М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Н*****, веселый и добрый малый, который, увидев
между нами Булгакова, сказал ему: «Когда вы будете
ехать все обратно в город, то я вас, господа, не пропущу
через шлагбаум, ежели Костя Булгаков не в своем
настоящем виде, то есть на шестом взводе, как ему
подобает быть». Мы, хохоча, дали слово, что не один
* Павел Александрович Гвоздев, брат того Александра
Александровича, который был впоследствии директором департамен
та общих дел министерства внутренних дел и погиб такою трагиче
скою смертию, как говорили тогда, в припадке ипохондрии, под
колесами вагона Николаевской железной дороги в 1862 году. Этот
Гвоздев, даровитый, добрый и умный малый, но необыкновенно
впечатлительный и вспыльчивый, из подпрапорщиков л.-гв. Егерско
го полка был в 1835 году переведен в армию юнкером же на Кав
каз. Потом он вышел в отставку, служил по статской службе при
протекции брата и умер в молодых еще годах, то есть моложе
30 лет. Когда был в Петербурге шум и гвалт по поводу стихов
графини Ев. Петр. Ростопчиной, напечатанных в «Сев. пчеле» Бул
гариным, думавшим угодить ими правительству, не зная, что стихи
эти, под названием «Барон», были направлены против императора
Николая Павловича, — явилось следующее довольно бойкое четверо
стишие:
Шутить я не привык,
Я сам великий барии,
И за дерзкий свой язык
Заплатит... Булгарин.
(Стихи эти были написаны именно этим Пав. Ал. Гвоздевым.)
( Примеч. В. П. Бурнашева.)
**Ал. М. Меринский, ныне полковник в отставке, мой добрый
знакомец. Он сообщил в печати некоторые замечательные подроб
ности о Лермонтове, в приложениях к «Запискам» Е. А. Хвостовой.
( Примеч. В. П. Бурнашева.)
230
Булгаков, а вся честная компания с прибавкою двух-
трех гусар, будет проезжать в самом развеселом, насто
ящем масленичном состоянии духа, а ему представит
честь и удовольствие наслаждаться в полной трезвости
обязанностями службы царю и отечеству. В Царском
мы застали у Майошки пир горой и, разумеется, всеми
были приняты с распростертыми объятиями, и нас
принудили, впрочем, конечно, не делая больших усилий
для этого принуждения, принять участие в балтазаро-
вой пирушке, кончившейся непременною жженкой,
причем обнаженные гусарские сабли играли не послед
нюю роль, служа усердно своими невинными лезвиями
вместо подставок для сахарных голов, облитых ромом
и пылавших великолепным синим огнем, поэтически
освещавшим столовую, из которой эффекта ради были
вынесены все свечи и карсели. Эта поэтичность всех
сильно воодушевила и настроила на стихотворный лад.
Булгашка сыпал французскими стишонками собствен
ной фабрикации, в которых перемешаны были les rouges
hussards, les bleus lanciers, les blancs chevaliers gardes,
les magnifiques grenadiers, les agiles chasseurs * со всяким
невообразимым вздором вроде Mars, Paris, Apollon,
Henri IV, Louis XIV, la divine Natascha, la suave Lisette,
la succulente Georgette ** и прочее, a Майошка изводил
карандаши, которые я ему починивал, и соорудил
в стихах застольную песню в самом что ни есть скарро-
новском роде, и потом эту песню мы пели громчайшим
хором, так что, говорят, безногий царскосельский бес
сильно встревожился в своей придворной квартире
и, не зная, на ком сорвать свое отчаяние, велел отпороть
двух или трех дворцовых истопников; словом, шла
«гусарщина» на славу. Однако нельзя же было не ехать
в Петербург и непременно вместе с Мишей Лермонто
вым, что было условием бабушки sine qua non ***.
К нашему каравану присоединилось еще несколько
гусар, и мы собрались, решив взять с собою на дорогу
корзину с пол-окороком, четвертью телятины, десятком
жареных рябчиков и с добрым запасом различных
ликеров, ратафий, бальзамов и дюжиною шампанской
искрометной влаги, никогда Шампаньи, конечно, не
* красные гусары, голубые уланы, белые кавалергарды, вели
колепные гренадеры, проворные егеря ( фр.) .
**Марс, Париж, Аполлон, Генрих IV, Людовик XIV, боже
ственная Наташа, нежная Лизетта, аппетитная Жоржетта ( фр.) .
***обязательным ( лат.).
231
видавшей. Перед выездом заявлено было Майошкой
предложение дать на заставе оригинальную записку
о проезжающих, записку, в которой каждый из нас
должен был носить какую-нибудь вымышленную фами
лию, в которой слова «дурак», «болван», «скот» и пр.
играли бы главную роль с переделкою характеристики
какой-либо национальности. Булгаков это понял сразу
и объявил за себя, что он marquis de Gloupignon (мар
киз Глупиньон). Его примеру последовали другие,
и явились: дон Скотилло, боярин Болванешти, фана