Лжец. Мы больше не твои
Шрифт:
– Добрый день, Нина.
Его голос завораживает. Бархатные интонации обволакивают.
– Ждете кого-то? – интересуется скупо, и в голосе сразу же слышен лед, а я, не привыкшая юлить, отвечаю обескураженно:
– Сестру.
Напряжение пропадает из ореховых глаз, и взгляд становится мягче. Царев отодвигает стул и садится.
– Простите меня за вчера. Я, надеюсь, не доставил вам проблем? – спрашивает, и взгляд по моему лицу скользит. Изучает. Ласкает будто, а я отвожу свои глаза, руки холодеют, притягиваю чашку к себе и накрываю
– Все в порядке.
Отвечаю тихо. Почему-то мне становится стыдно. Хотя стыдно должно быть именно Петру, который сошел с ума на ровном месте.
– Вы не притронулись к своему кофе, – отвечает мужчина, дает понять, что ни одна деталь не ускользает от его внимания.
Пожимаю плечами.
– В последнее время я как-то пристрастилась к аромату кофе, именно к запаху зерен. Этот аромат меня как-то успокаивает.
– Нина, я хотела сказать, – неожиданно Вадим наклоняется ко мне, и сильные пальцы мужчины опускаются на больной локоть, легкое касание, оно могло бы быть почти неосязаемым, если бы не синяк на моем локте.
Вздрагиваю от этого прикосновения, чуть чашку не опрокидываю, шиплю от боли, гася в себе порыв вскрикнуть, кусаю губу и поднимаю взгляд на Царева. Почему-то его лицо на мгновение расползается, а я понимаю, что это пелена слез сразу же у меня на глазах навернулась.
– Что за черт? – спрашивает, заглядывая мне в лицо. Скользит стремительно темнеющими глазами по моей закушенной от боли губе, и вновь взгляд глаза в глаза.
Я пытаюсь отнять руку, аккуратно тяну свою поврежденную конечность на себя, но Вадим не отпускает, смотрит на белоснежный рукав моего платья. Соболиные ровные брови смыкаются на переносице, а сильные длинные пальцы с аккуратными лунками ногтей ловят край моего рукава и медленно тянут вверх, оголяя мою кожу сантиметр за сантиметром, пока, наконец, перед глазами мужчины не открывается вид на мой некрасивый синяк…
Царев обнажает уродливую отметину и замирает. Его лицо каменеет. Становится маской. А мне… мне становится неуютно, хочется спрятаться от этих пронзительных карих глаз.
Пытаюсь вырвать руку, но мужчина вцепился в меня мертвой хваткой и хоть и боли не причиняет, но из его сильных пальцев не вырваться.
Вадим отрывает взгляд от моего локтя и смотрит прямо мне в глаза. Будто выстрел происходит. На поражение. А следом контрольный уже не вопросом, а утверждением:
– Это Станиславский сделал.
– Нет…
Выдохом, потому что не хочется выглядеть жалкой перед этим сильным мужчиной, который секундой ранее смотрел на меня с каким-то восхищением, а сейчас… сейчас в его глазах тьма и изморозь, и мне становится не по себе. Хочется передернуть плечами.
– Скажешь, что упала? – вскидывает бровь и режет словами, а я губу прикусываю, не могу ответить.
– Плохая отмазка. У тебя на руке отпечаток пятерни, если присмотреться. Так что упала ты неаккуратно на чей-то захват.
– Я не…
Подается вперед и почти рычит:
– Он бьет тебя?!
Надвигается на меня, суровое лицо мужчины слишком близко, и опять я могу видеть заворачивающиеся в маленькое торнадо золотые вкрапления на сетчатке его глаз.
Слишком напористый. Он впивается в меня взглядом, скользит по лицу и останавливается на губах, которые начинают пульсировать, будто их жаром обдает.
И я понимаю, что чувствую свежее дыхание мужчины на своих устах, и мне вдруг кажется, что сейчас Вадим что-то сделает. Сделает такое, что просто непозволительно для замужней женщины.
Я чувствую порыв, как если бы он впился в мои губы и смял поцелуем. Сумасшествие и, наверное, просто нервы, поэтому я пытаюсь отдалиться, но Вадим зло рычит:
– Скажи мне, Нина! Станиславский бьет свою беременную жену?!
Горечь отчетливо чувствуется на языке. Меня начинает мутить, и мой собеседник словно понимает мои чувства. Взгляд Вадима смягчается, а большой палец проходится по здоровому участку моей руки в странной томительной ласке, будто подбадривающей.
– Прекрати!
Не понимаю, как повышаю голос и дергаюсь в руке мужчины, он сразу же разжимает пальцы, чтобы не причинить мне боль. Удержи он, меня бы пронзило импульсом, но, кажется, у Царева отличные реакции.
На наш столик оборачиваются несколько посетителей, но, видимо, столкнувшись с убийственным взглядом Царева, отворачиваются, боясь навлечь на себя гнев мужчины.
А мне вдруг смеяться хочется. Ведь Вадим не просто бизнесмен, Петр назвал его своим конкурентом, а это говорит, что, как минимум, Царев наравне с Петром, если не выше, а таким вот вершителям судеб, как я вчера уже поняла, можно все.
Абсолютно все.
Ком становится в горле.
Еще ни разу Петр не был со мной груб, не причинял боли, но вчера… он словно сумасшедший себя повел… приревновал к Вадиму…
Что будет, узнай он, что мы сидим за одним столиком в кафешке?!
Тянет расхохотаться.
– Нина. Успокойся.
Выдает Царев и поднимает руку, щелкнув. Как из-под земли вырастает официант, и Вадим ему коротко что-то говорит, а я не слышу, у меня звон в ушах.
Вспоминаю нашу первую встречу с моим мужем, я была поражена уверенным нагловатым мужчиной, который настойчиво добивался моего внимания, как… как сейчас Царев…
На столе появляется бутылка минералки с запотевшими стенками. Царев наливает мне в бокал и вкладывает его в мои руки. Заставляет отпить глоток, и со свежестью родниковой воды мое смятение словно проходит, ставлю бокал на стол и смотрю на Вадима.
Красивый. Собранный. В идеальном костюме. Пошив итальянского дома моды с баснословно дорогими ценниками я также узнаю. Петя такие костюмы надевает на особые мероприятия. Слишком дорогие, а вот Царев носит в повседневной жизни…
Прикусываю губу, и мужчина отслеживает этот жест. А ведь он не простой мужчина…