Мафия
Шрифт:
Фаина Моисеевна на некоторое время замолчала, в который раз, видимо, переживая тот момент.
— Короче, — продолжила она, — у Луиджи прямо душу перевернуло. То ли из-за ее слез, то ли из-за протеста. Он снял шинель, потом френч. Шинель снова надел на себя, а френч накинул на плечи девушки. Иди, говорит, и показывает на лес, что был буквально метрах в пятидесяти… Той бы побежать, а она стоит как вкопанная. Луиджи опять ей — беги! Девушка ни с места. Потом рассказывала, что боялась: повернется, а ей пулю в спину… Тогда Луиджи как бабахнет в небо. Тут только она сообразила и припустила от него. Через кочки, проталины. Он проводил ее взглядом и начал закапывать могилу. А когда разравнивал холмик, глядь, девчонка тут как тут. Одной рукой придерживает
— Смелый же ваш свекор, — заметила Ольга Арчиловна.
— Вряд ли он тогда думал об этом. Ведь узнай командир про его проступок — не сидели бы мы сейчас в этой машине. Потому что не было бы на свете Франческо. На войне разговор короткий — к стенке, и никаких.
— Ну и что дальше? — нетерпеливо спросила Дагурова, увлеченная рассказом.
— Продолжение истории случилось осенью… Фашисты все отступали, часть Луиджи оторвалась от советских войск и попала в страшную бомбежку. Сам он был ранен и в довершение всего контужен. Его посчитали убитым или просто спасали свою шкуру. Одним словом, сколько он провалялся без памяти, не знает. Очнулся оттого, что кто-то вливал ему воду в рот. На минуту пришел в себя и опять потерял сознание. Сквозь забытье ему слышался женский голос. Его куда-то тащили по земле на его же шинели. Окончательно пришел в себя Луиджи ночью, у костра. Рядом действительно были какая-то женщина и мужчина. В немецкой форме. Сразу отлегло от сердца — не в плену. Ему дали травяной отвар. Глянул он на женщину и глазам своим не верит: это та девчонка, которую он отпустил в лес! Подумал еще: откуда она, почему вместе с немцем? А девушка улыбается, гладит его по щеке. Вот так произошла их вторая встреча. Оказалось — на всю жизнь…
— Но откуда взялась Аза и тот немец? — спросила Дагурова.
— А дело было так, — рассказывала дальше синьора Фальконе. После того как Аза чудом осталась жива, она добралась до ближайшей деревни. Добрые люди оставили ее у себя. И вдруг Аза узнает, что в соседнем селе будто бы прячется цыган. По описаниям — ее брат. Вот она и отправилась туда и наткнулась на Луиджи. Лежит на земле, весь в крови, стонет. Хоть и враг, но сердце у девушки дрогнуло. Вспомнила, как с ней обошелся итальянец. Наклонилась к раненому — господи, да это же ее спаситель! Ну и потащила его в лес. Где-то вдалеке грохочет канонада. Фашисты уже ушли, а советские еще не пришли… Под вечер появился немец. Неизвестно, кто кого больше испугался — Аза его или он ее. Оказалось, что он отстал от своей части. И вообще был не от мира сего. Пожилой, в очках. Выяснилось — профессор. Мобилизован буквально месяц назад, когда Гитлер с отчаяния посылал против наших армий стариков и совсем мальчишек. Он довольно сносно изъяснялся по-русски, а итальянский знал, как свой родной. Стали они обсуждать, куда податься. К русским — наверняка зашлют в Сибирь. Если сразу не расстреляют. Да и выдержит ли плен раненый? К немцам — Азу могут посадить в концлагерь. А она ни за что не хотела бросать Луиджи. Обязана была ему жизнью. Короче, как с тем добрым молодцем на перепутье: направо пойдешь — голову сложишь, налево — костей не соберешь… Положеньице, а?
— Между огнем и полымем, — откликнулась Ольга Арчиловна.
— Решили пробираться на Запад. Ну а Аза вроде бы прибалтка, из фольксдойч.
— Цыганку выдали за прибалтку? — удивилась Дагурова.
— Вы увидите ее фотографию. Совершенно не похожа на цыганку. Она ведь метиска.
— А язык?
— Притворилась глухонемой. Одним словом, добрались до немцев. Луиджи отослали в тыл, в госпиталь. Через людей Дона Вито он сумел сделать так, чтобы Аза поехала с ним в
— Сильно любили, — улыбнулась Ольга Арчиловна.
— Франческо был последним ребенком. — Синьора Фальконе погрустнела. — Возможно, народили бы еще, но Луиджи скончался от ран, полученных еще на войне. Аза пережила его всего четыре месяца. Франческо было три с половиной года.
— А кто был отец у Азы? — спросила Дагурова.
— Я же сказала: русский. Пришел в табор, стал настоящим цыганом.
— Романтическая любовь?
— Любовь была. Потом. Ну а насчет табора: не пойди он к цыганам, отправили бы на Соловки, а то и подальше. Как всех его родственников и друзей…
— За что?
— За происхождение. Потомственный дворянин. Закончил два университета. В таборе он стал своим, надежно укрылся от НКВД… Расстреляли его немцы. Уже как цыгана…
Фаина Моисеевна свернула с шоссе к знакомым Дагуровой воротам. Синьора Фальконе попросила Паолу сходить на соседнюю виллу и пригласить кого-нибудь в качестве понятого, а сама повела Ольгу Арчиловну и Нину в кабинет мужа. На письменном столе лежала Библия, что Луиджи пронес с собой всю войну. На стене висели две большие фотографии отца и матери Франческо. А между ними — те самые подснежники, которые подарила Аза своему спасителю. В позолоченной рамке.
— Действительно, не скажешь, что цыганка, — сказала Ольга Арчиловна, рассматривая красивую молодую женщину с чуть вздернутым аккуратным носиком и светлыми глазами.
— А вот пела и танцевала, как истинная цыганка. Луиджи не хотел связываться с мафией и открыл небольшую тратторию. От посетителей не было отбоя. Приходили посмотреть и послушать Азу.
— Франческо не тянет на родину матери? — поинтересовалась Ольга Арчиловна.
— Спит и видит! Даст бог, осенью соберемся в Советский Союз. Сонечка забросала нас приглашениями.
В комнату вошла Паола, а с ней пожилой мужчина в рабочем комбинезоне. И было непонятно, кто он, рабочий или владелец виллы. Хозяйка представила его Дагуровой и переводчице. Соседа звали Антонио. Через Нину следователь разъяснила ему и Паоле их функции. Затем Ольга Арчиловна предъявила бывшей Гринберг пять фотографий мужчин, одетых в милицейскую форму.
— Вот этот, — без всяких колебаний показала Фаина Моисеевна на фото, где был заснят Ларионов.
— Вы в этом уверены?
— Еще бы! — взволнованно проговорила хозяйка. — Я этого бандита узнаю среди тысячи людей! А что, он действительно работает в милиции?
— Работал. А сейчас в местах, не столь отдаленных…
— Уже? — удивилась синьора Фальконе. — За то, что ограбил меня?
— За другое…
— Ему было мало моих драгоценностей?! — вздохнула Фаина Моисеевна.
— Вам сейчас как раз и предстоит опознать одну из них, — сказала Дагурова.
Она разложила на столе несколько перстней, среди которых был и тот, что изъяли у внучки Шмелева.
— Боже! — всплеснула руками хозяйка. — Не может быть!
На ее глазах навернулись слезы.
— Ну? — поторопила Фаину Моисеевну следователь.
— Я могу взять его в руки? — словно не веря в подобное счастье, спросила синьора Фальконе.
— Конечно, — кивнула Дагурова.
Фаина Моисеевна благоговейно погладила черный камень, излучающий таинственный свет, потом надела перстень на безымянный палец.
— Вы даже не поверите: он мне иногда снился, — проговорила она с чувством, целуя перстень и прижимая руку с драгоценностью к груди.
Потом она разразилась длинной речью по-итальянски, предназначенной для Паолы и Антонио. Те слушали с восхищением и вниманием. Но наибольшее впечатление на них произвело то, что проделала с перстнем синьора Фальконе. Она нажала какую-то невидимую пружинку, и вдруг каст с алмазом повернулся внутрь шина, а на его месте появился огненный рубин.