Мадам Икс
Шрифт:
Или, можешь подняться на лифте до пентхауса. Но если выберешь этот вариант, то оставь всё в этой квартире, как оно есть, и приходи ко мне обнажённая, с одним лишь именем, которое ты выбрала для себя в тот день в музее современного искусства.
Калеб
В сложенном виде на подушке кресла лежит платье. Глубокого,
Калеб Индиго.
Глаза Логана цвета индиго.
И теперь вот это платье...
Индиго.
Кроме того, платье не новое. Некрасивое. Но наверное, когда-то было таким. Я поднимаю его и разрушительные эмоции душат меня. Я не признаю это платье; оно разорвано, разодрано. От декольте до подола. Разорвано пополам и залито кровью. Есть ещё один разрез, внизу, справа.
Я касаюсь правого бедра, на котором находится шрам.
Кровь окрашивает тёмно-синюю ткань в области декольте, по всему плечу и вниз по спине.
Не знаю зачем, но я поднимаю его, надеваю через зияющую дыру. Продеваю руки в рукава. Соединяю концы вместе.
Оно слишком мало. Даже целое, оно бы не подошло мне. Я слишком большая в бюсте и в бёдрах для этого платья. Возможно, даже слишком высокая.
Шесть лет.
Мне было около восемнадцати или девятнадцати, когда я в последний раз надевала это платье.
Я снимаю его; чувствую, как будто призраки прошлого цепляются за мою кожу, просачиваясь в меня из ткани.
На ярлыке написано «Сфера». Даже стиль странный для меня. Такое короткое, что даже до середины бедра не доходит. Без рукавов, вырез декольте, перед тем как был разорван, находился высоко вокруг горла, но сзади открыто до середины спины. Я смотрю на материал, зажатый в моей руке, бесполезный ключ к тому, кем я была раньше. Пустой фрагмент моего прошлого.
Девушка, которая носила это платье от «Сферы»... кто она? Как её звали? Были ли у неё родители? Сестра? Что она любила делать? Были ли друзья? Рисовала ли она сердечки на тетрадях? Влюблялась ли в мальчиков? Говорила ли по-испански? Если да, то я этого не помню.
Это платье мне ничего не скажет. Я даже не могу носить его, а если бы и могла... если бы я могла сшить разорванные концы вместе... вспомнила бы я?
Нет.
Значит таков твой выбор, Калеб?
Я вижу его насквозь.
Это способ вернуть то, чего я лишила тебя прошлой ночью, по твоему мнению.
Обнажённая, нерешительная, я вхожу в лифт, поворачиваю ключ на отметку «Пентхаус».
Двери закрываются, и лифт поднимается.
Двери открываются, и теперь я вижу пентхаус, причём в последний раз, когда я была здесь, я его толком не видела.
Большое пространство, толстый белый ковёр, панорамные окна с потрясающим видом на город. Чёрная современная мебель. Я узнаю диван у лифта, на котором Калеб брал меня. L-образный диван входит в мебельный гарнитур: современный стул, небольшой круглый серебряный стол, и ещё один стул, образуют небольшую площадку, блокируя пространство перед лифтом.
Вдалеке, в самом дальнем углу пентхауса, кухня, а рядом с ней, небольшой кухонный уголок в углу, где сливаются две стеклянные стены. Ты там, сидишь за столом, откинувшись в кресле, на тебе элегантные простые синие джинсы и белая футболка с коротким рукавом. Ты держишь в руках чашку, а прямоугольный электронный планшет лежит перед тобой на столе.
Рядом свободное место. Блюдце и чашка. Тарелка с рогаликами, аккуратно разрезанными пополам, одна половинка лежит лицевой стороной вниз прямо на уголке другой. Чётко, идеально.
— Проходи, садись, — голос звучит далеко: пентхаус огромен, он тебе очень подходит.
Я нерешительно пересекаю пространство. Если кто-либо есть в зданиях через дорогу, они могут видеть меня, и я всё ещё обнажена.
Ты улыбаешься, когда я подхожу ближе, и отставляешь в сторону чашку с кофе.
Встаёшь. Снимаешь свою простую белую футболку. Надеваешь её мне через голову и я протаскиваю руки через рукава. Немного прикрывшись, я чувствую себя более уверенно.
Я гляжу на чашку чая, вижу фирму: Harney & Sons с бергамотом, и рогалики с лёгким сливочным сыром.
— Ты знал, что я приду.
Твои глаза всё ещё непроницаемы, но я начинаю видеть проблески чего-то. Возможно, я наконец учусь читать тебя. Или, возможно, ты учишься позволять мне это делать.
— Конечно знал, — говоришь ты. — Ты моя.
И эти слова, сказанные тобой, представляют собой истину, которую я не могу отрицать.
Вопрос в том, хочу ли я быть твоей?