M/F
Шрифт:
— Так. Урок, стало быть, до сих пор не усвоил?
— Вы о чем говорите? Какой урок? Есть закон, запрещающий людям ходить по улицам?
— Да, — ответил сержант. — В безнравственных целях, как всем известно. Но мы, собственно, для того и нужны, чтобы пресекать наглые выходки и глупые шутки, правильно? Твоя матушка очень расстроилась. Звонила нам, извинялась. И специально просила нас проследить, чтобы ты оставался там, где тебе следует быть, то есть там, где она за тобой присмотрит.
Значит, Ллев, как и следовало ожидать, ничего не сказал ей о встрече со своим, как ему представлялось по глупости, образом и подобием, хотя на самом деле это он
Я сказал:
— Послушайте. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я просто похож на него, вот и все. У меня с собой паспорт. Сейчас…
Я переложил сверток с ледяным мясом в правую руку, чтобы левой достать паспорт из внутреннего кармана. Сержант и констебль отпрянули. Нервный констебль схватился за кобуру. Сержант сказал:
— Не надо нам никаких паспортов. Дай-ка мне эту штуку.
— Это я мясо купил, — сказал я. — Для моей сестры и э… бывшей гувернантки. Они здесь рядом живут.
— Гувернантки? — В устах констебля «гувернантка» прозвучало как что-то совсем непотребное.
Сержант схватил сверток и развернул три номера «Timpu d’Grencijta». Он не мог отрицать, что видит мясо. Потыкал в него длинным указательным пальцем, но монолит винно-красного цвета не поддавался давлению. Мрачно взглянул на первую страницу одной из газет, но там не было ничего подрывающего устои.
— Наглость — второе счастье. Что твоей сестре делать здесь, когда твоя мама там?
— Это не моя мама.
— Можно было б забрать тебя по подозрению, и особенно после того, что случилось в Дуомо. Но у нас тут охота на дичь покрупнее тебя. Род, — сказал он констеблю, — там телефон есть в машине, свяжись с мистером… как его там… с директором цирка…
— Дункель, — по глупости подсказал я.
— Да, да, знать по идее не должен, но все-таки знаешь. Скажи мистеру Дункелю, Род, что нам очень не нравится, что этот Льефф шастает тут по улицам. У нас без него дел по горло. Давай, парень, делай что собирался и возвращайся домой.
Мне совсем не хотелось, чтобы мистер Дункель ломился в дверь, хотя ножницы у мисс Эммет, безусловно, всегда наготове. И мне совсем не хотелось, чтобы полиция знала, где я остановился. Поэтому я направился ко входу в «А ну-ка, парни!».
— Они там, что ли, живут… твоя сестрица и та, другая?
— Хочу взять бутылку вина.
— А ты не маловат еще пить вино? Опять напьешься, начнешь буянить, жесты показывать нехорошие?
— Хочу приготовить baeuf a la bourguignonne.
— Фуфло заграничное.
Констебль, как я заметил, приказ не выполнил. Возможно, в машине и не было телефона, только обычная рация для связи с участком. Сегодня, в день неудавшегося покушения, в участке вряд ли обрадовались бы запросу передать сообщение в цирк. В любом случае у бродячего цирка едва ли есть свой телефон, разве нет? Хотя, может быть, мистер Дункель арендует какой-нибудь постоянный офис. Но все равно было ясно, что сержант хотел просто меня припугнуть. На самом деле никто в здравом уме не поверит, несмотря на все внешние вроде бы очевидные признаки, что я и есть тот самый урод и похабник. Я заставил сержанта поволноваться, а для людей его типа волнение — это уже повод для драки.
В «А ну-ка, парни!» остался только один посетитель — Эспинуолл, храпевший во тьме. Мануэль подошел очень не сразу, продал мне бутылку какого-то местного пойла, черного как мазут. Стоила эта радость всего двадцать пять центов: цена говорила сама за себя.
12
Я
Я стучался по все дома на улице Индовинелла, чуть ли не бился о двери, и сердце бешено билось в груди, едва не сбивая меня с ног, но люди считали, будто я что-то там продаю или просто сошел с ума. Обычно мне открывали сердито жующие мужчины, иногда — с салфеткой, зажатой в кулаке. Приличный район, люди пользуются салфетками за столом. Явно не место для Сиба Легеру.
— Милый мой мальчик, — сказала мисс Эммет, когда я в третий раз разразился горестными стенаниями, — молодым людям, у которых вся жизнь впереди, не стоит бегать по улицам в поисках старых музеев. Мой зять из Крайстчерча был музейным работником, и до добра это не довело. Видишь, ты даже забыл про безе, потому что все думал о своих музеях.
— И торт тоже забыл, — вставила Катерина с обиженным видом.
— Да хрен с ним, с тортом.
— Майлс, разве можно так выражаться при сестре, да и при мне тоже?! Уж не знаю, где ты таких слов нахватался.
А потом в телевизоре начались новости, которые читал новый диктор, явно избыточно волосатый молодой человек, на фоне все того же крупного плана ошеломленных каститских лиц. Были допрошены четверо юнцов, известных по предыдущим попыткам подстрекательства к нелояльным деяниям, полиция уже вышла на след главаря. В Международном аэропорту Гренсийты задержан частный двухместный самолет, пытавшийся совершить взлет. Пилот и пассажир арестованы за нарушение инструкций на период чрезвычайного положения, о которых, по их утверждениям, они знать не знали. В гавани и на причале для яхт выставлена дополнительная охрана согласно особым распоряжениям, характер которых на данный момент разглашению не подлежит. Метеорологический прогноз, последовавший за новостями, обещал хорошую погоду. Как бы в компенсацию всем, кому приходится вынужденно оставаться на Кастите, хочется им того или нет. А потом на экране приветственно рыкнул Метро-Голдвин-Майерский лев, приглашая на старый фильм.
— Так, теперь тихо, — сказала Катерина.
— Вы только этим и занимаетесь по вечерам? Я имею в виду, не читаете, не выпиваете, не играете на гитаре, не встречаетесь с ухажерами или что там еще?
— Китти Ки, бедняжка, так и не получила нормального образования.
— А какая связь между образованием и выпивкой или ухажерами?
— Я про чтение сейчас говорю. Для всего остального она еще слишком мала. Она, видишь ли, всюду ездила с отцом и не могла посещать школу на регулярной основе.