М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество
Шрифт:
Убедиться во всем этом нам еще предстоит, впереди; здесь же, заканчивая речь о «Губернских очерках», надо еще обратить внимание на два вопроса. Первый из них: как сам Салтыков понимал этот свой цикл и чтС считал в нем существеннейшим для характеристики основных своих взглядов? Он говорит об этом в первой своей автобиографической записке 1857–1858 гг., написанной немедленно вслед за окончанием этого первого своего цикла. «Для характеристики взгляда писателя, — говорит он о себе в третьем лице, — можно указать на следующие очерки: „Скука“, „Неумелые“ (конец), „Озорники“ и „Дорога“. — Как мы видели выше, всё это очерки автобиографического и полуавтобиографического характера; взгляд писателя особенно определенно выражен именно в том конце очерка „Неумелые“, на который указывает и сам Салтыков. Здесь один провинциальный обыватель высказывает свое мнение о чиновничестве, как представителе власти: „Совсем не с того конца начинаете… Ты, коли хочешь служить верой, так по верхамто не лазий, а держись больше около земли, около земствато… Ты благодетельствуй нам — слова нет! — да в меру, сударь, в меру, а не то ведь нам и тошно, пожалуй, будет… Ты вот лучше поотпусти маленько, дай дохнутьто! Может, она и пошла бы, машина!“. В этих словах поставлен вопрос, злободневный
Но вопрос этот подводит нас к другому, к вопросу о „народе“ и „власти“, вопросу более общему и широкому и теснейшим образом связанному со всей дальнейшей деятельностью Салтыкова-Щедрина, к основной теме почти всех последующих его циклов, „народ“ с одной стороны, „власть“ — с другой: тема эта, намеченная в „Губернских очерках“, становится в течение последующих десятилетий основной темой произведений Салтыкова, достигая вершины своего развития в „Истории одного города“. Мы будем шаг ва шагом следовать за Салтыковым по этому его пути.
Глава VI
САЛТЫКОВ В РЯЗАНИ И ТВЕРИ
СТАТЬИ 1861 ГОДА О КРЕСТЬЯНСКОЙ РЕФОРМЕ. ОТСТАВКА
«Власть» и «народ», «бюрократия» и «земство» — не были для Салтыкова лишь абстрактными понятиями: самому ему пришлось в начале шестидесятых годов принять участие, как действующему лицу, в споре между дворянской земщиной и бюрократией, особенно обострившемся при проведении в жизнь вопроса об освобождении крестьян. В ряды служилой бюрократии Салтыков попал сразу же по выходе из школы, продолжая эту службу и в вятской ссылке, и по возвращении из нее: в 1856–1857 гг. он служил в Петербурге чиновником особых поручений при министре внутренних дел, работая в эти же годы над «Губернскими очерками». Очерки эти сыграли некоторую роль в дальнейшем служебном повышении Салтыкова. Начиналась «эпоха великих реформ», правительству нужны были «честные чиновники», чтобы «искоренить злоупотребления»; тогда еще думали, что вся беда в злоупотреблениях, а не в системе. Сохранился рассказ о том, как Салтыков был представлен брату государя, великому князю Константину Николаевичу, возглавлявшему «либеральную партию» при дворе. Обличитель провинциального бюрократизма, Салтыков был признан подходящим человеком, чтобы не только сатирически описывать этот бюрократизм, но и проводить либеральную правительственную политику в провинции. Так в начале 1858 года Салтыков попал на пост рязанского вице-губернатора [103] .
103
См. дневник МельниковаПечерского в собрании его сочинений (Спб. 1897 г.), т. I, стр. 187
«Чиновник особых поручений VI класса министерства внутренних дел, коллежский советник Салтыков назначается рязанским вице-губернатором» — гласил высочайший приказ от 6 марта 1858 года; через месяц после этого приказа, 15 апреля 1858 года, Салтыков прибыл на службу в Рязань. Прослужив в Рязани два года, он был переведен 3 апреля 1860 года на ту же должность из Рязани в Тверь, где служил тоже около двух лет, выйдя в отставку 9 февраля 1862 года. Эти четыре года службы Салтыкова вице-губернатором в провинции составляют характерную страницу его биографии, страницу, на которой надо остановиться с тем большим вниманием, что только изучение ее может объяснить ряд художественных произведений Салтыкова той эпохи.
Эти годы начала эпохи великих реформ были отмечены одним парадоксальным обстоятельством, с тех пор не повторявшимся в истории русского государственного и общественного развития: задумав реформу уничтожения крепостного права и освобождения крестьян, правительство должно было провести эту либеральную реформу вопреки желанию и несмотря на противодействие громадной массы землевладельческого дворянства, в том числе и местных «либералов», настроенных гораздо консервативнее правительства. Бюрократия в эти годы была «либеральной», а обычно либеральное земство — консервативным. Кстати сказать, здесь и везде ниже у Салтыкова слово «земство» употребляется не в смысле определения тех земских учреждений, которые были введены только в 1864 году; понятие о земстве («земщина») существовало задолго до этого, существовало искони, противополагаясь в разные времена тем или иным государственноадминистративным учреждениям. Славянофилы ввели в общее употребление противопоставление земства и бюрократии; только в этом смысле Салтыков и употреблял эти понятия в статьях той эпохи, только в таком смысле употребляются они и здесь.
Так как и административная деятельность Салтыкова, и его публицистические статьи, и его художественные произведения этой эпохи могут быть поняты только на фоне разыгрывавшейся в эти годы борьбы правительства с дворянством, на почве вопроса освобождения крестьян, то необходимо хотя бы в самых общих чертах напомнить о главных этапах этой борьбы именно в те годы, когда Салтыкову пришлось занимать такой видный пост в провинциальной администрации. Самые острые моменты этой борьбы падают как раз на те годы, когда он был вице-губернатором в Рязани и Твери; мало того, именно Рязань и Тверь оказались теми провинциальными центрами, в которых борьба эта достигла наивысшего обострения.
Дело освобождения крестьян началось известной речью Александра II 30 марта 1856 года к московским дворянам, произнесенной по случаю заключения мира после Крымской войны. Война вскрыла всю гниль Николаевской системы вплоть до ее фундамента — крепостного права. Указ и манифест о народном ополчении во время войны вызвали в целом ряде губерний волнения и бунты среди помещичьих крестьян; напуганные помещики уже видели перед собою призрак пугачевщины. Настроение это особенно усилилось с новым царствованием, так что Александр II недаром в своей московской речи к дворянам должен был подчеркнуть, что «лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели ждать того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу». Правительство приведено было к вопросу освобождения крестьян помимо своей воли, силою вещей; но, раз став на этот путь,
Здесь не место подробно рассказывать о работе губернских комитетов и редакционных комиссий; достаточно указать, что ближайшие три-четыре года до манифеста об освобождении крестьян прошли под знаком острой борьбы между губернскими дворянскими комитетами, представлявшими собою голос «земства», и петербургской редакционной комиссией, состоявшей почти исключительно из «бюрократии». Душою этой комиссии был, как известно, Н. А. Милютин — брат того самого В. А. Милютина, которому Салтыков посвятил когдато первую свою повесть «Противоречия». Н. А. Милютин, видевший реакционное настроение дворянских губернских комитетов, был убежденным сторонником диктаторских бюрократических мер для проведения крестьянской реформы — и был в этом совершенно прав, потому что лишь такими мерами удалось провести эту реформу даже в том куцом виде, в каком она появилась на свет в знаменитом Положении 1861 года. Во всем этом и сказалась парадоксальная сторона мероприятий, связанных с уничтожением крепостного права. С одной стороны, проводившая либеральную реформу бюрократия боролась с дворянамикрепостниками, имея на своей стороне лишь крайне незначителыюе число представителей дворянской интеллигенции; с другой стороны, дворянство, как представитель «земского» элемента, видя неудачу своих попыток борьбы с либеральными бюрократическими мероприятиями, стало предъявлятъ наиболее либеральные требования в другой области существенной жизни, требуя ограничения прав администрации и провозглашая требование свободы слова и печати, введения независимого суда и вообще всех тех либеральных реформ, которые в малой степени и были осуществлены к концу эпохи шестидесятых годов. Наиболее яркие представители ретроградного дворянства все же требовали для себя самоуправления, гласности и ограничения прав бюрократии, но требовали это только для тото, чтобы положить палки в колеса движению крестьянской реформы. Такое своеобразное положение определяло собою взаимотношения «бюрократии» и «земства» в эпоху 1858–1861 гг.
Итак, дворянский «либерализм» той эпохи имел своим основанием самые реакционные побуждения; оппозиция земельных магнатов, в роде пресловутого В. П. ОрловаДавыдова, обнаружилась стремлением к земскому самоуправлению на аристократических началах. Депутаты губернских дворянских комитетов, приглашенные правительством в Петербург, но не допущенные к работам в редакционной комиссии, стали жестоко критиковать деятельность этой комиссии в ряде всеподданнейших адресов, не достигших однако своей цели. Адреса эти признаны были «ни с чем несообразными и дерзкими до крайности», а подписавшие их дворяне получили высочайший выговор через губернаторов. Незначительное меньшинство дворянских депутатов, стоявших за освобождение крестьян, были действительно представителями либеральнодворянских тенденций и родоначальниками будущего земского либерализма конца XIX века; но и лучшие из этих дворянлибералов не могли стать выше своего времени. Так, например, либеральный кн. Черкасский, много сделавший для крестьянской реформы, в 1859 году выступал защитником сохранения розги, как орудия управления крестьян дворянами; наиболее левый представитель дворянского либерализма, тверской губернский предводитель дворянства А. М. Унковский (вскоре высланный правительством в Вятку и впоследствии ближайший друг Салтыкова), в очень радикальном всеподданнейшем адресе 1859 г., содержавшем в себе требования общественных свобод, боролся в этом же адресе за уменьшение крестьянского надела и повышение крестьянских повинностей, а значит был, при всем своем либерализме, более реакционным в крестьянском вопросе, чем Н. А. Милютин [104] . Все это необходимо помнить, чтобы понять позицию Салтыкова в 1858–1861 гг., стоявшего на стороне «бюрократии» и боровшегося с дворянскими quasiлиберальными тенденциями, как мы скоро увидим это из полемики Салтыкова с представителем дворянского крепостнического либерализма, помещиком В. Ржевским. В этом парадоксе крепостнического либерализма и либеральной бюрократии — узел решения вопроса крестьянской реформы первой половины шестидесятых годов.
104
Позднейшие оправдания Унковского см. в книге Г. А. Джаншиева «А. М. Унковский и освобождение крестьян» (М. 1894 г.), стр. 132–134
Дворянские волнения перекинулись на Тверь почти в то самое время, когда и Салтыков был перемещен туда вице-губернатором. Еще в октябре 1859 г. тверской депутат А. М. Унковский подписал тот адрес, о котором уже было упомянуто выше и который был признан «ни с чем несообразным и дерзким до крайности». Когда же в конце 1859 г. дворянству было запрещено обсуждать крестьянский вопрос на своих выборах, то тверские дворяне, руководимые Унковским, Головачевым и петрашевцем Европеусом, выступили с решительным протестом против этого распоряжения правительства, нарушавшего ряд пунктов Свода Законов. В результате этого протеста Унковский был уволен от должности тверского губернского предводителя дворянства и вскоре (в феврале 1860 г.) сослан в ту же самую Вятку, куда десятилетием раньше попал Салтыков, а двадцатилетием раньше — Герцен. Европеус был сослан в Пермь [105] .
105
Ссылка Унковского (как и Европеуса) продолжалась только полгода; с октября 1860 г. он жил в Москве, где и сошелся с часто приезжавшим туда Салтыковым