, чем у мамы, и это другой цветок, но на мгновение я представила, как обвела бы контур и представила, что это мамина лилия. Мои пальцы почесались от любопытства, и вместо этого я слегка сжала их в ладонях.
— Хорошо, — сказала она. — Почему бы тебе не взглянуть на диаграмму боли и не сказать мне, как ты себя чувствуешь?
Женщина рядом с ней мягко улыбнулась мне, и я перевела взгляд на плакат на стене, на котором изображены самые разные лица — от улыбающихся до плачущих. Затем я снова посмотрела на медсестру, чьи губы поджались в напряженной гримасе.
— Я хочу его увидеть, — сказала я в сотый раз.
С того момента, как нас с Истоном препроводили в машину скорой помощи, все превратилось в вихрь — бурный, с головокружительной скоростью и полностью вышедший из-под моего контроля. Я должна была предположить, что нас разлучили бы, но до сегодняшнего дня я даже ни разу не была в больнице. Его отвезли в отделение интенсивной терапии, а меня — в детское отделение, поскольку я несовершеннолетняя. Через две недели мне исполнилось бы восемнадцать. Две дурацкие недели разделяли нас целыми этажами.
— Я знаю.
Медсестра посмотрела на другую женщину, и ее брови озабоченно приподнялись, прежде чем я отвела взгляд.
— Я обещала сообщить тебе, как только узнаю что-нибудь, и я сдержу свое слово. Я не забуду. А пока, пожалуйста, не дашь ли ты мисс Сент-Клер шанс? Она уйдет, если ты действительно захочешь, но нам нужно, чтобы ты знала… Она здесь ради тебя, Ева. Она здесь, чтобы предложить поддержку.
Слезы навернулись на мои глаза, сузившиеся от окна, в которое я на самом деле не смотрела. Мне не нужна поддержка. Мне нужен Истон. Мне нужно знать, что с ним все будет в порядке.