Лжец, лжец

Мартин Т. Л.

У меня заболело в груди, и я жалела, что не я одна выскользнула из своей комнаты и не нашла его. Я никогда не думала… Я никогда не думала, что он сделал бы это… И ради меня. Мои глаза наполнились слезами, но я сморгнула их.

Больше не плачь.

Не сейчас.

Я пережила этот гребаный день, с Истоном все в порядке, и я не обязана оставлять его. Словно прочитав мои мысли, он все еще с закрытыми глазами нежно сжал мою руку, и впервые за долгое время я улыбнулась. Через несколько мгновений его дыхание замедлилось, и его хватка вокруг моих

пальцев немного ослабла, когда он засыпал.

Позади меня кто-то прочистил горло.

Я обернулась и увидела Винсента, сидящего на диване для посетителей. Мои глаза сузились при виде его обычно уложенных гелем светлых волос, которые теперь торчали во все стороны, ослабленного галстука и наполовину расстегнутой рубашки. Он определенно выбрал чертовски неподходящее время, чтобы решить стать отцом.

Он перевел взгляд с меня на Истона, затем на наши сцепленные руки.

— Как долго? — он спросил. — Сколько времени прошло с тех пор, как вы двое, э-э… — он поерзал на диване. — Ну, с тех пор, как это произошло?

Я выгнула бровь.

— Дольше, чем ты ведешь себя как его отец.

Он вздернул подбородок.

— Я это заслужил.

— Почему ты здесь? — спросила я. — Зачем вернулся сейчас, когда ты так долго был ему нужен раньше?

Винсент закрыл глаза. Когда он открыл их снова, он такой осунувшийся, что выглядел постаревшим лет на десять.

— Потому что, независимо от того, выбрали мы этот путь или нет, я его отец. Быть вдали… Отсутствовать какое-то время, а потом получить звонок о том, что произошло сегодня…

Он покачал головой, и, как будто он больше не мог меня удивлять, его губы действительно задрожали, прежде чем он успокоил их.

— Я знаю, мне нужно многое исправить, но он мой сын. И я собираюсь с этим разобраться. Так или иначе.

Я долго наблюдала за ним. Я видела, как он потел, извивался, боролся под моим пристальным взглядом. Но в основном… В основном, я наблюдала за тем, как он смотрел на Истона. Я не знала, возможно ли для такого эмоционально отстраненного человека, как Винсент, измениться. Я не знала, возможно ли для него дать Истону ту отцовскую любовь, которой он заслуживал. Но я не думала, что когда-либо видела столько сожаления на лице одного человека. Забавно, что угроза смерти заставляла нас вспомнить, как любить.

— Я рада, — наконец прошептала я, привлекая взгляд Винсента к себе.

Вчера, если бы я столкнулась лицом к лицу с кем-либо из людей, решивших меня усыновить, я бы заперла все свои собственные мысли и выбросила ключ. Но мне больше не нужно их одобрение. У меня было свое собственное.

— Я рада, что ты здесь, — продолжила я. — Но Винсент… Если ты причинишь ему боль сейчас, если ты втянешь его обратно только для того, чтобы снова уйти, я клянусь.

Каждая адская тропа, в которую я была втянута и с трудом выбралась, наполнила мой голос ноткой опасности, которую даже я не узнала.

— Я выслежу тебя и превращу твою жизнь в сущий ад. Поверь мне, я точно знаю, что такое ад, и нужны яйца гораздо

больше твоих, чтобы выжить в нем.

Несколько секунд он ничего не говорил. Казалось, я ошеломила его. Затем он прочистил горло. Приподнял брови.

— Что ж, я действительно думаю, что недооценил тебя.

— Я уверена, что это больше не повторится.

Он хмыкнул, и я могла бы поклясться, что к удивлению на его лице добавилась искорка веселья.

— Действительно, этого не произойдет.

Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, между нами возникло странное понимание. Пока дверь не распахнулась.

— О! — крик Бриджит утих ради Истона. — Очевидно, что дойти до твоей комнаты было слишком. Посмотри на него, он без сознания.

Она шагала ко мне, каблуки цокали, цокали, цокали по линолеуму. Ее глаза расширились, когда взгляд остановился на наших сцепленных руках.

— Нет. Нет, этого не происходит. Этого не может случиться. Что скажут люди? Ты… Ты его сестра.

— Только путем удочерения. Удочерение, которое я отменяю.

Она усмехнулась.

— Ты не можешь отменить удочерение.

— О, — я отвернулась, прикусила губу, размышляя. — Тогда, как бы ты это ни называла, когда ты разрываешь законные связи со своей семьей. Я делаю это.

— Эмансипация? — предложил Винсент, и мы с Бриджит обе посмотрели на него. Он пожал плечами. — Что? Так это называется, не так ли?

— Да. Я так и делаю.

Я покраснела, когда они сосредоточили свое внимание на мне. До боли очевидно, что я не знала, о чем говорила, но я не позволила бы им запугать меня. Я выпрямилась.

— Я займусь этим.

Бриджит положила руку на бедро.

— А где ты будешь жить?

— Тебе-то какая разница? Дом дяди Перри был недостаточно далеко от твоей башни из слоновой кости?

На какой-то мимолетный миг у Бриджит хватило порядочности сделать вид, что ее должным образом отчитали.

— Не думай, что я позволю тебе остаться с ним сейчас.

— Позволишь мне? — я засмеялась, и в моем смехе слышала горечь. — Ты не обязана позволять мне что-либо делать. С этого момента я свободна от тебя, Бриджит. О вас обоих.

На этот раз полу-смех, который вырвался у меня, прервался эмоциями. Мои глаза защипало, но в лучшем смысле этого слова.

— Я свободна, — повторила я, с трудом веря в это.

Ясность проникла в мои легкие, как кислород.

Я выбирала свободу.

Теплый большой палец погладил тыльную сторону моей ладони, и я посмотрела на кровать, чтобы обнаружить уставшие глаза Истона, устремленные на меня. Он медленно моргнул, и виски под его взглядом из-под тяжелых век ярко горело. Так ярко, что у меня в животе разгорелся пожар. Он крепче сжал мою руку, и я сглотнула, позволяя скатиться еще одной слезе. Последней, — пообещала я себе. Это последняя.