М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
себя приглашать к выходу дважды и вышел быстро,
сказав только: «Mais il est fou `a lier» ****. Четверть
часа спустя Лермонтов, переломавший столько каран
дашей, пока тут был Столыпин, и потом писавший со
вершенно спокойно набело пером то, что в присутствии
неприятного для него гостя писано им было так отры
висто, прочитал мне те стихи, которые, как ты знаешь,
* Честь обязывает ( фр.) .
**Поэзия
***Прощай, Мишель ( фр.) .
****Но ведь он просто бешеный ( фр.) .
223
начинаются словами: «А вы, надменные потомки!» —
и в которых так много силы.
— Я отчасти знаю эти с т и х и , — сказал С и н и ц ы н , —
но не имею верной копии с них. Пожалуйста, Юрьев,
ты, который так мастерски читаешь всякие стихи, про
чти нам эти, «с чувством, с толком, с расстановкой»,
главное «с расстановкой», а мы с Владимиром Петро
вичем их спишем под твой диктант.
— И з в о л ь , — отозвался Ю р ь е в , — вот они.
Мы тотчас вооружились листами бумаги и перьями,
а Юрьев декламировал, повторяя каждый стих:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!.. и т. д.
Когда мы с Синицыным записали последний стих,
то оба с неподдельным и искренним чувством выра
жали наш восторг к этим звучным и сильным стихам.
Юрьев продолжал:
— Я тотчас списал с этих стихов, не выходя из
комнаты Лермонтова, пять или шесть копий, которые
немедленно развез к некоторым друзьям. Эти друзья
частью сами, частью при помощи писцов, написали еще
изрядное количество копий, и дня через два или три
почти весь Петербург читал и знал «дополнение к сти
хам Лермонтова на смерть Пушкина». Когда старушка
бабушка узнала об этих стихах, то старалась всеми
силами, нельзя ли как-нибудь, словно фальшивые ассиг
нации, исхитить их из обращения в публике; но это
было решительно невозможно: они распространялись
с быстротою, и вскоре их читала уже вся Москва, где
старики и старухи, преимущественно на Тверской, объ
явили их чисто революционерными и опасными. Прочел
их и граф Бенкендорф, но отнесся к ним как к поэтиче
ской вспышке, сказав Дубельту: «Самое лучшее на по
добные легкомысленные выходки не обращать никакого
внимания, тогда слава их скоро померкнет, ежели же
мы примемся за преследование и запрещение их, то хо
рошего ничего не выйдет, и мы только раздуем пламя
страстей». Стихи эти читал даже великий князь Михаил
Павлович и только сказал, смеясь: «Эх, как же он
расходился! Кто подумает, что он сам не принадлежит
к высшим дворянским родам?» Даже до нас доходили
слухи, что великий князь при встрече с Бенкендорфом
224
шепнул ему, что желательно, чтоб этот «вздор», как он
выразился, не обеспокоил внимания государя импера
тора. Одним словом, стихи эти, переписываемые и за
учиваемые всеми повсюду, в высших сферах считались
ребяческою вспышкою, а в публике хотя негромко, но
признавались за произведение гениальное. Государь об
них ничего не знал, потому что граф Бенкендорф
не придавал стихам значения, пока дней пять или шесть
назад был раут у графа Ф<икельмона>, где был и граф
Бенкендорф в числе гостей. Вдруг к нему подходит из
вестная петербургская болтунья и, как ее зовут, la l`epre
de la soci'et'e *, Х<итрово> 12, разносительница новостей,
а еще более клевет и пасквилей по всему городу, и, по
дойдя к графу, эта несносная вестовщица вдруг гово
рит: «А вы, верно, читали, граф, новые стихи на всех
нас и в которых la cr`eme de la noblesse ** отделаны на
чем свет стоит?» — «О каких стихах вы говорите, суда
рыня?» — спрашивает граф. «Да о тех, что написал
гусар Лермонтов и которые начинаются стихами: «А вы,
надменные потомки!» — то есть, ясно, мы все, toute l'aristocratie russe» ***. Бенкендорф ловко дал тотчас другое
направление разговору и столько же ловко постарался
уклониться от своей собеседницы, которую, как извест
но, после всех ее проделок, особенно после ее попро-
шайничеств, нигде не принимают, кроме дома ее сестры,
графини Ф<икельмон> 13, которая сама, бедняжка,
в отчаянии от такого кровного родства. Однако после
этого разговора на рауте граф Бенкендорф на другой
же день, перед отправлением своим с докладом к госу
дарю императору, сказал Дубельту: «Ну, Леонтий Ва
сильевич, что будет, то будет, а после того, что Х<итро-
во> знает о стихах этого мальчика Лермонтова, мне
не остается ничего больше, как только сейчас же доло
жить об них государю». Когда граф явился к государю
и начал говорить об этих стихах в самом успокоитель