Мафия
Шрифт:
— Благодарить рано, — скромно сказал Вадим. — Это такое дело.
— Знаю, как не знать! Спасибо, что приветил старуху да посочувствовал, — смахнула слезу. — Куда ни обращалась — даже слушать не желали…
Снежков сложил документы в стопочку, снова завернул в платок.
— Значит, оставлю у себя? — спросил он.
— Оставляй, родимый, оставляй. — Заметив, что Снежков взглянул на часы, она торопливо поднялась. — Поспешу домой, дочку обрадую. Доброго тебе здоровьичка!
— До свидания, Евдокия Андреевна.
— Когда справиться можно будет?
— Сам сообщу, когда что-то прояснится, — успокоил Козлову Снежков.
— Ну и ладно, — кивнула посетительница и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
«Трижды корреспондент» тут же схватился за телефон и лихорадочно набрал номер.
— Юридическая консультация? — спросил он, когда услышал женский голос. И, получив утвердительный ответ, выпалил: — Аркадия Вениаминовича будьте добры! Чураева…
— Попробую, — ответили на том конце провода. Пока вызывали адвоката, Вадим буквально горел от нетерпения. И когда наконец раздалось чураевское вальяжное «аллё-оо», он сумбурно рассказал о визите Козловой.
Аркадий Вениаминович выслушал его внимательно, задал несколько вопросов и с усмешкой произнес:
— Жаль, что ты не бреешься и не стрижешься… Действительно, Снежков оброс, как дикарь, считая это модным.
— И все же, старик, — продолжал Чураев, — тебе придется посетить Капочку. Чтобы она сообщила сведения, добытые тобою, Сове. Лично. Это очень важно.
— Бегу! — счастливо откликнулся Вадим.
— Впрочем, погоди, — задумался на некоторое время адвокат. — Лучше к Капе зайду я сам. Давай встретимся, заодно пообедаем. «Прибой» тебя устраивает?
— Еще бы! — с восторгом ответил Снежков, потому что речь шла об одном из самых шикарных ресторанов Южноморска.
— Обязательно прихвати документы этой женщины, — были последние слова Чураева.
Весть о том, что из прокуратуры республики к нам направляется следователь для ведения дела Киреева, меня не застала врасплох. После многочисленных звонков из Москвы и повышенного интереса к расследованию художеств начальника южноморского ОБХСС со стороны местных властей я ждал чего-нибудь в этом роде. Конечно, в известной степени нам выразили недоверие. Лично мне, как прокурору области, не говоря уже о Шмелеве. Но хорошенько поразмыслив, я подумал: если это поражение, то нужно постараться обратить его в победу.
Следователь по особо важным делам при прокуроре РСФСР Чикуров прилетел поздно вечером в четверг. Встречал его мой заместитель Гурков. На следующий день, придя в прокуратуру, я столкнулся с Алексеем Алексеевичем на лестнице и поинтересовался о Чикурове.
— Полный порядок, — отрапортовал Гурков. — Встретили, разместили. Более того, он уже здесь, дожидается в вашей приемной.
Алексей Алексеевич представил нас друг другу и удалился.
— Быстро же вы примчались, — заметил
Это был пробный камень — с каким настроением приехал «важняк».
— Не привык терять время на раскачку, — просто ответил он.
Ни в манерах, ни в словах не было ни тени превосходства, этакой столичности, которые не преминут выказать иные работники, прибывшие из Москвы…
— Ну что ж, — сказал я, — засучивайте рукава и, как говорили в старину, с богом…
— Я готов.
— Вы, в курсе дела Киреева?
— В самых общих чертах.
— Шмелев ознакомит вас основательно. С Николаем Павловичем еще не общались?
— Нет, не успел.
У меня на столе лежала местная газета с очерком о Шмелеве. Я дал ее гостю. Чикуров внимательно прочел очерк, вернул газету.
— Вы знаете, Игорь Андреевич, для нас эта публикация в какой-то степени праздник. Сами знаете, как в последнее время пресса пишет о нашем брате. Даже Генерального прокурора не жалуют…
— Гласность, — усмехнулся Чикуров.
— Но почему-то однобокая. Это… — ткнул я пальцем в газету, — исключение. А ведь есть отличные работники, которые заслуживают, чтобы о них знали люди.
Мне хотелось дать понять следователю из Москвы, как я отношусь к Шмелеву. Вопрос о нем тоже, видать, беспокоил Игоря Андреевича.
— Захар Петрович, я что-то не понимаю. — Чикуров снова взял в руки газету. — Судя по статье, Шмелев, как говорили раньше, маяк. Бери и представляй к ордену. Но как это все воспринимать в свете дела Киреева?
Честно говоря, я сам находился в довольно щекотливом положении.
— Поймите меня правильно, — продолжал Чикуров. — Да и не люблю я недомолвок… Откуда взялось, что Шмелев необъективен?
— Буду и я откровенен. Считаю, что обвинять Николая Павловича в предвзятости по этому делу нет никаких оснований.
— Жалуются?
— Жалуются, — кивнул я. — Но, по-моему, нам к этому не привыкать, ведь мы не деньги, чтобы всем нравиться.
— А сам Шмелев что? — допытывался Чикуров.
— Трудно ему. С одной стороны, после публикации в газете петь бы да плясать от радости… Еще бы! Поздравления сыплются отовсюду. На улице узнают. Даже пригласили в пионерлагерь. Встреча с героем наших дней… А тут — недоверие. Вчера пришел мрачнее тучи.
— Из-за меня? — в лоб спросил Чикуров.
— А кому это было бы по душе? — вопросом ответил я. — Всю жизнь отдать следственной работе и получить такую оплеуху. Знаете, что он сказал, узнав о вашем приезде? Баба с возу — кобыле легче. Это он о себе. Честно говоря, я Николая Павловича просто не узнаю. Думаю, его можно понять.
Чикуров задумался. Надолго. И неожиданно спросил:
— А уж так ли необходимо отлучать Шмелева от дела?
Ну прямо читал мои мысли!
— Господи, вовсе нет.