Мадрапур
Шрифт:
Она поворачивается к нему и, выгнув с изяществом шею и произведя всем туловищем вращательное движение, благодаря которому ее груди еще больше выдаются вперед и в то же время сближаются друг с другом, адресует Мандзони самую открытую из имеющихся в ее арсенале улыбок, одновременно изливая на него черный и многообещающий свет своих глаз. Я отмечаю, что мадам Эдмонд с большим уважением наблюдает за этой пантомимой. Она, наверно, думает сейчас о том, что, когда светской даме требуется выставить себя напоказ, она даст сто очков вперед профессионалке. Тем более что, с такой откровенностью предлагая себя, миссис Банистер ни на миг не теряет своей надменности.
Ощутив после недавнего ледяного душа это теплое дуновение, Мандзони немного приободряется, но сидит пока еще ни жив ни мертв. С большой осторожностью и с тошнотворной вежливостью хорошо воспитанного ребенка, которая производит странное впечатление у мужчины его роста и возраста, он говорит:
– Должен признаться, что вы приводите меня в замешательство.
– Я? – изумляется миссис Банистер.
При этом она прикладывает правую руку – которая, даже лишенная всех своих перстней и колец, очень красива – к своей левой груди и, давая таким образом возможность по достоинству оценить красоту и руки, и груди, выдерживает необходимую паузу, прежде чем продолжить своим музыкальным голосом:
– Вы хотите сказать, что находите меня загадочной?
Робби толкает Мандзони локтем в бок, но уже поздно, Мандзони попал в ловушку. Ему, бедолаге, кажется, что он знает женскую душу.
– Ну да, вы для меня загадка, – поспешно говорит он, опустив голову и в полной уверенности, что этот тезис ей должен понравиться.
Миссис Банистер легонько вздрагивает от удовольствия. Она выпрямляется и говорит голосом холодным и острым, как нож гильотины:
– А ведь вы повторяетесь.
– Я? – спрашивает Мандзони.
– Этот фокус с загадочностью вы уже проделали с Мишу.
– Но позвольте, – говорит Мандзони, чувствуя себя очень неловко. – Это совсем другое…
– Это совершенно то же самое, – говорит миссис Банистер, без всяких церемоний перебивая его. – Вы меня разочаровали, синьор Мандзони. Я думала, вы найдете для меня что-нибудь посвежее. Но нет, вы со всеми женщинами используете один и тот же прием. Честно говоря, я ожидала от вас большего.
– Не надо отвечать, – вполголоса говорит Робби, вновь толкая Мандзони, который, мы это чувствуем, желает во что бы то ни стало оправдаться, тогда как ему достаточно просто замолчать и он тут же вернет себе утраченное преимущество.
– Вы меня не поняли, – говорит Мандзони с учтивостью, начинающей вызывать у меня сострадание, потому что она только мешает ему в поединке с женщиной, которая скрывает циничность своего поведения под лоском хороших манер. Он продолжает: – В Мишу меня заинтриговало лишь то, что она читала и перечитывала один и тот же роман.
С противоположной стороны круга Мишу смотрит на него сквозь прядку волос с величайшим презрением, но ни слова не говорит.
– Вы ужасный лжец, синьор Мандзони, – говорит миссис Банистер с надменной улыбкой. – Мишу вам понравилась. Она была в вашем списке первой, и вы попытались ее подцепить. Без всякого, впрочем, успеха.
– Ну, «без всякого успеха», – мягко и вкрадчиво говорит Робби, – это, скорее всего, сказано лишь для красного словца…
Очко в пользу Мандзони. Но, понимающий все буквально, Мандзони тут же снова теряет его.
– Первой в моем списке? – спрашивает он, поднимая брови.
– Ну конечно, – отвечает миссис Банистер с тем небрежным видом, который ничего хорошего не предвещает. – Когда вы вошли в самолет и уселись в свое кресло, вы огляделись вокруг и окинули Мишу, бортпроводницу и меня, одну вслед за другой и именно в таком порядке, взглядом собственника. Это было очень забавно! – Она смеется. – Видите, я даже польщена. Вы могли меня вообще не заметить. Но, с другой стороны, – продолжает она с уничтожающим презрением, – могла ли я утешиться, оказавшись в этом списке не первой?
– Да я вовсе не ухаживаю за Мишу, – довольно тупо говорит Мандзони. – С Мишу у меня все кончено.
– Все кончено? – на какую-то долю секунды забыв свою роль, жадно спрашивает Банистер и глядит на Мандзони, хлопая ресницами и учащенно дыша.
Значит, в конечном счете она была не так уж уверена в себе.
Да и он, пожалуй, не так уж неловок.
Ах нет, конечно, неловок! Ибо он считает себя обязанным добавить:
– Я просто в ней ошибся. Мишу еще совершенно не созрела как женщина и втюрилась, точно девчонка, в какого-то замухрышку.
Пауза. Мы даже вздрогнули от этого мелкого и к тому же совершенно ненужного хамства.
– Ну и дерьмо же этот чувак, – спокойно говорит Мишу, которую ее сосед слева незамедлительно начинает отчитывать за грубость.
Мишу, со своей неизменно свисающей на лоб прядкой волос, удовлетворенно молчит. Она доставила себе двойное удовольствие: обругала Мандзони и получила нагоняй от Пако.
– Вы, конечно, опять лжете, – высокомерно говорит миссис Банистер. – Мишу двадцать лет. Вы предпочли ее мне.
– Вовсе нет, – ответствует Мандзони, который ощущает, как важно для него отвергать этот пункт обвинения, но не очень понимает, как сделать, чтобы его отпирательство выглядело достоверным.
Миссис Банистер глядит на него, и он чувствует, что его пригвоздили к стене эти черные зрачки, сверкающие в жестких щелях ее век. Он говорит чуть ли не заикаясь:
– У нее привлекательность совсем другого рода. В Мишу чересчур много терпкости. От нее оскомина на зубах.
– Тогда как мною можно спокойно набивать себе рот? – говорит миссис Банистер тоном, от которого мурашки бегут по спине. Но в то же время она высокомерно улыбается и замечательно владеет собой. – Что ж, – продолжает она, – поскольку мы все для вас только пища, может быть, вы пропустите мою очередь и, не откладывая дела в долгий ящик, поскорее отведаете бортпроводницы? Правда, – добавляет она с оскорбительной ухмылкой, – бортпроводницу уже прибрали к рукам, и она, кажется, неплохо защищена.
Робби опять тычет своим острым локтем в ребра Мандзони, и тот на сей раз понимает; он молчит, ожидая, что будет дальше, тем временем собирая разбросанные вокруг остатки своего самолюбия.
Пока шел разговор, он меня отвлек и даже немного позабавил. Но теперь, когда он завершился, меня охватывает недоверие, настолько кричаще выбивается он из контекста, настолько не вяжется с ситуацией, в которой мы оказались на борту этого самолета.
О, я понимаю, эта сцена, возможно, является для миссис Банистер способом приободриться, убедить себя, что все обстоит нормально и что наше несколько затянувшееся приключение вскоре благополучно завершится в четырехзвездном отеле на берегу озера в Мадрапуре. Ибо обе viudas с самого начала не переставая вздыхают, томясь по гостиничным удобствам. Миссис Банистер все время толкует об услаждающей ванне, которую она примет сразу же по прибытии, а миссис Бойд – о завтраках в ресторане, на террасе с круговым обзором. Где-то в затаенных планах миссис Банистер есть и такая позиция: слышится тихий стук в дверь ее выходящего на озеро номера; дверь открывается, на пороге возникает Мандзони – еще одно дополнительное удобство. Он будет, мечтает она, проводить с нею все вечера, этот большой и смазливый простак, всегда готовый заняться любовью. Отсюда и необходимость загодя и постепенно, еще в самолете, его как следует выдрессировать.