Мадемуазель травница
Шрифт:
Что он такое городит?
Я обернулась в поисках друида, которого аккуратно от меня оттеснили. Но сейчас он протиснулся мимо стражников и шагнул вперед.
— Весь сегодняшний день я просидел в тюрьме вместе с Ан-Мари, — сразу сказал Жан. — Капитан лично подписал бумагу о моем аресте.
Мэр в очередной раз прибил взглядом капитана, но тут же вернулся к нам.
— Вполне может быть, у вас есть еще один подельник, — сообщил он и, пресекая любые возмущения, продолжил: — Это предположение. Пока факты говорят нам, что вы, скорее всего, невиновны. Но сбрасывать вас со счетов никто из нас, людей, которые следят за порядком в городе и охраняют покой жителей, не имеет права. Пока наше расследование вернулось к началу. У нас новый труп. Человек пропал год назад, а тело выглядит так, будто ему не больше трех дней.
Я не стала уточнять, чье тело нашли, вдруг любой вопрос станет еще одним доказательством моей вины. У них с этим все просто, как погляжу. Но, судя по всему, мэр говорил о трупе прошлой травницы. Надо бы выяснить у Жиро.
Брюн делал вид, что с нами не знаком и стоял у окна, к чему-то прислушиваясь.
— А что с проклятием и месье алхимиком? — спросил друид. Он теперь стоял рядом, и это почему-то вселяло уверенность.
— Пока мы за ним наблюдаем. Завтра служитель встретится с ним и попробует почувствовать проклятие, — впервые заговорил капитан стражи.
От духоты мужчина покраснел и теперь выглядел совсем жалко.
— Это дело под моим личным контролем, — сказал мэр. — Не забивайте себе голову подробностями. Вас мы пока отпускаем, но я настоятельно не рекомендую никуда уезжать. К мадемуазель Морель я приставлю стражника, как к особо ценному свидетелю. Все. Идите и скажите вашим, гм, соседям, чтобы убрали телеги с авеню Пренсипель.
— Каким соседям?
— Вашим, из Ансули, — мэр неопределенно махнул рукой на стену. — Идите быстрее.
За окном послышался противный скрип колес, а за ним топот.
— Свободу Ан-Мари! — громкий женский голос заставил поморщиться мэра.
— Свободу Ан-Мари! — поддержал целый хор.
Мэр прикрыл глаза и тяжко вздохнул. А на улице все стихло, и опять послышался скрип колес, топот ног. Немного ближе, чем раньше.
— Свободу Ан-Мари! — опять женщина не пожалела связок.
Мэр опустил голову на руки и застонал.
— И давно они так? — тихонько спросила я у незнакомого стражника, стоящего рядом.
— Да уже второй час. Хорошо, что они гармонь порвали, и барабаны мы кое-как отобрали.
— Свободу Ан-Мари! — поддержал хор.
— Закройте это бесово окно! — закричал мэр. — Все вон! Никого больше не держу.
На воздух!
Я рванула первой, сбежала по лестнице, растолкала стражников на входе и выскочила на улицу.
Для ночи там было очень светло. Впереди колыхалось целое море из факелов. От неожиданности я встала, как вкопанная, и перегородила дорогу тем, кто спешил за мной.
Это все ансульцы?
В ответ на мой вопрос послышался скрип колес. На фоне ровного и тихого гула голосов он противно выделялся. Вскоре из-за поворота выползла подсвеченная факелами телега и оказалась точно напротив меня. На ней стояла женщина. Она тоже держала факел и грозно размахивала рукой.
Вот рука сжалась в кулак и…
— Свободу Ан-Мари! — по-военному прокричала она, и толпа стройно поддержала.
Складывалось впечатление, что это не первый выход ансульцев на улицы Лигоса. Уж слишком слаженно они кричали и не шумели раньше времени, только по сигналу.
Я пригляделась к женщине, которая жестом заставила умолкнуть толпу, и нерешительно позвала:
— Мадам Бернар?
В относительной тишине мой голос прозвучал очень громко и привлек внимание. Даже факелы будто наклонились в сторону здания стражи.
— Ан-Мари? — поразилась она, словно и не меня ждала. — Так быстро?
Кто-то настраивался на долгое веселье.
Впрочем, разочарование быстро сменилось улыбкой. Мадам Бернар приветливо помахала и развернулась к толпе.
— Мы это сделали! Ан-Мари свободна! Ура-а-а!
Люди взревели. В воздух полетели чепчики.
Радость казалась неподдельной, и я тоже заулыбалась. Ко мне подбежал староста деревни и с силой обнял. Потом подошли еще люди, каждый считал своим долгом расцеловать в щеки. Где-то на десятом человеке я сбилась и потерялась. Кто-то жал руку, кто-то пытался познакомиться, другие просто хлопали по плечу.
От такого наплыва эмоций, имен и поцелуев я совсем растерялась. Но чужая радость была заразительной, поэтому я улыбалась и ощущала, что пьянею от чистого вечернего воздуха и поздравлений.
Где-то рядом Жан пытался отцепить очередного ансульца, но друида быстро оттеснили в сторону.
— А ну, оставьте девочку в покое! — прогремел голос мадам Бернар. Я даже удивилась, что она так может. Раньше считала, что моя помощница никогда не повышает голос.
Но теперь я понимала мэра, который просил убрать ансульцев. Если бы мадам Бернар начала кричать «Долой мэра!», ее поддержали бы и жители Лигоса. Попробуй не послушать такую женщину.
— Как хорошо, что вас отпустили! — сказала она, целуя в щеки. — Но, милая, вы предупреждайте в следующий раз, что идете в тюрьму. А то мы почти без подготовки. И все барабаны у нас отобрали.
— Хорошо, мадам Бернар. В следующий раз обязательно. Но надеюсь, его все же не будет.
— Жаль, — брови мадам Бернар поехали вниз. — По дороге сюда мы разучили песню к вашему освобождению. Печально, если она больше не пригодится.
«Ну раз песня, тогда, конечно».
Я засмеялась, и мадам Бернар мне подмигнула.
— Жан! Жан! — вдруг закричала девушка, перекрывая гул толпы.
К нам проталкивалась худенькая мадемуазель. Она отпихивала рослых мужчин с факелами и ныряла под чьи-то руки, почти падала, но шла вперед. Наконец, она выбралась из толпы и с разбега повисла на шее Жана, что-то причитая и всхлипывая.