Маэстро Воробышек
Шрифт:
— Я совсем об этом не думала, — нерешительно произнесла Александра Николаевна. — Отпустить его одного. Он ничего не умеет. Это очень страшно.
— Перестань, мама! — воскликнул Виктор. — Даже стыдно! Как будто я… И не такой я беспомощный.
— Ну, ладно, не волнуйся, Виктор, — сказал Леонид Васильевич, вставая. — Дело такое нельзя с кондачка решать. Мы пойдем, а вы, Александра Николаевна, подумайте. Подумайте о Викторе, а не о том, что вам трудно будет на некоторое время с ним расстаться. Подумайте, с ним поговорите.
Виктор тоже встал.
— Я,
Александра Николаевна вздохнула.
— Если бы все это было к лучшему, а то заболеешь еще там.
— Геркулесом вернется он, поверьте мне, — убежденно проговорила Елена Петровна. — Будет первым гимнастом.
— И первым пианистом, — добавил Леонид Васильевич.
Когда гости ушли, Александра Николаевна принялась убирать со стола. Виктор сел на диван с книгой. Оба молчали. Матери было обидно, как это так сын решил все без нее, слишком уж он стал взрослым, самостоятельным. А с другой стороны ее немного радовало, что все как-то само собой разрешилось, может быть, и на самом деле в лучшую сторону. А Виктору ни о чем не хотелось говорить сейчас. И читать не хотелось. Он просто держал в руках книгу, раскрытую наугад, вовсе не на том месте, где вчера остановился.
Со двора донесся негромкий протяжный свист, потом два коротких. Виктор отложил книгу и подошел к окну — да, во дворе стоял Николай.
— Мама, я на минутку выйду, — сказал он, проходя по комнате к двери.
Было уже темно, тусклая лампочка освещала скамейку, возле которой стоял Николай. Виктор направился к нему.
— Ну что, были? — спросил Николай.
— Были. Леонид Васильевич и моя учительница. Оба. Это ты их напустил на меня?
— С какой стати я. Они сами. Я тут на третьем плане.
Они вернулись к скамейке, сели.
— Леонид Васильевич умеет говорить убедительно, — после некоторого молчания начал Виктор. — Это, по-моему, потому что он сам убежден в том, что говорит.
— Это у всех так, — коротко сказал Николай.
— В общем я еду. Как-то решил сразу. Так что ты можешь радоваться.
В окне второго этажа открылась форточка, и через нее просунулась голова.
— Витя! — крикнула Александра Николаевна. — Вот вы сидите так, на холоде! Вы простудитесь! Идите домой!
— Иду! — крикнул Виктор.
Они встали и пошли по двору.
— Может, зайдешь, Колька? — спросил Виктор, останавливаясь в подъезде.
— Нет, мама ждет. И так с тобой тут провозились.
И по своему обыкновению, не попрощавшись, они разошлись.
ПЕРВЫЕ ДНИ В БЕРЕЖКАХ
Лена сегодня дежурила по лагерю. Было холодно, и она надела пальто, из-за которого пришлось столько поспорить с мамой, все-таки втиснувшей его напоследок в чемодан.
Девушка заглянула в палатку, где висели на столбе часы — на них было без шести минут пять. Прошла мимо палаток, постояла у мачты для флага. Поправила разноцветные камешки, выложенные вокруг мачты. Потом проверила, что делается в столовой, на складе — все было в порядке.
На кухне под навесом у плиты возился дежурный повар Саша Еремин.
— У тебя что сегодня, Еремин, в меню? — строгим официальным тоном спросила дежурная по лагерю.
Саша повернул к ней недовольное лицо:
— Какое там еще меню! Плиту никак не разожгу, дрова сырые.
— Завтрак должен быть готов к восьми часам, — прервала его жалобы Лена. — А Клавка, то есть помощник дежурного по кухне, где?
— Пошла ветки сухие искать в лесу. Дрова мокрые, как будто в воде пять лет мокли.
— Слушай, Еремин. Только ты не ной! Противно слушать. Давай сюда щепки. Зажигай спичку.
— Почти весь коробок сжег, — мрачно признался Саша.
— Ничего. Сейчас будут гореть.
У Лены тоже не очень ладилось дело, но все же общими усилиями плиту удалось растопить. Саша поставил котел с водой на огонь.
Лена вымыла руки в корыте, вытерла их тряпкой и уселась на корягу, служившую стулом для Дежурных поваров.
— Я говорила Леониду Васильевичу, что прежде надо было курсы организовать, надо было всех вас учить и меня, конечно, тоже, как пилить и колоть дрова, как чистить картошку, сколько соли класть в суп… А то вчера невозможно было есть лапшу, соленая-пресоленая.
Она встала и, снова напустив на себя важность, соответствующую занимаемой ею в это утро должности, заявила:
— Я пойду сейчас по лагерю, а ты, Еремин, смотри не опоздай с завтраком. И насчет соли поаккуратнее!
Верхушки деревьев были уже освещены, но солнца еще не было видно. В лесу громко, на все голоса, пели птицы, ветер, набежавший с реки, шевелил листья.
Ровно в семь, минута в минуту, раздались звуки горна. И сейчас же лагерь, только что погруженный в сонную тишину, ожил. Репродуктор на столбе начал хрипло играть спортивный марш. Из палаток выскакивали юноши в трусах, девушки в трусах и майках. Перегоняя друг друга, они спустились к реке.
А Лена опять появилась на кухне. Взяла вилку, ткнула в картошку, которая варилась в котле, и теперь уже чуть не плача проговорила:
— Она же сырая… Слушай, Еремин. Надо было с вечера за плиту браться, если ничего не умеешь.
Отвернув от плиты раскрасневшееся лицо, Саша сказал:
— Чем командовать, ты бы лучше помогла.
— Есть у меня время! Чтобы в восемь часов картошка была на столе. Хоть сам лезь в плиту, а довари картошку.
Она вышла из кухни. Зарядка уже кончилась, ребята разошлись по палаткам. Шла уборка постелей. Лена ходила из палатки в палатку, следила, чтобы аккуратно были заправлены постели, взбиты подушки.