Мачеха (сборник)
Шрифт:
Он никому и никогда не позволит вмешиваться в свою интимную жизнь.
Мать потрясла не грубость сына. Ее поразил откровенный, ничем не прикрытый цинизм. Она искренне считала себя вполне современным человеком, понимающим взгляды и интересы молодежи. Но в данном случае… в вопросах любви и отношения к женщине…
Впервые она закричала на сына. Закричала истерично, визгливо, что это мерзость… что она не потерпит… не позволит…
И тогда Игорь спокойно и миролюбиво посоветовал ей принять валерьянки и успокоиться. А затем предложил разойтись — разменять квартиру на две отдельные комнаты.
Правда, —
Он хочет быть свободным и независимым. Он не выносит, когда кто бы то ни было пытается влезать в его внутренний мир.
Они не разошлись. Потому что она не представляет себе жизни без Игоря. Так и живут они под одной крышей: он — свободный и независимый, со своим неприкосновенным «внутренним миром», и она — притихшая, опустошенная, очень постаревшая, тоже со своим внутренним миром, до которого ее сыну нет никакого дела.
«Восстание рабов»
(две маленькие семейные истории)
Ты понимаешь, дело даже не в том, что она говорит, а как говорит. Именно тон, каким она с нами вдруг заговорила.
Жили вместе почти шесть лет, и все было хорошо.
Случалось, конечно, ругались. Я, по правде сказать, в последнее время здорово психовать стал, грубил ей иногда. Ну, поплачет, подуется, и опять все обойдется. Первые годы, когда я ее привез, всем нам туго пришлось. Мы поженились — я на четвертом курсе был, Натка на первом, — и вскоре Маришка наметилась. Пришлось за матерью ехать.
А она только-только на пенсию пошла. Собиралась как раз в Алма-Ату, к тетке Ане ехать на яблоки да виноград.
Поплакала, конечно, но все же согласилась помочь нам, пока я институт не закончу. Закончил институт, в аспирантуре оставили. Кандидатскую защитил. Раньше жили в общежитии, комнатушка — на четверых пятнадцать метров. Материально едва-едва концы с концами сводили. Маришка рёва была страшная, болела часто, и все было ничего! Не жаловалась, не хныкала… ни разу, ни одним словом не упрекнула. Наоборот, нас еще подбадривала: «Потерпите, вот получим квартиру, ты, Сашок, диссертацию закончишь, Наташа диплом получит…»
А теперь — квартира со всеми удобствами; у нее отдельная комната; денег втрое больше; Маришка подросла, в садик ходит… Казалось, чего бы еще нужно? Натка диплом защитила, работу получила хорошую, а через неделю мамаша вдруг заявляет:
— Теперь, Саша, придется тебе вставать пораньше. Будешь сам Маришку в садик провожать.
Я говорю:
— Почему это я обязан раньше вставать?
— Потому что Наташе далеко ездить, а тебе попутно, И еще потому, что ты папа.
— Я папа, — говорю, — а ты кто? Тетка чужая?
— Нет, почему же? Тебе я мать, а Маринке бабушка.
— Я об этом помню…
Спокойно так, понимаешь, отвечает:
— А вот вы, видимо, забыли, что пять лет назад родили ребенка.
Говорит и улыбается:
— Вам теперь самим придется о своем родительском долге вспомнить. Слава богу, обоим под тридцать лет…
Меня зло взяло:
— Ведь и ты тоже не так уж стара и больна…
— Совершенно, — говорит, — правильно, сынок. Не настолько я еще стара и больна, чтобы отказаться от жизни. Я вам отдала шесть лет своего отдыха, а они ведь уже на исходе, годы-то мои. Поэтому давайте договариваться и распределять обязанности.
И пошла выкладывать пункты договора:
— Брать из садика Марину буду я, чтобы вам не бегать с работы, высунув язык. Буду готовить обед. На рынок и в магазин будет ходить Саша. Стирка и уборка квартиры теперь Наташина забота. Три вечера в неделю — ваши, два мои. Суббота — ваш выходной, воскресенье — мой. Или наоборот, предоставляю вам право выбора. По утрам на меня не рассчитывайте. Пора и мне испытать, что это такое: полежать утром лишний часок в постели. Отпуск планируйте не позднее июля, потому что на август и сентябрь я уеду к Аннушке в Алма-Ату. И, пожалуйста, Саша, не злись и не груби. Больше я тебе хамить не позволю.
Представляешь? Предъявила ультиматум, вручила ноту и спокойно удалилась на собственную жилпощадь.
И дверь за собой закрыла.
Двадцать лет назад это была трехкомнатная коммунальная квартира на три семьи. Анна Яковлевна с дочерью Верой занимала небольшую тихую комнатку в конце коридора.
На двадцатом году Вера вышла замуж, а когда подошло время родиться Витасику, молодые перебрались к Анне Яковлевне, обменявшись комнатами с ее соседом, который очень любил Верочку и охотно пошел на обмен, чтобы дать возможность Анне Яковлевне объединиться с детьми и снять с Верочки заботу о ребенке. Через несколько лет освободилась и третья, большая светлая комната. Зять Николай Сигизмундович к тому времени уже имел ученое звание, ему полагалась дополнительная площадь. Комната осталась за ними.
Квартира была заново отремонтирована, благоустроена, и наконец-то Вербицкие зажили «по-человечески». У молодых была хорошо обставленная спальня. Витасик жил с бабушкой в ее комнатке, а столовая служила и гостиной, и приемной Николая Сигизмундовича, когда к нему приходили его сотрудники по институту. Семь лет назад семья Вербицких неожиданно увеличилась. Приехал племянник Николая Сигизмундовича, единственный сын его любимого старшего брата, который в свое время заменил для Николая Сигизмундовича рано умершего отца.
Игорек, очень симпатичный, воспитанный мальчик, приехал учиться в институт Николая Сигизмундовича. Конечно, невозможно было допустить, чтобы Игорек скитался по общежитиям, он должен был жить в семье дяди, под его руководством и опекой.
Положение создалось критическое. Где-то нужно было поставить еще одну кровать, и мальчику нужен отдельный рабочий стол. Приходилось жертвовать столовой.
Выход из положения нашла бабушка. Она переселилась в кухню, а ее комнату стали называть комнатой мальчиков.