«М» - значит молчание
Шрифт:
— Я рад.
— Еще один вопросик, и я отпущу вас на работу. Вы никому не рассказывали о своих отношениях с Кэти?
— Вы имеете ввиду, храним ли мы это в секрете? Никак нет.
— Я спрашиваю потому, что позднее буду разговаривать с Дейзи. Конечно, я могу держать эту информацию при себе, если хотите.
— Мне все равно. Кэти всегда разбалтывает о наших проблемах своим подругам и прислушивается к их мнению на этот счет при условии, что оно совпадает с ее собственным. Можете рассказывать кому хотите. Пусть почувствует на собственной шкуре, как это «приятно».
Покинув его, я отъехала на боковую улочку и набросала в блокнот свой разговор с Винстоном. Мне повезло, что он был сердит на свою жену. Рассказ о машине принес больше вопросов, чем ответов, но по крайней мере Винстон видел Виолетту на Нью-Кат-роуд, хотя в департаменте шерифа считали, что к тому времени она уже покинула город. Или погибла. Но если Фоли убил ее и похоронил, на чем он мог отвезти ее труп? У Салливанов была только одна машина, и если ее оставили на Нью-Кат-роуд, на чем он мог ехать туда и обратно? Парк в маленьком городке Сайлесе находился в шести милях оттуда. Предположим, что после окончания фейерверка и до приезда Фоли домой прошло три часа — столько времени ему бы потребовалось только на то, чтобы дойти пешком от парка до Нью-Кат-роуд и обратно. А что он мог сделать с машиной? Винстон предположил, что Виолетты не было в машине, потому что она кого-то ждала, а в таком случае она должна была постараться как можно скорее уехать из города, как только увидела своего мужа. По крайней мере такая возможность не исключена. Меня смущала собака. Все утверждали, что Бэби все время лаяла, тогда почему Винстон не слышал лая?
В четыре часа я стояла перед входной дверью Лайзы Клементс. Дом был простым — длинная деревянная коробка с крыльцом. В Санта-Марии было чистенько, но городок видал и лучшие времена. Деревья и кустарники слишком разрослись, поскольку никто не ограничивал их рост. В садах было темно, а окна закрывали вечнозеленые растения, возвышавшиеся над крышами. Тень создавала прохладу, обволакивающую, как дымкой, все дома в округе.
Женщина, открывшая мне дверь, выглядела моложе своих лет. На ней были теннисные туфли, мешковатые брюки и белая поварская куртка, застегивающаяся спереди. Светлые волосы до плеч расчесаны на пробор и убраны за уши. Голубые глаза, широкие прямые брови и большой рот. Белая кожа с россыпью веснушек на носу отливала кремовым оттенком. В V-образном вырезе поблескивал серебряный медальон в форме сердечка. Лицо ее не выражало никаких эмоций.
— Что вам угодно?
— Вы Лайза?
— Да.
— Я Кинси Миллхоун.
Она не сразу вспомнила, кто я такая, а затем спохватилась:
— Я забыла, что вы должны прийти. Извините. Проходите, пожалуйста.
— Я не вовремя?
— Все нормально. Извините, я не могла вчера с вами долго разговаривать, я как раз уходила из дома, когда вы позвонили.
Я вошла в гостиную, обставленную дешевой, но стильной мебелью: плетеные кресла, большие индонезийские диванные подушки в наволочках из черно-желтой набивной ткани, на полу циновка и множество растений, которые при ближайшем рассмотрении оказались искусственными.
— Нет проблем. Спасибо за то, что согласились встретиться со мной сегодня. Вы повар?
— Без специального образования. Это мое хобби уже много лет. Я пеку в основном свадебные торты, но могу испечь все, что угодно. Присаживайтесь.
Я села в одно из плетеных кресел, спинка и сиденье которых были снабжены специальными подушечками в парусиновых наволочках.
— Хозяин квартиры, которую я снимаю, был пекарем. Сейчас он на пенсии, но любит что-нибудь испечь. В вашем доме пахнет так же, как у него, — ванилью и жженым сахаром.
— Я настолько привыкла к этому запаху, что даже не замечаю его. Это, наверное, все равно что работать в пивоварне и не ощущать запаха пива. Но мой муж всегда говорил, что у нас дома пахнет именно так — ванилью и сахаром.
— Вы замужем?
— Сейчас нет. Я уже шесть лет в разводе. У него свой бизнес. Мы остались добрыми друзьями.
— У вас есть дети?
— Сын, — ответила она. — Кевин и его жена Мерси ждут своего первенца, дочку, в ближайшие десять дней, если малышка родится в срок. Они хотят назвать ее Елизаветой в мою честь, хотя раньше собирались дать ей имя Либби. — Ее пальцы коснулись серебряного медальона, словно чтобы не сглазить.
— Вы выглядите слишком молодо для бабушки.
— Спасибо, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?
— Дейзи Салливан наняла меня в надежде найти свою мать.
— Да, я слышала. Вы уже общались с Кэти Креймер.
— Приятная женщина, — солгала я, надеясь, что Бог не вырвет мой язык.
Она улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос.
— Желаю вам успеха! Я очень хотела бы знать, что случилось с Виолеттой. Она изменила мою жизнь.
— В самом деле? К лучшему или к худшему?
— О, конечно, к лучшему. Она оказалась первым взрослым человеком, который проявил ко мне интерес. Я выросла в Сирина-Стейшн, одном из самых дерьмовых мест на свете. Вы его видели?
— Дейзи мне его показала. Он кажется городом призраков.
— Теперь да. Раньше там жило намного больше людей, но все были такие занудные и консервативные. Виолетта была как струя свежего воздуха, простите за банальность. Она плевала на общепринятые правила и на то, что думали о ней люди. В ней жил дух свободы. По сравнению с ней все остальные казались скучными и тусклыми.
— Вы первый человек из тех, с кем я разговаривала, кто сказал о ней что-то хорошее.
— Я уже тогда была ее единственной защитницей. Сейчас я понимаю, что ей было свойственно саморазрушение. Она была импульсивной… или, лучше сказать, безрассудной. Она одновременно и привлекала, и отталкивала людей.
— Как это?
— Я думаю, что многие хотели бы делать то же самое, что и она, но не имели такой смелости.
— Она была счастлива?
— О нет. Совсем нет. Ей отчаянно хотелось другой жизни. Ей до смерти надоели бедность и побои Фоли.
— Так вы думаете, что она сбежала из города?
Она взглянула на меня, прищурившись.
— Конечно.
— Каким образом?
— Таким, каким делала и все остальное. Она знала, чего хочет, и перехитрила всех, кто стоял у нее на пути.
— Это звучит жестоко.
— Ну, это вопрос семантики. Я бы сказала «определенно», но иногда это одно и то же. Я чувствовала себя несчастной, когда она уехала, не попрощавшись. Я бы сказала ей: «Счастливого пути, и да благословит вас Бог!», но в четырнадцать лет я не могла бы произнести таких слов, хотя именно так и думала. Я очень страдала, но была рада за нее. Понимаете, что я имею в виду? Ей выпал шанс, и она воспользовалась им. Дверь распахнулась, и она выскользнула из нее. Я восхищалась ею.