Лжегерои русского флота
Шрифт:
Думается, что на самом деле всё обстояло несколько иначе. Дело в том, что к моменту появления Шмидта на «Очакове» ещё ничего не было решено. Никто ещё не знал, да и не мог знать, за кем пойдут экипажи Севастопольской эскадры и солдаты гарнизона. Шанс на успех восстания был достаточно велик. К восставшему «Очакову» уже присоединилось несколько кораблей, да и на остальных кораблях эскадры команды волновались. А потому Шмидт ехал на «Очаков» вовсе не для того, чтобы спасать заблудших (о том, как он будет их спасать, мы ещё узнаем), а для того, чтобы раздуть искры восстания до всепожирающего пламени. То, что не удалось впоследствии переманить на свою сторону большую часть флота, вина прежде всего самого Шмидта.
Из материалов следствия: «Шмидт… сказал депутатам длинную речь. В этой речи
Интересно, каким было психическое состояние Шмидта в момент восстания. Вот свидетельство сына Шмидта Евгения: «…Папа вышел из кабинета с лицом безумным. Глаза были стеклянные, и у него вырывался негодующий смех. Он говорил, что всё рушится и что надо непременно спасти казармы и „Очаков“».
Не намного отличаются от воспоминаний сына и строки Бориса Пастернака из той же героической поэмы «Лейтенант Шмидт». Такова уж сила искусства, что, несмотря на явное стремление идеализировать своего главного героя, Пастернак нет-нет да и пишет правду. Вот как описывает поэт, к примеру, сборы «красного лейтенанта» на «Очаков»:
«Мне тридцать восемь лет. Я сед. Не обернёшься, глядь — кондрашка». И с этим об пол хлоп портлед, Продёрнув ремешки сквозь пряжки. И на карачках под диван, Потом от чемодана к шкапу… — Любовь, горячка, караван Вещей, переселённых на пол. — Чухнин! Чухнин? Погромщик бесноватый! Виновник всей брехни! Разоружать суда? Нет, клеветник, Палач, Инсинуатор, Я научу тебя, отродье ката, отличать От правых виноватых! Я, Черноморский флот, холоп и раб, Забью тебе, как кляп, как клёпку в глотку. — И мигом ока двери комнаты в разлёт. Буфет, стаканы, скатерть…Что ж, Пастернак, возможно, сам того не желая, нарисовал весьма яркую картину сборов на войну «красного лейтенанта» с истерикой, битьём посуды и потоком самых грязных ругательств. Но из песни, как говорится, слов не выкинешь!
А вот ещё свидетельство, на этот раз одного из активнейших участников восстания, члена социал-демократической организации Севастополя Ивана Вороницына: «…Не последовавшее после освобождения арестованных присоединение эскадры лишило Шмидта всякой энергии. С ним сделался припадок, и он уже ничего не мог предпринять…»
Итак, 14 ноября Шмидт прибыл на борт крейсера «Очаков». Матросы встретили его громким, «ура!», отдали Шмидту адмиральские почести. Шмидт от них, разумеется, не отказывается. Ещё бы, о таком поклонении он мечтал всю свою жизнь!
Затем по своему обычаю он выступил с длинной речью перед матросами, в которой смело врал им, что у него всё подготовлено. Его поддерживает Москва, Одесса и Ялта, а также крепость и войска. Надо лишь дать утром условный сигнал — поднять красный флаг и дать 11 салютных выстрелов. Прибывшего на «Очаков» капитана 2-го ранга Данилевского он также обманул, заверив, что у него лишь одна цель — успокоить команду и вернуть её в подчинение офицерам. Одновременно он послал эмиссаров на корабли эскадры для агитации к восстанию. Особо Шмидт мечтал захватить броненосец «Ростислав» с вице-адмиралом Чухниным.
Почему Шмидт считал себя вправе делать заявления за весь Черноморский флот, который на самом деле почти весь остался верен присяге? Не чем иным, как манией величия, это не объяснить.
Вскоре из города Шмидту принесли телеграмму из Петербурга, которая его взбодрила: «Совет рабочих депутатов от имени петербургского пролетариата шлёт горячий привет севастопольским солдатам и матросам, решившимся, следуя славному примеру потёмкинцев, стать на борьбу за свободу и братский союз с рабочими. Да будут севастопольские события примером для солдат всей России…»
Взбодрённый «поддержкой» из столицы, Шмидт тут же написал послание Чухнину. «В случае насилия со стороны казаков над мирным населением в городе, я буду вынужден принять решительные меры. Командующий Черноморским флотом гражданин Шмидт». При этом он попросил, чтобы эти слова были напечатаны в городских газетах. Нимб спасителя, как ему казалось, уже витал над его головой.
С этого момента «Очаков» стал центром восстания. Сюда в течение первого дня стекались все доклады с флота и из города. Отсюда Шмидт отдавал свои приказания, а приказания были ещё те! Прежде всего «красный лейтенант» потребовал решительно арестовывать всех монархически настроенных офицеров (т.е. практически всех), где бы они ни находились, и доставлять их на борт крейсера. Вместе с Частником, Антоненко и Гладковым Шмидт потребовал доставить ударники от орудий на «Очаков» и другие корабли, примкнувшие к нему. Тут же, в адмиральской каюте крейсера, состоялось заседание некой таинственной «матросской комиссии» — исполнительного органа Севастопольского Совета, которая назначила лейтенанта Шмидта командующим флотом и приказала ему бороться до конца. Впрочем, сами члены комиссии сразу же покинули борт «Очакова». До сих пор фамилии членов этой непонятной комиссии историкам неизвестны, но ясно одно — это были люди, обладавшие какой-то большой властью над Шмидтом и всецело повелевавшие им.
Отметим, что матросы «Очакова» оказались умнее своего предводителя: Они рекомендовали ему немедленно захватить флагманский броненосец «Ростислав», команда которого не оказала бы никакого сопротивления боевой роте с «Очакова». Однако П.П. Шмидт не счёл нужным спешить, высокомерно полагая, что флот, крепость и войска без всяких вооружённых захватов присоединятся к нему на следующее утро, как только он поднимет на «Очакове» сигнал о принятии на себя командования флотом.
Единственно, что реального сделал Шмидт вечером 14 ноября — это отправил Николаю II телеграмму ультимативного содержания: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестаёт повиноваться вашим министрам. Командующий флотом гражданин Шмидт».
В течение вечера и ночи к мятежникам примкнули: в Южной бухте минный крейсер «Гридень», канонерская лодка «Уралец», учебное судно «Днестр», миноносцы «Зоркий», «Заветный», минный заградитель «Буг» и портовые суда «Пригодный», «Водолей-2», «Удалец», «Николаев». Не все в этих экипажах были единодушны в готовности бороться за свободу. Лишь один из них — «Гридень» — днём 15 ноября за несколько минут до начала обстрела перешёл на рейд к «Очакову». Остальные к этому времени красные флаги уже спустили. Полной неудачей закончились попытки захватить броненосец «Екатерина II», штабной корабль «Эрклик», миноносцы «Завидный» и «Звонкий». Не бездействовали и правительственные силы. В эту же ночь с «Пантелеймона», по-прежнему не внушавшего доверия властям, были сняты важнейшие детали затворов всех орудий и лично старшим артиллерийским офицером доставлены в дом главного командира. По секретному предписанию Г.П. Чухнина на корабле был подготовлен к немедленному затоплению последний погреб 152-мм снарядов, а под утро поступил приказ прекратить пары. Полностью безоружный «Пантелеймон» оставался теперь лишь зрителем начавшейся драмы. Остальной флот остался верен присяге.
В 10 часов утра на «Очакове» и других примкнувших к восстанию кораблях и судах были подняты красные флаги. Любопытно, что все события ночью и утром происходили без участия Шмидта. После отъезда членов таинственной комиссии с ним случился первый нервный припадок. Вполне возможно, что указание членов комиссии «бороться до конца» явились для Шмидта полной неожиданностью. Оставшуюся часть ночи он приходил в себя и готовился к тому бенефису, который утром следующего дня должен был прославить его на весь мир.