Маара и Данн
Шрифт:
Трудно было заставить себя приблизиться к ним, ведь Маара видела, как лица их становятся все суровее. Такое выражение на лицах скальных людей она видела на протяжении всей своей жизни, когда она или кто-то из ее народа подходил к ним близко. Глаза сидящих сузились, челюсти сжались.
Девочка остановилась перед Куликом и заставила себя улыбнуться.
— Прошу вас, нашей Мишке нужен самец, — произнесла она, несмотря на все свои усилия, голосом дрожащим и робким.
Мужчины переглянулись. Первая реакция — удивление. Затем раздался грубый
— Моему братику нужно молоко, — добавила Маара, запинаясь.
Кулик прищурился.
— А что я за это получу?
— Я… накопаю для тебя корней.
Снова взрыв хохота.
— Да, щедро… — Улыбка сменилась гримасой ненависти. — На колени, мразь махонди, на колени, и проси как следует.
Маара даже не поняла, чего он от нее хочет, но колени ее подогнулись сами собой, девочка опустилась в пыль, все перед глазами расплылось, слезы потекли по щекам.
— Теперь кланяйся. Поклонись трижды. Три раза.
И опять без ее воли согнулась спина. Раз, два, три, стараясь не испачкать волосы в пыли. Когда Маара склонилась в третий раз, то почувствовала на затылке тяжкую ладонь Кулика и лицо ее зарылось в мельчайшую серую пудру. Подержав девочку так, он убрал ладонь. Она выпрямилась, с трудом поднялась. Пыль сыпалась с головы.
— Пожалуйста…
Все опять заржали — как-то удивленно, — за исключением Кулика, на физиономии которого застыло ожесточение.
— Приводи, когда созреет. Ты, должно быть, это знаешь. За долгие годы тяжкого труда на фермах научилась.
— Хорошо… Хорошо…
— Это тебе не рабами распоряжаться…
— Пожалуйста…
— Приводи. Только сама. Одна. С этой старой лахудрой Дэймой я дела иметь не желаю. Поняла?
Маара вспыхнула, услышав, как он назвал Дэйму старой лахудрой, но старательно нацепила на лицо улыбку.
— Спасибо.
— И если родится самец — он мой.
— Хорошо, хорошо… Спасибо… — И она убежала. Маара рассказала о своем походе Дэйме, и та, прижав руку к сердцу, опустилась за стол.
— Маара… Маара… Ты рисковала… Этот Кулик… Он ведь и убить может, было уже такое…
— Что такое махонди?
— Мы махонди. Наш народ так называется. Он тебя так назвал? Да, мы махонди, ты и я. И Данн.
— И он хочет забрать ребенка Мишки, если родится самец. Значит, если самка, то мы можем ее сами вырастить и потом доить.
— Самок рождается намного больше. Нам не прокормить двух. Ему нужен самец, потому что его собственный уже старый, а он хочет держать все в руках, чтобы все от него зависели. Хочет решать, у кого будет молоко, а у кого — нет.
— Может быть, Мишка родит двойню.
— Даже и не думай об этаком. Все равно не прокормить. Корма все меньше…
Наконец Дэйма сообщила, что Мишка созрела. Маара обвязала рога животного веревкой и направилась к месту посиделок скальных мужчин. Она остановилась с Мишкой перед Куликом.
— Вот… привела… Сама, одна, как ты и велел.
— А с чего ты взяла, что я не передумал? — Кулик издевательски ухмыльнулся, внимательно следя за ее реакцией.
— Но ты же дал слово, — спокойно и серьезно, твердо решившись не плакать, произнесла Маара. — Ты сказал, я слышала.
— Слышала… Что ж, ступай за мной.
Он медленно, сохраняя вид внушительный и суровый, встал — Мааре показалось, что поднялся зверь, готовый растоптать ее, — и направился к загону, в котором содержался самец, отделенный от стада самок. Мишка забеспокоилась, задергалась, натягивая веревку.
Кулик осклабился:
— Не терпится ей… Все вы одним миром мазаны.
Маара не поняла, что он хотел этим сказать.
Кулик открыл загон — очень небольшой, как раз на пару животных, — и впихнул туда Мишку. Закрыв за ней проход, он схватил Маару и опустил ее через перегородку на истоптанную и изгаженную солому загончика, вплотную к рогам и ногам животных. После этого Кулик оперся на перегородку и принял позу зрителя, приготовившегося наслаждаться интересным зрелищем. Самец принялся пихать Мишку, прилаживаться к ней, Маара увертывалась от боков, бедер и хлещущих хвостов животных, отдергивала ступни от их копыт… У забора столпились подоспевшие за своим вождем сельчане, отпихивавшие Маару обратно, когда та пыталась выскользнуть сквозь жерди. Она оказалась под головой Мишки. Самец уже оседлал самку и усиленно обрабатывал ее, громко мыча и гулко ударяясь о зад партнерши, но Мишка старалась не задеть Маару. Наконец этот ужас миновал. Маара едва держалась на ногах, дрожа всем телом и ощущая стекавший по обеим ногам ручеек своей мочи. Она подобрала веревку и подступила к выходу. Кулик, казалось, этого не заметил. Наконец он открыл загон и отступил в сторону. Девочка вышла, не глядя на весьма довольных собой и увиденным, весело обменивающихся впечатлениями жителей деревни.
— Не забудь, если детеныш самец — он мой! — крикнул вдогонку Кулик.
— Да, я обещала, — отозвалась Маара.
— Она обещала! Га-га-га! Она обещала! — снова развеселились мужчины, подталкивая друг друга локтями.
Маара отвела Мишку к остальным животным, обняла ее переднюю ногу — выше достать она просто не могла, — прижалась к животному и на какое-то время замерла. Мишка слизывала с ее шеи соленый пот, тепло дышала в ухо.
Потом Маара вернулась домой. Дэйма выслушала ее рассказ, сидя за столом, подпирая голову обеими руками.
— Что ж, будем надеяться, что она понесет.
И Мишка понесла. Она забеременела, выносила и родила маленького молочника. Данн проводил с новорожденным все свободное время, таскал ему клочки травы и кусочки желтого корня.
— Не слишком привязывайся к нему, — предостерегала Маара. — С ним придется расстаться.
— Ничего, — вздохнула Дэйма. — Пусть привыкает к миропорядку. К такому, каков он есть.
— Может, когда-нибудь все изменится, — покосилась на нее Маара.