Лжегерои русского флота
Шрифт:
Наступало его время, время лейтенанта Шмидта! А поэтому лейтенанту ничего более не оставалось, как ехать сдаваться властям с повинной. И в данном случае Шмидт действует весьма грамотно. Он не едет в заштатный Измаил, чтобы там, как и положено, ждать вызова для разбирательства. Шмидт мчится сразу в Севастополь и телеграммой взывает оттуда к дядюшке-сенатору за помощью. Теперь дважды дезертир и растратчик, кажется, как никогда близок к каторге. Относительно своего дезертирства Шмидт придумывает весьма неуклюжую версию о том, что якобы внезапно получил письмо о семейных неурядицах от сестры, потом она приехала просить его о помощи сама и, как верный брат, Шмидт помчался поддержать в трудную минуту. Но сестра живёт в Керчи, а Шмидт почему-то посещает ипподромы в Киеве! К сведению читателей, в то время весьма оживлённо действовала пассажирская каботажная линия вдоль всего северного побережья Чёрного моря. Пароходы ходили от Измаила на Одессу, далее на Евпаторию, Севастополь, Феодосию и Керчь. Почему бы не взять билет на пароход, тем более что, зайдя по пути в Севастополь, можно было бы вполне положительно решить вопрос и с отпуском по семейным обстоятельствам. Если допустить, что
В 1927 году Борис Пастернак создаёт поэму «Лейтенант Шмидт». И хотя написана поэма с большим пафосом, судя по времени написания, она старшая сестра «Золотого телёнка». В письме к поэту Валерию Брюсову Пастернак признаёт, что взялся за тему Шмидта только после вызова к всесильному тогда ещё Троцкому, который настоятельно рекомендовал молодому поэту обратиться к теме «красного лейтенанта». Что ж, для Лейбы Бронштейна-Троцкого Шмидт на самом деле вполне мог быть истинным кумиром, чего не скажешь о Сталине, с молчаливого согласия которого вышел в 1938 году в свет «Золотой телёнок»…
Интересно, но истории с воровством денег в поэме уделено прямо-таки не последнее место. Это и понятно, не каждый день герои грабят казённые кассы! Итак, обратимся к Пастернаку:
…Я ездил в Керчь. До той поры Стоял я в Измаиле. Вдруг — телеграмма от сестры — И… силы изменили. Четыре дня схожу с ума, В бессилье чувств коснею. На пятый к вечеру — сама. Я объясняюсь с нею. Сестра описывает смерч Семейных сцен и криков И предлагает ехать в Керчь Распутывать интригу. Что делать! подавив протест, Таю сестре в угоду, Что, обнаружься мой отъезд, Мне крепости три года. Помешали. Продолжаю. Решено. Едем вместе. Это мне должно зачесться. В гонке сборов и пока сдаю судно. Закрывают отделенье казначейства. Ночь пропитана, как сыростью, судьбой. Где б я был теперь, тогда же в путь не бросься? Для сохранности решаюсь взять с собой Тысячные деньги миноносца. В Керчь водой, но по Дунаю все свои. Разгласят, а я побег держу в секрете. Выход ясен: трое суток толчеи Колеями железнодорожной сети. В Лозовой освобождается диван. Сплю как мёртвый от рассвета до рассвета. Просыпаюсь и спросонок за карман. Так и есть! Какое свинство! Нет пакета! Остановка! Я — жандарма. Тут же мысль: А инкогнито? — Спасаюсь в волны спячки. По приезде в Киев — номер. Пью кумыс И под душ и на извозчике на скачки…Что и говорить, но в изложении Пастернака Шмидт вырисовывается как не слишком симпатичный тип. Чего стоит лишь факт того, что он презрительно именует свой миноносец судном (судя по рифме, именно с ударением на втором слоге!). Поверьте, но такого никогда не сделает ни один сколько-нибудь уважающий себя моряк! Для моряка его корабль — это родной дом, место его труда, боя и, может быть, даже будущая могила, но никак не ёмкость для оправления естественных надобностей. Кроме этого, по Пастернаку, Шмидт сваливает всю вину за собственное дезертирство на сестру, не стесняясь, говорит о своём беспробудном пьянстве и растрате денег на бегах, причём в конце рассказа совершенно забывает, что ему вроде бы надо было ехать в Керчь. Если верить Пастернаку, то «распутывать интригу» герою следовало бы ехать в поезде с сестрой. Но куда пропала сестра во время кутежей своего брата на конских бегах? Не просматривается она явно и в поезде во время знакомства Шмидта с Идой Ризберг. В целом же поэтизированный рассказ о бедственных злоключениях Шмидта вполне сопоставим по накалу страстей с рассказами о житейских передрягах его многочисленных «сыновей» во главе с Остапом Бендером.
Из письма Шмидта к сестре: «Мне дали две недели, чтобы восполнить эти деньги и я, конечно, достать денег в такой срок не мог, а потому и отдан в руки правосудия…» Итак, Шмидт попадает под следствие, причём по статье, весьма далёкой от «благородных» революционных, а по одной из самых постыдных — «промотание казённых денег» и «дезертирство с корабля». Что ещё может быть позорнее!
Ситуация для Шмидта к моменту его явки с повинной, несмотря на всю иезуитскую изворотливость лейтенанта, весьма сложная. Судя по письму, на тот момент он уже был отдан под суд за растрату казённых денег и дезертирство. Однако Шмидт времени даром не теряет и в очередной раз извещает своего дядюшку-сенатора о новом «недоразумении». Уж не знаю, что говорил по поводу племянника дядюшка своим домашним, но Петеньку в беде он не бросил и на этот раз. Всесильный дядя вмешался в дело Петра Шмидта. Он прежде всего быстро погашает растраченную сумму за счёт своих личных средств, затем, чтобы избежать суда, подаёт бумагу на увольнение своего непутёвого племянника в отставку, благо к этому моменту уже полным ходом шли мирные переговоры с Японией. Как бы то ни было, но в целом наш герой и в данном случае снова выходит сухим из воды. Вот уж воистину, не имей двух с половиной тысяч рублей, а имей дядюшку сенатором! При этом, чтобы обеспечить племяннику возвращение капитаном на коммерческий флот, адмирал Шмидт ещё настойчиво добивается, чтобы того уволили с одновременным производством в капитаны 2-го ранга. При этом никакого вопроса о больных почках и негодности для морской службы уже не стоит! Пётр Шмидт снова совершенно здоров и может плавать по всем океанам и морям мира!
История с присвоением Шмидту чина капитана 2-го ранга до сих пор волнует историков и почитателей Шмидта. Одни видят в этом «ужасающую подлость царизма» по отношению к «красному лейтенанту», другие попросту сами производят Шмидта в капитаны 2-го ранга. Поэтому в данной истории следует разобраться подробней. Начнём с того, что в российском дореволюционном флоте действительно существовала практика присвоения увольнявшимся в отставку офицерам следующего чина от лейтенанта до контр-адмирала. При этом выслуженную пенсию увольняемый получал по своему фактическому чину, а чин, присвоенный при увольнении, был всего лишь почётной наградой, не имевшей никакого финансового выражения. Таким образом, государство, выражая признательность офицеру за его службу, не несло никаких дополнительных финансовых расходов. Отставному офицеру разрешалось носить мундир с погонами чина, полученного по выходе в отставку, но с нашитыми на нём лычками, обозначающими, что данный чин является отставным, а не действительным. При этом почётный чин присваивался только офицерам, добросовестно и честно отслужившим свою службу, но в силу каких-то причин так и не достигших больших высот. Как мы видим, система была весьма уважительная и продуманная по отношению к заслуженным офицерам.
Теперь непосредственно о Шмидте. Отметим, что ни в первую свою отставку, ни во вторую Шмидту следующего «почётного» чина не присваивалось, так как обе его отставки были вызваны скандалами. Третья отставка по скандальности намного затмила все предыдущие, и поэтому совершенно справедливо никакого «почётного» чина Шмидту не светило с самого начала. Несмотря на ходатайство дяди-сенатора, в Морском министерстве чинопроизводство Шмидта вполне справедливо находят излишним, в силу далеко не слишком-то примерной его службы в прошлом и особенно в силу последних выходок в Измаиле. А потому, даже несмотря на влиятельного дядю, Петра Шмидта так и заносят в высочайший указ на увольнение именно лейтенантом. Оговоримся, что увольнение в отставку без производства в следующий чин было по тем временам уже серьёзным наказанием офицеру. В глазах окружающих это был позор, и Шмидт не мог не переживать по данному поводу. Отказ в производстве в следующий чин означал для всех, что лейтенанта Шмидта не увольняли, а фактически изгоняли с военно-морского флота.
Но наш Шмидт не лыком шит! При получении телеграммы об отставке он решает самому произвести себя в следующий чин. Почему Шмидт так поступает? Во-первых, из-за уязвлённого самолюбия: коль вы меня обидели, то я сам себя награжу. Во-вторых, для поднятия своего престижа в глазах черноморских офицеров. Кто из них будет знать о реальном тексте телеграммы? А так он сможет сохранить своё лицо. Именно поэтому, получив телеграмму, Шмидт посылает прислугу за погонами капитана 2-го ранга, цепляет их к тужурке и таким образом фотографируется у севастопольского фотографа, чтобы запечатлеть себя капитаном 2-го ранга. Кстати, эта самозванческая фотография Шмидта одна из самых знаменитых. Фотографию Шмидта в не принадлежащей ему форме, не понимая всей двусмысленности ситуации, прилежно публикуют во всех изданиях, посвящённых нашему герою. Кстати, и на «Очаков» Шмидт прибыл в погонах капитана 2-го ранга, в них же он будет обходить на миноносце эскадру. Забегая вперёд, скажем, что эти погоны с него срежут после пленения на броненосце «Ростислав».
В 1990-е годы Россию захлестнул вал самозванчества. Уже не «дети», а «внуки» лейтенанта Шмидта массами надевали на себя не принадлежащие им погоны, обвешивались купленными по дешёвке медалями и орденами, сами себя производя в герои. Воистину любая смута — это время людей с психологией Шмидта.
Но вернёмся к Петру Шмидту. Именно во время «обретения» им нового чина, собственно говоря, и начинается знаменитый «почтовый роман» Шмидта. Наш герой буквально закидывает мадам Ризберг своими письмами. Всего он написал их ей больше сотни. В одном из первых Шмидт, кстати, отсылает ей и своё фото, на котором он сидит в изрядной задумчивости в чужих погонах. Сама Ида, судя по её воспоминаниям, уже была и не рада тому, что опрометчиво дала адрес «странному офицеру». Прежде всего, она, несмотря на наличие весьма свободного нрава, состоит замужем и письма постороннего мужчины её компрометируют. Ризберг пытается образумить Шмидта, а потом вообще перестаёт ему отвечать. Но от нашего героя не так-то просто избавиться! Он маниакально настойчив, и он начинает отправлять ей письма ежедневно, а затем и по нескольку штук в день. В письмах он в приказном тоне требует её продолжать переписку, грозя то самоубийством, то страшной местью. Ризберг соглашается, но просит Шмидта писать ей всё же несколько реже…
Из письма «странного офицера» Иде Ризберг: «Никогда не был застрахован в обществе рассудка и не буду. Это страховое общество рассудка налагает на меня такие суровые правила, так стесняет мою жизнь, что я предпочитаю остаться при риске погореть, но с ним вечного контакта не заключаю. Слишком дорого это спокойствие не погореть обходится… Я желаю не только в 10-м, а в 100-м этаже обитать и на землю желаю не по каменной лестнице осторожненько спускаться, а прямо, может быть, мне любо будет с 100-го этажа головой выкинуться. И выкинусь…» Чего здесь больше: мании величия или мечты о самоубийстве, сказать сложно. Но письмо хоть сейчас подшивай к истории болезни…